Александр Мелихов - Интернационал дураков

• Название: Интернационал дураков
• Автор: Александр Мелихов
• Жанр: Современная проза

---

Грыжа, твою мать!.. Погусарствовал, идиотина, кретин!.. Кила . С нее отец и начал умирать. Но елки ж палки, я ж таскал по десять пудов, и ни хрена, я же играючи взбирался по десятиметровому канату, держа ноги углом! Так давно пора об этом забыть, старый ты, старый,

старыйдурак!

Так что жe, наше турне- отменяется?!. Я почувствовал такую ненависть к себе за свой идиотизм, что испытал истинное наслаждение при мысли сдохнуть где-нибудь по дороге: буду первым дураком, отдавшим жизнь во славу нашего интернационала!

Закурлыкала телефонная трубка – я теперь с нею нигде не расставался, а то, когда ее берет Гришка, моя глупышка очень уж расстраивается.

Жалобный голосок:

– А я уже в Хельсинки… Такая несчастненькая… Невольно везде тебя ищу. Что Ванечка – он с мальчиками ушел куда-то пиво пить. Одно утешение – ты скоро приедешь. Что там у тебя журчит, ты опять писяешь? – эта догадка привела ее в восторг.

– Да нет, я в ванной, – угрюмо ответил я, закручивая кран.

– А что ты такой мрачный, с Галиной Семеновной поругался?

– Ты можешь хотя бы раз не поминать Галину Семеновну? У меня, кажется, грыжа. Шишка какая-то выскочила.

– Какая шишка?.. Так немедленно вызывай врача!!!

– Да ладно, до утра авось не сдохну.

– Это ужасно опасно! Немедленно вызывай врача, я приказываю!

– Слушаюсь, товарищ генерал! Где я тебе ночью возьму врача? Да я не думаю, что это горит, проездимся по Скандинавии, тогда и…

– Какая Скандинавия, ты с ума сошел, я сейчас позвоню Лене

Тягушевой, это наша ежовская девочка, ее только что назначили начмедом в какую-то больницу. Подожди, не отходи от трубки!

Да уж куда я от нее денусь… Даже в ванне, мрачно проделывая один и тот же нехитрый фокус: проглаживаю живот – опухоли нет, напрягаю пресс – она тут как тут. Снова курлыканье трубки, торопливый голосок:

– Она говорит, это не опасно, если нет ущемления. А если ущемление, нужна операция в течение двух часов. А если ущемление случится в море, будут морские похороны. Все! Я уже нашла фирму, они выезжают в любое время. Правда, они работают с детьми, но ты хуже любого ребенка… Записывай телефон – ну записывай, я тебя умоляю!

– Записываю. На голом животе. Диктуй, уж как-нибудь запомню.

Не вылезая из ванны, набрал номер.

– Добрый вечер, нужен врач по поводу, кажется, грыжи.

– Сколько лет ребенку? – металлический женский голос. – Адрес? Код на дверях есть? Ждите, в течение часа врач будет.

Я хотел сказать, чтобы врач не трезвонил в дверь, не будил Гришку, а позвонил мне на трубку, но было поздно. А перезвонить я почему-то не догадался.

Чуть не час прислушивался к шагам на лестнице и все-таки не укараулил. Хрустальный звон наполнил всю вселенную. Я суетливо распахнул дверь и впустил промерзшего, но чрезвычайно энергичного крошечного еврея – вылитого Луи де Фюнеса в оранжевой курточке и пестренькой лыжной шапочке.

– Так, это вы? А где можно вымыть руки?

– Да, да, это я, вот ванная, разуваться не нужно, – отвечал я вполголоса, давая понять, что дело все-таки ночное, но – вотще: когда я с голым пузом в полуспущенных штанах стоял перед де Фюнесом, а он, присев на корточки, ощупывал мой живот, не прекращая азартной светской болтовни (“Вы бываете в Доме ученых? Напрасно, там бывают встречи с оченьинтересными людьми, вы знаете, как у этрусков звали бога плодородия? Фуфлунс”), так вот, при слове “Фуфлунс” в дверях возникла Гришка в мятом коробе одной из своих посконных рубах. Она ошеломленно взирала на открывшуюся картину, пока наконец де Фюнес не сообщил ей самым любезным образом:

– Да-с, грыжа-с. Возрастные изменения. Нужна операция. Наша клиника гарантирует европейское качество. Лапароскопично, малоинвазивно, безнатяжная пластика, сетчатые имплантанты…

А как же наше волшебное путешествие?.. И нельзя же так сразу класть живот свой под нож…

Закурлыкал телефон – и помятая, в красных рубцах Гришкина физиономия прямо-таки прыжком обратилась в сталь.

– Ну что, моя птичка, доктор приехал?

Скучающим голосом я ронял уклончивые слова:

– Да… Все нормально… Я тебе завтра позвоню…

– Как завтра?!. Что он сказал?!

– Ну, что я и предполагал…

– Что предполагал?!. Ты что как неживой?.. Так что, грыжа?..

– Ну да. Завтра я…

– Как это завтра, я сейчас же ей позвоню!

Черкесские Гришкины очи, горящие скорбным презрением. Спохватившись, что подобное нечеловеческое достоинство не вяжется с посконной рубахой, она исчезает, но не успеваю я застегнуть штаны, как возникает снова в алом палаческом халате с черным подбоем (невольно ищу в руке топор или, самое меньшее, шашку). Де Фюнес получает лишнюю тысячу и, прощаясь, с удвоенным азартом зовет нас обоих в Дом ученых, а заодно и к ним в клинику.

– Тык что сылучилось? – пошатываясь, спрашивает Гришка, уже сообразив, что, когда человеку грозит операция, разборки следует отложить.

– Да грыжа откуда-то взялась, – легкомысленно отмахиваюсь я (мне хочется поскорее остаться одному, чтоб, по крайней мере, не надо было никого умиротворять). – Пустяки, прооперируюсь, когда руки дойд…

Меня вновь прерывает проклятое курлыканье.

– Птичка, ты меня слышишь? Я договорилась, ты завтра должен приехать к восьми, спросишь Елену Петровну Тягушеву, запомнил? Она пообещала, что тебя завтра же прооперируют, сейчас это делается за один день.

– Отлично, значит… – я чуть было не брякнул: “наша поездка состоится”.

– Может, мне приехать?.. – жалобно взывала Женя, и я очень по-деловому возражал:

– Незачем. Лишняя трата денег.

– Да, возьми с собой тысячу долларов. А я, если даже в семь выеду…

– Все уже кончится, -я словно журил нерадивый медицинский персонал и, наконец отбившись (озабоченно помыкивая на ее причитания: ах ты, бедненький, как мне тебя жалко!..), развел руками, обращаясь к мрачно пошатывающейся круговыми движениями Гришке: завтра-де надо к восьми…

Я давал понять, что пора оставить меня одного, чтобы я успел выспаться, но Гришка мрачно постановила: “Я сама тебя отвезу, – м вперила в меня прожигающий взор: – Жена я тебе или не жена?”

Я снова развел руками, как бы говоря, что все, мол, и так всем известно.

– Да, наличные у нас есть – баксов так с тыщу? – простодушно объединяя нас словом “нас”, поинтересовался я, и она немножко отмякла:

– Как раз вчера удалось отщипнуть налички.

Уж не знаю, от бормашины или от искусственной почки.

И когда мы в ледяном молчании бесконечно ползли по огненно-черному городу и я старался не коситься на сабельный силуэт моей водительницы, мне хотелось только одного: поскорее оказаться во власти людей, для которых я всего лишь никто, а не подлый предатель, которому все же нельзя отказать в милосердии. И я почувствовал не ужас, а облегчение, когда перед нами возникла фабричная громада, где мы с Женей вечность тому исследовали аметистовую кровеносную систему нашего общего друга.

Каких утонченных дам воспитывают в Ежовске – у нас прекрасный хирург, кандидат медицинских, огромный опыт, лапароскопично, малоинвазивно, безнатяжная пластика, сетчатые имплантанты… Но и

Старочеркасск не ударил в грязь лицом: самое лучшее, отдельная палата, уход…

Я таки дослужился до двухместной коммерческой палаты. Матрац, правда, кишит желваками, пестреет кровью и желчью многих поколений, но простыня все-таки чистая и не рваная, если не заглядывать слишком глубоко. И кровать не провисает до свинцового линолеума, и ничья случайная голова за соседней тумбочкой не издает храпа… Хорошо бы, исчезла куда-нибудь и оскорбленная супруга, тут же принявшаяся снова казнить меня молчанием, чуть только скрылся последний свидетель. Но, слава богу, за мной сейчас придут.

Зачем-то им нужно еще и унизить тебя напоследок, доставить к месту казни волоком, привязавши к конскому хвосту: велят раздеться и улечься на ледяную труповозку (мой труженик совсем съежился от холодного обращения). Гришка надменно отворачивается, а затем сдержанно желает мне ни пуха ни пера.

Я был в таком напряжении от ее соседства, что даже и не помню, что там было дальше. Помню только, как я снова лежу в том же коммерческом чуланчике, а Елена Петровна и Галина Семеновна с ответственным видом разглядывают марлевые нашлепки на моем животе – небольшие, будто на фурункулах. Я еще не вполне очухался, но уже страстно желаю, чтобы эта женщина в зеленом не уходила, не оставляла меня с той, другой, которая внушает мне ужас. Однако она говорит что-то успокоительное и исчезает, а та, которая внушает мне ужас, неумолимо отворачивается к черному окну, они здесь всегда черные.

Мне невыносимо хочется отлить, но я боюсь напомнить ей о себе.

Начинаю осторожно перекатываться набок (каждое напряжение брюшных мышц отзывается резью), она снисходит: “Тебе что-то нужно?” – услугу оказывает мне не она, закон. Но я не могу делать это лежа. Сдерживая стоны, чтобы не привлечь к себе внимания, я ухитряюсь спустить с кровати голые ноги и встать. Меня пошатывает, но я держусь. Моя надзирательница с непроницаемым видом снова отворачивается к окну, но я не могу это делать, когда меня ненавидят. Робко прошу ее выйти.