Валерий Попов - Горящий рукав

• Название: Горящий рукав
• Автор: Валерий Попов
• Жанр: Современная проза

В книге исповедальной прозы Валерия Попова читатель заново переживет веселые шестидесятые, забронзовевшие семидесятые, сумбурные восьмидесятые, интригующие девяностые годы. И хитрые нынешние, когда автору, по его собственному признанию, все труднее утверждать, что "жизнь удалась". И все же – удалась! Если, конечно, считать жизнью вечную погоню не за деньгами, а за полнотой ощущений, и роскоши материальной предпочитать роскошь человеческого общения. С неподражаемой, "фирменной" интонацией Валерий Попов рассказывает о своих друзьях и знакомых: как о людях известных – В.Аксенове, А. Битове, И.Бродском, А.Кушнере, Ф.Абрамове, С.Довлатове, так и обо всех тех, кто лишь своим присутствием в жизни автора помог ему составить яркую мозаику нескольких десятилетий. Книга "Горящий рукав . Проза жизни" вошла в "длинный список" литературной премии "РУССКИЙ БУКЕР"-2006

---

Потому надуманным и нелепым (нелепым, как все надуманное) выглядел аргумент, что они-де соперничали-де в моей душе. Чушь полнейшая! Ни разу они не пересеклись и даже не сошлись близко в моей душе, настолько разными они были. Но кому-то надо нагнетать кошмар, портить идиллию! Жена моя, повторяю, прекрасно относилась к ней – правда, увы, не весь период их знакомства. Но соперницу (назовем ее так, хотя никакого соперничества, повторяю, не было) ситуация почему-то не устраивала. Она-то как раз имела на руках всю картину, и что-то там не устраивало ее. В конце концов, она поставила ультиматум – или я, или она! Нет, за давностью лет я, кажется, что-то путаю, и ультиматум был поставлен иначе: или она, или жена!

Вот так вот! Из двух одно! Или я оставляю ее – и оставляю жену

(удивительно, как в могучем русском языке одно и то же слово может иметь противоположные смыслы), или я оставляю жену и оставляю ее.

Да! Даже в словах это трудно понять, а уж тем более – в жизни. Не хотел я никого оставлять!.. В каком смысле – "оставлять"? Лучше я не скажу – оставлю вам поле для творческой деятельности. Лучше бы я не оставил никого! Смысл этого слова с годами меняется, отливая то одной противоположностью, то другой. Поэтому пригвождать его одним смыслом я не хочу. Хорошо еще, что никто не знал про третью мою знакомую в Москве, – ей пока сокращение не грозило. Так что эту держим в уме. Но какую же выбирать из местных? Молодую и более амбициозную? Но, похоже, эта ее привычка, знать все, после нашего сближения станет всеобъемлющей – и тогда даже москвичке не поздоровится. Жена моя не столь амбициозна и проницательна, скорей – благодушна, но зато не делает ни черта, не подарила мне в жизни ни одного носка! В общем, в обеих есть прелести, и убивать одну половину души ради другой я не намерен!

Амбициозная назначила встречу утром, бодро сказав, что если я не приду, то это и будет моим ответом. Я маялся всю ночь. Амбициозная, надо понимать, разоденет меня, как картинку (это она может, хвасталась не раз!), но глядеть на эту картинку будет одна. У жены я хожу оборванный и грязный – но зато любоваться мной могут все. Ну почему надо кого-то душить? Лучшая половина жизни должна отвалиться, исчезнуть во тьме. Причем лучшими были обе половины! Так я маялся всю ночь. Утро вечера мудренее? Наоборот! Это сейчас как раз еще ничего, а вот утром, когда надо будет что-то решать (какой глаз вытыкать, левый или правый), будет мудрёнее, с огромной буквой "Ё"!

Хорошо хоть в Москве третья половина есть! Это единственное, что меня согревало в той холодной ночи.

Завтра моя жизнь станет в два раза хуже (хорошо, что не в три!). В комнате уже можно было различить предметы. Никогда раньше не бывало, чтобы рассвет повергал меня в отчаяние – и вот, дожил! Верней – жизнь дожала меня. А точнее – не жизнь, а смерть. Уже восемь, а в десять утра одна половина моей жизни должна умереть. А я еще не решил, какая! Хотя осталось всего полтора часа! Неужели никто меня не спасет?! Хорошо хоть, что половин – три! Но все равно – каждую жалко до слез! А кто тебя может спасти, если даже любимые половины твоей жизни каждая только и думает о том, чтобы другая исчезла.

Выхода нет. Совсем уже стало светло, все было видно, но я так еще и не решил – какого глаза лишиться? Плакали оба. Кто придет мне на помощь, спасет меня? И он пришел! Кто же он был? Да тот же я – кто же еще! Кто же еще лучше соображает? Соображаю я, оказывается, даже лучше, чем думаю. Отдаю приказы прежде, чем они проявляются в моей голове. Кому надо, тот уже выполняет, а я еще только понимаю, что имел в виду. Сначала кольнуло сбоку, точней – не кольнуло, а как-то царапнуло. Я прислушался с ожиданием, почему-то радостным. Радость нахлынула раньше, чем пришла мысль, – душа слышит быстрее, чем голова! И тут резануло сильнее – я застонал.

– Ты чего? – зевая спросила жена. Хорошая реакция!

– Да нет. Ничего! – пробормотал я после паузы. Главное – не спугнуть мое спасение. От ее глупых вопросов даже чума может обидеться и уйти, а тут что-то еще робкое, неуловимое. – Нрмльн! – стиснув от боли зубы, выдавил я.

– Ладно, тогда я еще посплю! – Она сладко зажмурилась.

Мое обычное благодушие улетучилось: видите ли, поспит она! Могла бы хоть немного встревожиться! Но тут сжало внутри так, что я предпочел упасть на пол, чтобы жена хоть так поняла степень боли!

– Ты чего это? – встревожилась наконец она. Но от дурацкой ее тревоги боли не уменьшились.

– Беги! Звони в "скорую"! – простонал я.

– Может, пройдет? – Она лениво потянулась.

– С-сука!

– Бегу, бегу! – Она вышла в прихожую, потом вернулась.

– А ты не знаешь, где мой второй сапог?

– Иди!

– Без сапога?

– Да.

Я уже катался от боли по ковру. Потом вдруг заметил, что, если поднять ноги на кровать, боль уменьшается. Посланницы моей долго не было. Только за смертью ее посылать! Потом она вернулась – естественно, одна. Но очень гордая.

– Очень трудно было двушку для автомата достать. Все берегут их – самим надо звонить. Но я достала!

Она так сияла радостью, что я сквозь дикую боль даже усмехнулся. Ну что поделаешь с ней?

– Я кофе попью?

Видимо, ей казалось, что уже достигнут большой успех!

– Что сказали-то? – выстонал я.

– А! – Она засмеялась. – Забыла!

– Что ты забыла еще?

– Забыла тебе сказать!

– Что?! Что ты забыла мне сказать?

– Забыла сказать, что они сказали.

– И что они сказали?

То, что я в этом увлекательном диалоге катался по полу, как-то не тревожило ее.

– А! Они сказали, что в течение часа приедут! У нас корпус номер один?

– Да-а-а! – заорал я.

Она весело хохотнула.

– Ой! А я чуть было не сказала – два!

– Сволочь!

– Почему, Венечка?

К счастью, врач появился не через час, а несколько раньше. Но, к несчастью, он был с дикого похмелья, и ужасно мучался сам, и большую часть провел в ванной, пуская воду.

– Может, мной займетесь? Сделаете укол? – простонал я, когда он вышел.

– Какой же я укол, на хрен, тебе сделаю, если не понимаю, что с тобой? – простонал он. – Так больно? – Он все ж таки прикоснулся ко мне.

– Нет.

– Ну вот видишь! – Он обрадовался. – Через час если не отпустит – тогда звони!

И он с облегчением скрылся.

Не полегчало!

– Иди звони! – снова рявкнул я на жену.

Второй врач оказался интеллигентом до мозга костей и даже глубже.

Перешагнув через меня, он подошел к полке и радостно произнес:

– Как приятно в нашей дыре встретить родственную душу, интеллигентного человека! Извините за бестактный вопрос – где вы книги достаете?

– Везде!

Боль, как назло, утихла – и тут же, только он уехал, снова взяла!

– Звони!

Она, вздохнув, вышла. К таким долгим усилиям она не привыкла и считала, что я нарочно измываюсь над ней! Не может же так долго болеть!

Катаясь по ковру, я увидел на комоде будильник, и вдруг ликование пронзило меня. Выкрутился, сволочь! Ровно десять стрелки показывают

– как раз тот час, когда я должен был уже знать, какой половины жизни лишился. Но мне даже некогда было подумать об этом! Какой? А никакой! Вот вам! И тут вы меня не достанете! Дикая боль. Но жизнь остается – такой, как я ее люблю! Никаких половинок! Ликование нарастало! Пол-одиннадцатого уже! Миновало уже то время, когда кто-то мог, или мог пытаться, командовать мной! Вырвался. Я такой!

Но вырвался "ценой живота". Вместе с ликованием усилилась и боль – от приступов в глазах уже темнело! Как бы не умереть тут на радостях! Я пополз.

На площадке нашей жил старичок, инвалид войны, и в те трудные восьмидесятые только у него во всем доме был телефон. Надо было сразу к нему, но я стеснялся: кто ж знал, что будет такая боль, – сначала еще терпимая была! К тому же мне было неловко, что он мне должен деньги, – вдруг еще подумает, что я таким способом выбиваю с него денежный долг? Но что делать? Пусть думает. Сил уже нету терпеть! Лежа на бетонной площадке, я колотил в его дверь, в нижнюю ее половину. Стук какой-то нехарактерный – может не понять! Не слышит! Глухой! Пьет. Или вяжет веники! Вениками он и расплачивался за долги, хотя обещал каждый раз вернуть деньгами. Впрочем, веников он мне тоже задолжал. Сколько же у меня "веников денег"? – время от времени самодовольно думал я. Еще не были тогда в ходу сбережения в долларах или евро. Первую "условную единицу" – "веник" – придумал я.

Странно, что я при этом не обогатился. Только – условно. И таких сюжетов-веников я навязал уже к тому времени целый воз. Жалко было умирать! Мой кредитор, "дебитор", не открывал. Силы гасли.

Снизу послышались голоса… Я замер. Да! Обе они поднимались вместе!

Другая, не дождавшись меня, примчалась, встревожась, – и теперь они вместе меня спасут! Такое возможно только во сне! Или – при "остром животе", как называется это состояние. Сейчас никто не сможет мною командовать! Я больной! Не будут же они выяснять отношения сейчас? И наступит согласие – хотя бы на это время, пока надо меня спасать! Я в раю, где все заботятся обо мне! Мой организм выручил меня, оказавшись умнее полушарий! Во всяком случае – решительней. И – находчивей! Я торжествующе застонал.