Александр Заревин - Одинокие боги Вселенной

• Название: Одинокие боги Вселенной
• Автор: Александр Заревин
• Издательство: Эксмо-Пресс
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1999
• ISBN: 5-04-002524-6

Тысячелетия люди спорят, что такое нумерология — наука или шарлатанство. Юрий Карпов, наверное, и не задумывался об этом, когда впервые применил «формулу счастья», оставленную ему в наследство учителем. С тех пор жизнь его круто изменилась. Цифры, наполненные энергией знания, помогли разрубить петлю времени, в которую попал он сам и «бессмертные олимпийцы», беглецы с планеты Олл, кого земная история возвела в ранг богов.

---

Все доводы «против» я выложил Людмиле единым духом, однако огненная стихия уже горела неугасимым огнем. Наконец я сдался. Мое поражение, а скорее свою победу, жена загладила самой безумной сладкой ночью, после которой мне уже самому хотелось иметь машину. Я, правда, выторговал себе право никогда не вмешиваться в ее шоферские проблемы, оставив за ней и ЕО, и ТО-1, и ТО-2, а также прочие проблемы с ремонтом и обслуживанием автомобиля. Людмила тут же записалась на курсы, затем договорилась с тестем, чтобы он встал в колхозе в очередь на автомашину; выхлопотала было место под строительство гаража, но я эти ее поползновения пресек, купив готовый гараж в том же кооперативе, где мы с Мишкой хранили теперь уже бесповоротно Мишкину «шестерку». К концу лета тесть купил на наши деньги «Ниву» и оформил дарственную на Людмилу.

Надо сказать, что машину жена полюбила, наверное, крепче, чем меня, — так она ее холила и лелеяла. Иринка — этот несмышленыш — машину тоже признавала главнее родителей. Она умолкала и спокойно засыпала, только оказавшись на заднем сиденье. С чисто женской любовью к побрякушкам Люда натащила в салон машины всякую всячину, украшая алую «Ниву» как могла.

А теперь, с позволения читающих мою рукопись, я вынужден пропустить несколько лет, точнее, три с половиной года, и продолжить повествование с конца ноября 1987 года, ибо ничто под луной не вечно, все когда-нибудь кончается, да и наверняка вряд ли кому-нибудь интересно обыкновенное, спокойное человеческое счастье. К тому же, как все уже поняли, счастливый человек от добра добра не ищет, он по уши в своем счастье, и ничего ему больше не надо. Вот так и со мной. Я слишком любил свою жену и свою дочь и ничего более на свете не хотел, но ведь говорят. «Пришла беда — отворяй ворота»…

Ноябрь, особенно ставропольский, славен своей переменчивостью: утренний снег к вечеру может смениться дождем или наоборот. Так и было в тот день, 29 ноября 1987 года. Люда сама отвозила, а вечером забирала Иринку из садика. Он располагался в Юго-Западном районе, то есть довольно далеко от дома. К вечеру резко похолодало. Прощаясь на работе с Людмилой, я скорее для профилактики, нежели серьезно, напутствовал ее, чтобы сегодня ехала поосторожней. И мы расстались: она поехала за Иринкой, я пошел домой, чтобы к их приезду разогреть еду.

Через час я начал беспокоиться. Еще через час поднялся к Мишке, поделился с ним беспокойством. Я уже не находил места, а Мишка, сев за телефон (как он догадался?) и позвонив в ГАИ, вдруг подошел ко мне с изменившимся лицом и сказал:

— Они попали в аварию, Юра.

— Живы? — только и удалось мне спросить, потому что внутри у меня как будто что-то оборвалось, ноги ослабли, глаза наполнились слезами, руки дрожали.

— Не знаю, — соврал Мишка. — Их отвезли в реанимацию, в четвертую больницу.

В голове у меня, как испорченная пластинка, крутились слова: «Боже мой! Боже мой! Боже мой!..», и, видимо, я повторял их вслух. Мишка встряхнул меня за плечи:

— Возьми себя в руки, Юрка!

Легко сказать: «Возьми себя в руки», — я уже представлял залитое кровью лицо Людмилы, а еще больнее — Иринки, и руки отказывались мне повиноваться. Болело горло где-то в области гланд, ноги не держали, в кончиках пальцев правой руки покалывало, как будто я их отсидел. Тетя Вера накапала что-то в стакан и предложила мне выпить. Я машинально подчинился. Наконец Мишка побежал в гараж за машиной. Тетя Вера, видя мое состояние, достала какие-то таблетки, дала одну и велела положить под язык. Таблетка была маленький, но с очень резким вкусом. Я глотнул, и тут же заболела голова, словно меня стукнули по башке чем-то тяжелым.

Мы приехали в больницу, и в приемном покое дежурная медсестра, сверившись с записями, коротко сказала:

— В морг идите… Там они.

После этих слов я почувствовал в груди нарастающую боль. Свет вокруг стал меркнуть, ноги подогнулись. Не хватало воздуха.

— Душно у вас, — успел сказать я, и в это время свет померк окончательно.

Очнулся я лежащим на скамье. В груди ощущалась боль, не так чтобы очень уж сильная, но чувствительная Мишка стоял рядом и обмахивал меня газетой; сестры не было.

— Обморок, наверное, — виноватым голосом сказал я Мишке. — Я чуть-чуть полежу еще, а то вот здесь больно, — и, приложив руку к груди, почувствовал, что одежда на мне расстегнута.

— Лежи, лежи, — сказал Мишка. — Сейчас дежурный врач придет.

Вскоре послышались шаги и в помещение вошел парень моих лет в белом халате. Его сопровождала дежурная медсестра, посылавшая нас в морг.

— Что случилось? — спросил врач, беря стул и садясь рядом.

— Обморок, наверное, — ответил я, не отнимая от груди руку.

— Позвольте, — сказал врач, убирая ее. — Я вас послушаю, — и приложил к груди фонендоскоп.

Некоторое время он слушал мое сердце, затем, оторвавшись, негромко распорядился, обращаясь к медсестре:

— Позвоните в реанимационное, пусть пришлют сестру с кардиографом.

Одним словом, кардиограмма показала, что у меня случился инфаркт, причем довольно обширный, и меня, запретив шевелиться, переложили на каталку и отвезли в реанимационное отделение. Три дня я пролежал там, находясь в полузабытьи (мне вводили наркотик), затем перевели в палату, а чтобы я не рвался на похороны, всю одежду увез с собой Мишка. В больнице меня продержали в общей сложности тридцать дней.

Людмилу и Иринку похоронили родители жены в станице Новотроицкой, я ни жену, ни дочку мертвыми не видел, только на фотографиях. Но Мишка, который забирал тела из морга, сказал, что так даже лучше, иначе не миновать мне еще одного инфаркта. За время моего лечения отчаяние переросло в хроническую печаль, осложнившуюся приступами стенокардии. Дома я оказался в канун Нового года и куда бы ни ткнулся — все напоминало мне о жене и дочке. По ночам я плакал в подушку — это приносило некоторое облегчение. Я и в больнице плакал, но присутствие соседей по палате стесняло меня. Мишка притащил елку, однако, подумав, я отказался: елку мы ставили в основном для Иринки. И сейчас в одиночку наряжать ее только для себя показалось мне кощунством. Встречали Новый год у Мишки. Когда уселись за стол, он спросил:

— Ты андроповку будешь пить или горбачевку?

— А что, новая, водка появилась?

— Не то чтобы новая… Сейчас чай называют горбачевкой. Тебе, короче, пить можно?

— Ну, в больнице мне врачи говорили, что лучше 100 граммов, чем сигарета, на что я обычно отвечал, что два килограмма в день я не осилю. Можно.

— Ты ничего не слышал о профессоре Козыреве? — завел разговор Мишка, когда мы проводили старый год.

— Нет, а что? — поинтересовался я.

— По-моему, он единственный человек, который всерьез занимался изучением времени. Ну, это тот астроном, который открыл вулканическую деятельность на Луне еще в пятидесятых годах. Об этом хоть слышал?

— Об этом слышал, ну и что?

— А то. Попался мне в руки журнальчик один, «Уральский следопыт», а там статья «Маятник Вселенной», кажется. Что-то этот профессор изобрел, за что на него апологеты науки ополчились. Статья туманная, сам понимаешь, писал ее не специалист, но я так понял, что что-то там со временем связано. Приборчик он какой-то к телескопу приделывал, потому этот самый вулкан на Луне и обнаружил. Я для интересу сам проверял: набирал в ванну воды, открывал пробку, так если не вмешиваться, воронка образуется с водоворотом против часовой стрелки.

— Ну и что?

— А то. У дурмашины вихрь в какую сторону закручивается?

Я подумал, вспоминая.

— Кажется, против часовой.

— А если переделать, чтобы по часовой? Что будет?

— Надо посчитать на компьютере. И что, этот Козырев, где он сейчас?

— К сожалению, скончался в семидесятых.

— Жаль.

— Слушай, Юрка, ты бы занялся дурмашиной, все меньше о Людмиле думать будешь. Правда, займись, а? Я тебе по мере сил… Скоро вообще диплом получу, младшим научным возьмешь? Чему-то и меня научат, в конце концов.

Глава 2 ЕСЛИ ДОЛГО МУЧИТЬСЯ…

Связано с вращением… Да. С гравитацией проще, нагляднее как-то. Чем больше масса космического тела, тем более искривленным вокруг него является пространство. Есть даже гравитационная постоянная. Весы есть, наконец… А время? За всю историю человечество изобрело лишь часы. Одни часы, будильник вон, и все. Все… Что же такое — время? Эйнштейн и тот на времени зубы сломал, решил в конце концов плюнуть, сказал, что мы существуем в пространстве-времени, и понимай это как хочешь. Ни что такое пространство (а правда, что?), ни что такое время — точного определения не существует. Они есть, и точка.

Я лежал на софе, предаваясь размышлениям и стараясь пресекать мысли о Людмиле или Иринке, лежал с утра. В квартире, кроме тиканья будильника да негромкого шипения воды в сливном бачке, ничто не нарушало тишины. Смеркалось. В доме напротив зажглись окна, а я все лежал, погружая мысли в бесконечность, сняв очки и сомкнув веки. Вдруг я почувствовал, что кто-то сел на софу рядом со мной. Вздрогнул и открыл глаза. Это была Людмила, одетая в то же платье, в котором я видел ее в последний раз. Смотрю на нее и думаю: сон, видимо, мне снится. А она рукой мне волосы со лба убрала и ладонью по щеке нежно так провела. Теплой, мягкой, ласковой своей ладонью. И я обрадовался, только бы, думаю, не брякнуть ей, что она умерла. Взял ее руку, поцеловал, прижал к щеке. Потом сел и обнял ее. Боже мой! Как мне хорошо стало! Я целовал ее лицо, волосы и плакал. И она плакала… Нет, мы не рыдали в полном смысле этого слова, у меня слезы от нежности к ней лились, и у нее, наверное, потому же… Потом она разделась и легла рядом… И как же нам было хорошо!