Бахыт Кенжеев - Золото гоблинов

• Название: Золото гоблинов
• Автор: Бахыт Кенжеев
• Жанр: Современная проза

---

Не стану, однако, лицемерить. Люди искусства всегда вызывали у меня живой интерес. Речь не о преклонении, скорее о любопытстве, скажем, этнографа к традициям перуанских индейцев. Истинный восторг исследователя, наблюдающего, а затем описывающего колдовской обряд, где употребляют кактусовую водку, настоянную на табаке, и сушеные шляпки волшебного гриба, вряд ли заставит его забыть о своем собственном образе жизни и уж тем более расстаться с ним. Не пожалев кровной студенческой пятерки, которые собирали с посетителей концерта АТ в его пользу, я не скучал на этом мероприятии, тихо радуясь лицемерию слушателей, большинство из которых, очевидно, впервые в жизни слушало живого аэда. Как водится, долго рассаживались, приносили из задней комнаты алюминиевые стулья с дерматиновыми зелеными сиденьями, переговаривались вполголоса, изображая предвкушение эстетического наслаждения. АТ явился в сопровождении профессора А. и его голенастой дочери Жозефины. Его нейлоновая черная водолазка, кожаный пиджак и поскрипывающие, явно еще не стиранные джинсы "Ливайз" заставили меня усмехнуться. Бедный АТ, должно быть, и не подозревал, как провинциально он выглядит в этой униформе вольного художника 60-х годов. Впрочем, на небольшую сцену АТ вышел, как водится, в хитоне с алой полосой по подолу, в венке из сухих лавровых листьев на лохматой головушке (сам я в те годы стригся почти под ноль). Последовало вступительное слово профессора А., где АТ, неловко державший лиру в левой руке, назывался "борцом за свободу творчества" и "известным аэдом, вынужденным покинуть родину из-за преследований тайной полиции". Все они, с неожиданным раздражением подумал я, покидают родину из-за преследований тайной полиции, и ни один почему-то не едет в Коста-Рику или Тунис, вполне демократические государства, и на родину предков, настоящих или подложных, в Израиль, тоже ехать не желают. Все хотят в Америку, на худой конец в Канаду, где к соблазнам демократии прибавляются прелести зарплаты в свободно конвертируемой валюте.

14

Наша дружба началась с недоразумения.

– Вы мне чрезвычайно мешали во время выступления, молодой человек,- сказал АТ, подойдя ко мне у вешалки.

Говорил он совсем тихо, чтобы не услышали дожидавшиеся неподалеку профессор А. с дочерью.

– Помилуйте,- оторопел я.

– Вы глазели с таким высокомерным, с таким скучающим видом!

Лучше б вообще не пришли, чем злорадствовать. Неужели вы не понимаете трагедии художника, вынужденного покинуть отечество?

(Не ручаюсь, что в точности передаю его слова, но примерно так я их тогда услышал.)

– Ну простите, ради Бога! Я, честное слово, не нарочно. Я, понимаете ли, человек от искусства довольно далекий, мне трудно воспринимать нечто столь изощренное. Да и с древнегреческим, сами понимаете, проблемы. Анри Чередниченко.- Я протянул ему руку.- В следующее воскресенье приходите ко мне в гости. Вам, наверное, здесь достаточно одиноко?

– Не сказал бы,- отвечал он со сдавленной гордостью,- однако за приглашение благодарю.

Мы обменялись телефонами; АТ позвонил мне, правда, только месяца через три, в февральскую оттепель. Мы условились на субботу; с утра я съездил к Вальдману, где в те годы еще торговали недорогими рыбными деликатесами и даже предлагали из-под прилавка местную черную икру в стаканчиках с нарезной жестяной крышкой. Предполагалось, что гвоздем вечера будет десятифунтовый осетр, как археоптерикс, покрытый доисторическими чешуйками, которого я, обмазав тестом, испек в духовке. В квартире нестерпимо запахло жареной рыбой.

Пунктуальный АТ принес букет белых нарциссов с желтой сердцевиной и литровую бутылку ванкуверского портвейна.

– В России,- меланхолически сказал АТ с основательным русским акцентом,- осетрина доступна только партийной элите, получающей ее в распределителях. А в Канаде, как мы видим, ее могут позволить себе даже бедные студенты.

Жозефина зарделась; давняя жительница плато Мон-Ройяль, она прекрасно знала, что из-за промышленных стоков в озеро Сен-Жан российский деликатес стоил у Вальдмана куда дешевле мойвы и даже плотвы.

– Зато,- при гробовом молчании продолжал АТ,- канадцы совершенно не интересуются экзотерикой.

Жозефина смутилась еще сильнее и, по-моему, попыталась толкнуть знаменитого изгнанника в бок.

– Если бы экзотерикой интересовались в России,- вмешался я,- вы, Алексей, вероятно, находились бы сейчас в Москве, а не в Монреале.

– Россия – дело особое,- заявил АТ, осушив стакан портвейна и вытерев губы рукавом.

– Разве не любая страна – особая? – вмешалась Жозефина.

После многочисленных встреч с новоприбывшими я уже понимал, как на самом деле ранена их душа, как уязвлено сердце мгновенной и невозвратной потерей почвы под ногами. Переезд сопровождался для них затяжной болезнью. Быть может, самое дорогое, что есть у человека,- это возможность проснуться ночью от страшного сна и, не зажигая света, нащупать на ночном столике стакан с водой и пачку сигарет, понимая: что бы ни было, ты все-таки дома, в своем углу, в своей норе, и телефонная книжка полна номерами, не требующими междугородных кодов.

Несколько лет спустя я напомнил АТ о том наборе пошлостей, которыми сыпал во время нашей первой встречи. Он расхохотался и в пику мне сказал, что симпатия наша друг к другу окрепла в тот вечер едва ли не благодаря взаимным фигурам умолчания. Я ни разу не спросил его, действительно ли он племянник Ксенофонта Степного, романизированная биография которого недавно вышла в Gallimard и пользовалась некоторым успехом в университетских кругах. (Позднее я не раз был свидетелем раздражения, которое охватывало его при вопросах о прославленном дядюшке.)

В конечном итоге российская тема благополучно иссякла. Смущенная Жозефина составила мне компанию на балконе. Курить обычный табак в квартире не возбранялось, но мне не хотелось, чтобы на лестничную клетку просачивался запах анаши. Надо сказать, что мне очень понравилась преданность Жозефины этой смешной личности.

– Его уже приняли в сообщество экзотериков Квебека,- вышептывала она, кутаясь в жиденький плащ,- может быть, ему даже дадут стипендию от Совета по делам искусств. Исаак Православный обещал прислать рекомендацию.

– Ладно, ладно,- отвечал я, взяв ее за руку,- не рекламируй мне своего художника. Я человек простой. У меня есть пленка вашего Исаака, но я не знаю, что невразумительнее – его эллоны или статьи в Village Voice. Впрочем, верю на слово. Однако готов тебе поверить, и сделай в честь этого еще одну затяжку, только не обожгись – косяк уже совсем короткий. Будешь съезжаться со своим Алексеем – попроси у меня консультацию о недостатках и прелестях совместной жизни.

15

Конечно, в тот вечер мы говорили не только о политике; когда мы с Жозефиной вернулись с балкона, АТ взялся доказывать не что иное, как необходимость страданий для истинного художника.

– Засилье массовой культуры,- вещал он уже приняв достаточное количество обруганной по политическим соображениям "Столичной",-объясняется тем, что обыватель ищет страстей заведомо безопасных. От искусства ему требуется не переживание, не потрясение, а всего лишь развлечение, легкая диетическая пища для разленившегося ума.

Я покосился на журнальный столик, где валялся очередной выпуск бульварной газеты с огромными заголовками "Вечная жизнь доказана окончательно" и "Марсиане отбирают у налогоплательщиков социальные пособия", затем – на допотопный телевизор, который, правда, почти не смотрел, на книжный шкаф, заполненный едва наполовину, да и то по большей части подержанными бестселлерами. По всему выходило, что я и есть обыватель. Почему-то это меня не смущало. Во-первых, сказывалась анаша, неизменно приводившая меня в благодушное состояние, во-вторых, для полноценного спора собеседники должны говорить на одном языке. Была и еще одна причина. Стояла ранняя коварная весна. По небу бежали серенькие, тяжелые тучи, сыпал снежок, тут же превращавшийся в слякоть, с реки дул одинокий сырой ветер. Такая погода заставляет глубоко вздыхать и столь же глубоко грустить. Гости собрались уходить. Стоя в дверях, АТ закусил зубами мохеровый шарфик в красно-зеленую клетку и долго не мог попасть руками в рукава пальто из жесткой, чуть потрескавшейся кожи, перед окончательной уценкой явно пролежавшего лет десять на складе.

Ответное приглашение от АТ последовало нескоро. Думаю, что он просто стеснялся приглашать меня в свою нору, обставленную на социальное пособие. Два-три раза мы вежливо раскланялись в церкви; я заметил, что после службы он бодрым шагом направляется в домик церковного сторожа Жени Рабиновича, и вздохнул, поражаясь неразборчивости АТ. (Женя Рабинович известен был способностью впадать в религиозно-патриотический транс после первой же унции горячительного.) К маю они с Жозефиной поженились, а осенью он перестал ходить в церковь, видимо, поглощенный домашними заботами после рождения дочери. От матери я слыхал о его концертах: в Мак-Гилльском, а затем и в Монреальском университетах, в гимназии имени Святого Сульпиция (физкультурном зале со скрипучими дощатыми полами и высокими окнами, который на два вечера в месяц снимало у мэрии городское общество экзотериков). В Le Devoir появилась об этом концерте заметка в двадцать строк, выражавшая веселое недоумение старомодностью исполнявшихся эллонов. "Впрочем,- с некоторой двусмысленностью замечал рецензент,- для предмета, изготовленного в Советском Союзе, лира месье Татаринова звучит на удивление гармонично". Учеба меня не слишком обременяла. Последнюю сессию я сдал на твердые четверки, а в мае получил магистерскую степень за небольшую, но не лишенную остроумия работу "Скрытое налогообложение в социалистической экономике". Royal Bank, где я прошлым летом проходил практику, обещал взять меня на скромную должность. Присоединив собственные сбережения к деньгам, выпрошенным у родителей, я отправился на два месяца путешествовать по Европе. Не скрою, что я вздыхал, планируя эту поездку: при всем равнодушии к моему историческому отечеству было обидно, что добрая половина континента остается вне пределов досягаемости. В любом случае на мою долю достались места более обжитые, более завлекательные, более красивые, чем в странах побеждающего социализма. Не стану описывать здесь ни благоуханного Парижа, ни великолепных Альп на горизонте дождливого Мюнхена, ни развалин Колизея. Если придерживаться взглядов АТ, то я рядовой потребитель как красот природы, так и ценностей культуры, и сочные описания оставляю профессионалам. Славно было блуждать по замшелым улочкам европейских городов, приятно было убедиться, что полностью насладиться несказанной грациозностью Парламента в Лондоне и Биг Бена можно только наяву, а не на открытке; приятно было, наконец, гулять по кварталу красных фонарей в Амстердаме, подсмеиваясь над провинциалами со всего света, робко оговаривающими с полуголыми девицами условия нехитрого контракта.