Леонид Костюков - Мемуары Михаила Мичмана

• Название: Мемуары Михаила Мичмана
• Автор: Леонид Костюков
• Жанр: Современная проза

---

Я мог бы вспомнить другие порывы ветра – а вместо этого запомню этот, непонятно зачем и даже насколько, потому что моя жизнь вперед гораздо проблематичнее, чем назад. Но – мало ли что, вдруг пригодится.

Вот вам цель любого путешествия – вернуться назад. А если ты вернулся, но не узнаешь ничего вокруг, то, стало быть, ты еще не вернулся. И не спеши распаковывать чемоданы, не спеши смаковать свое горестное недоумение.

Ищи, как говорится, и обрящешь.

Мадрид, Буэнос-Айрес, Ханты-Мансийск, Будапешт, Леопольдвиль – полустанки на дороге назад. Что прикажете обсуждать? Ассортимент вокзальных буфетов? Хронику происшествий? Что ж. Были – и хроника, и ассортимент.

Глава 10

Ветер усиливается

А ветер тем временем усиливается. У меня, как вы сами понимаете, хорошо развитая дальнозоркость, так я вижу рябь на лужах, даже не просто рябь, а лужа ползет по асфальту, оставляя за собою мокрый след. Клубы какой-то дряни порхают с места на место.

Людей нет.

Я открываю форточку на кухне – готовый, что оттуда рванет ветер, но ветер, оказывается, дует в другую сторону, и он начинает высасывать воздух из моей кухни. Какой-то листочек с номером телефона лежал на столе – его вынесло в форточку, и он начал, вертясь, подыматься в фиолетовые небеса. Я попробовал зажечь газ – ветер возмущенно засосал огонь. Тогда я включил электрический чайник; ветер не против.

Жизнь понемногу раскладывается на простые операции. Вот мои последние товарищи – тостер, СВЧ, электрический чайник. Какая судьба ожидает их после моего исчезновения? Вряд ли на них польстятся мои мифические наследники, различные внуки и правнуки, прячущиеся

(вероятно, от ветра) в пазухах и щелях великого города. Скорее всего, этот скарб окрестят хламом и выбросят как хлам.

Если вдуматься, это даже не грустно.

Кокон прошлого окутывает меня и делает меня мной. Если я, зазевавшись, ухожу на кухню и забываю пристегнуть кокон, там уже не я, там какой-то старик с пухом на голове и слезящимися глазами, в нелепо шаркающих тапках, с вечно полуподнятыми руками, какой-то ненужный старый старик, производящий простые операции.

Старик закрывает форточку в целях экономии воздуха.

Там, на улице, с трагическим хрустом, слышным даже через закрытое стекло, на седьмой этаж, больными слабыми ушами… так что же – не зарыться бы в этих обстоятельствах… – да! падает дерево. Падает некрасиво, упираясь голой кроной в соседнее. Теперь это уже не дерево, а так, материал для распилки и выноса.

Старик наблюдает за смертью дерева. Его глаза слезятся.

Чайник вскипел. Старик опускает в чашку пакетик, потому что нелепо заваривать на одного. Очень многое нелепо для одного. Я представляю себе, что я не я, а просто девятнадцатый век ради интереса тянет щупальце в двадцать первый. Дотягивается, но еле-еле. Щупальце почти не шевелится и уж точно не нащупывает ничего интересного.

Мою улитую желтым светом квартирку ласково обвевает ураган. Я в капсуле. Я в домике. Я могу перейти из кухни в комнату, из комнаты – на кухню. Мне доступна тысяча простых операций. Эта тысяча отделяет меня от небытия… забытия…

Не пора ли подвести итоги? Сомерсет Моэм сделал это в шестьдесят – я намекал ему, что он поспешил, но он предпочел с истинно английским высокомерием пренебречь намеком. Моэм дожил до девяноста. Но мне в мои не скажу сколько (потому что выгляжу, как говорят льстецы, не старше девяноста) заведомо пора. Если не поздновато. Хотя… что сумел, сделал, что не сумел, попытался, а из ненужного постарался извлечь опыт.

Это какая-то эпиталама, а не итог.

И тут происходит вот что: каким-то образом рассеиваются облака, вероятно, не поспевая за ветром, и ударяет горизонтальный луч, высвечивая кварталы у горизонта. Небо темно-фиолетовое, а кварталы белые, просто сверкающие, такая красота – что только живи и смотри.

Живи и смотри…

Февраль 2006.