Олег Селянкин - Костры партизанские. Книга 2

• Название: Костры партизанские. Книга 2
• Автор: Олег Селянкин
• Издательство: Пермское книжное издательство
• Жанр: О войне
• Год: 1987

Заслуженный работник культуры РСФСР писатель-фронтовик Олег Константинович Селянкин родился в 1917 году. После окончания десятилетки в городе Чусовом Пермской области поступил в Ленинградское Высшее военно-морское училище имени М. В. Фрунзе.

С первых дней Великой Отечественной войны О. Селянкин — на фронте. Участвовал в боях при обороне Ленинграда, под Сталинградом, на Днепре, в Польше и Германии. События тех лет он отразил впоследствии в своих книгах «Школа победителей», «На румбе — морская пехота», «Когда труба зовет», «О друзьях-товарищах», «На пути к победе» и других.

Награжден многими боевыми орденами и медалями.

Роман в двух книгах «Костры партизанские» рассказывает о партизанском движении в Белоруссии в годы Великой Отечественной войны. Издается к 70-летию писателя.

---

— Если бы кто мое мнение спросил, то хрен с ней, с картошкой, — сказал Виктор, нарочно громко сказал, чтобы его услышали многие.

— Не вякай! — немедленно огрызнулся Григорий, у которого глаза тоже разгорелись: всего четверо конвойных!

— Мое дело и вовсе маленькое, я — последняя спица в колеснице, только и моя мысль с Витькиной схожа, — вклинился в разговор Афоня. Похоже, хотел добавить еще что-то, но его опередил Мыкола:

— А товарищи наши все еще сидят за той клятой проволокой, смерти ждут. Может, и этих туда же гонят?

Упоминание о том лагере оказалось последней каплей, и Григорий, глянув на Мыколу злыми глазами, решительно сказал:

— Разговорчики!

Немного погодя все же смилостивился:

— Что, командир не имеет права подумать даже самую малость?

— Разве мы против? — удивился Мыкола. — Мне отец частенько говаривал, что для любого человека думать — занятие полезное.

— Слышь, доморощенный стратег, сходи-ка, глянь на свою технику! — окончательно разозлился Григорий.

Мыкола не знал, что кроется за словом «стратег», посчитал его каким-то особым ругательством и обиделся; упоминание о технике укрепило в этом мнении: ведь приказом командира он был прикреплен к обозу, а точнее — к Венерке, самой норовистой кобыле.

Вслед за Мыколой, чтобы не нарваться на резкое слово, поспешили отойти и другие. Рядом с Григорием остались только Виктор с Афоней и дед Потап с товарищем Артуром. Заметив, это, Григорий усмехнулся и сказал, подражая кому-то:

— Начнем, пожалуй?

— Чего начинать-то? — притворно удивился Афоня.

— Совет в Филях, — бросил реплику Виктор.

— Где те ваши Фили, это мне неведомо, — нахмурился дед Потап. — А это — Козевичи.

Однако Виктор ошибся, заседания «совета» не получилось. Просто Григорий, подумав, вдруг сказал, что сложившаяся обстановка требует перегруппировки сил, и поэтому он на сегодняшнюю ночь считает главнейшим нападение на конвой, а все прочее — и разговор со старостой, и картошка — это на вторую очередь отодвигается; не попросил Виктора, а приказал ему быть старшим над такими-то и такими-то партизанами (двенадцать человек поименно назвал), которым и надлежало решать главную задачу.

— Вопросы имеете? — спросил Григорий в заключение.

Только Виктор попросил уточнить:

— Когда начинать?

Вот тут немного поспорили, вернее — Афоня сказал, что это лучше сделать под утро, когда сон особенно сладок. Но товарищ Артур, согласившись, что сон под утро действительно крепче, уточнил, что это происходит лишь с теми, кто спит, а вот будут ли в эту ночь спать конвойные и местные полицаи — это еще вопрос: может быть, со страха они вообще ночь глаз не сомкнут? И чем глубже в ночь, тем напуганнее будут?

— Едва стемнеет, сразу и начнем, — принял его сторону Григорий.

Потом, объяснив партизанам выработанный план, перекурили и залегли.

Солнце в этот вечер словно нарочно не торопилось. Сначала оно томительно долго ползло по небу, потом, зацепившись за лес, будто и вовсе перестало двигаться, Григорий украдкой даже вздохнул с облегчением, когда оно — наконец-то! — все же провалилось за горизонт. Но и после этого еще долго было светло, и красные лучи, упираясь в небо, словно пытались поджечь белую пряжу облаков.

Высыпали дрожащие звезды — Виктор встал, потянулся и спросил:

— Так мы с Афоней пойдем разведаем?

Ушли Виктор с Афоней — только тогда Григорию пришло в голову, что почти точно так же была спланирована и операция в Мытнице. Вспомнил и о том, что Каргин неоднократно говаривал: одна из основных ошибок фашистов — они сами себя перепевают. Дескать, хорошо изучи одну их операцию — наперед знать будешь, что в том или ином случае они делать станут. Вспомнилось это — тревожно стало на душе. И злость навалилась: на себя — за то, что путного ничего в голову не пришло, а на Виктора с Афоней — за долгое отсутствие; чаи они там со старостой гоняют, что ли?

Тревога не покидала его и потом, когда вернувшийся Виктор рассказал ему все и повел отряд за собой. Немного отлегло от сердца лишь тогда, когда увидел убитых ножами конвойных и местных полицаев. Пленные, которые так неожиданно получили свободу, сначала только и могли молча обнимать своих спасителей или плакать, уцепившись за них. Чтобы совладать со своими нервами, Григорий скомандовал нарочито строго:

— Товарищ Артур, принимай под свою команду всех этих. И обращайся с ними по всей строгости наших партизанских законов, только заметишь что — сам знаешь, как поступить следует.

— Слушаюсь, — ответил тот и сказал недавним пленным: — Будете копать картошку и таскать ее на подводы.

Сам Григорий с Виктором и Афоней решительно зашагали к дому старосты.

Едва поднялись на крыльцо, не успели в дверь и раза стукнуть, как она будто сама распахнулась и кто-то сказал из непроглядной темноты сеней:

— Милости прошу, гости долгожданные, прямо в горницу.

В голосе говорившего не было даже намека на робость или растерянность. Это озадачило: то ли здесь западня подготовлена, в которую они сами лезут, то ли свой человек живет, специальное задание выполняющий.

Староста трещал без умолку, словно задался целью — голосом своим заворожить Григория с товарищами, не дать им спокойно ни одной мысли додумать. Залпом выпалил и о том, что с весны живет один — старуха к дочери подалась, чтобы помочь внука на ноги поставить, а он лично каждую ночь ждал, что вот-вот, если не они, то другие партизаны сюда заявятся: деревня-то фашистами почти не ощипана, разве местные жители не поделятся со своими защитниками тем, что сами имеют? Даже вроде бы обрадовался, когда узнал, что именно в эти минуты партизаны его огород от картошки очищают. Засуетился:

— Может, лопатку надо? У меня в хозяйстве их штуки две или три. Сходить показать, где они?

Григория раздражала словоохотливость старосты, только поэтому грубо и осадил его:

— Не тараторь и прижми зад вот к этому стулу, — и глазами показал, к какому конкретно.

Староста обиженно поджал губы, но на указанный стул сел. Правда, боком к Григорию. Давая понять, что обиделся на него.

— Сам-то кто будешь? И почему нас каждую ночь ждал? — начал спрос Григорий.

— Если вас имя мое интересует — Александр Никитич Птаха…

— То и поешь, заливаешься, — буркнул Афоня, сидевший у самой двери и готовый, если староста попытается бежать, перехватить его.

Староста от гнева на мгновение даже свел к переносице свои реденькие брови, но тут же совладал с собой и только сказал с укором:

— Над фамилией насмехаться никому не положено. Да и не сам себе я ее выбирал, от предков по наследству принял.

Чтобы не дать конфликту войти в силу, Григорий повторил свой вопрос:

— О нашем приходе кто тебя предупредил?

— Мозги подсказали, — ответил Птаха и тут же погасил улыбку. — По причинам, объяснить которые не имею права, вашего появления со дня на день ждал.

Если бы он, Григорий, хоть с кем-то из партизанского начальства имел связь, последние слова старосты наверняка натолкнули бы на мысль, что Птаха — свой человек, но теперь в душе опять зашевелилась неясная тревога. И тут, не дав ей оформиться, окрепнуть, вбежал Петька, выпалил с порога:

— Товарищ командир, вас туда немедленно требуют!

Столько волнения было в голосе Петьки, что Григорий поспешно встал, сказал старосте, на мгновение задержавшись у порога:

— А разговор мы еще продолжим.

Виктору с Афоней даже намека брошено не было: дескать, доглядывайте за этим, и они, тоже поддавшись волнению, выскочили вслед за Григорием, вместе с ним врезались в кучу партизан, чтобы разнять дерущихся. Человек десять было в той куче, а в центре ее стоял недавний пленный — молоденький солдат, пальцами зажимавший нос, из которого сочилась кровь.

— Этот сукин сын врет, будто фашисты к Волге вышли, уже в самом Сталинграде бои ведут, — обличил молоденького солдата Мыкола, от обычного благодушия которого не осталось и следа.

До Григория через его разведку уже не раз доходили слухи о том, что фашисты будто бы ведут бои на улицах Сталинграда. Не очень-то верил этим слухам: гитлеровцы и в прошлом году это же долдонили, когда на Москву наступление вели.

— Какой мне интерес врать? — сказал парень с разбитым носом; без обиды на недавний мордобой сказал.

— Вы, все прочие, с кем я сейчас разговора не веду, своими делами займитесь, — чуть повысил голос Григорий. Подождал, пока партизаны разошлись, тихонько ворча, и лишь тогда попросил: — Ты мне подробнее все, что знаешь, расскажи.

Парень, по-прежнему зажимая пальцами нос и потому гнусавя, поведал, что служил минометчиком, в самом Сталинграде стояла их рота. В сводках Совинформбюро ежедневно упоминалось о боях на подступах к этому городу; об этом же и раненые много судачили. Те, которых для лечения в Сталинград доставили. Но все равно это воспринималось лишь как разговоры. А вот 23 августа роту, в которой служил он, Спиридон Агафонцев, вывели на учебу в район Тракторного. Ну, как положено, и занимались боевой подготовкой. Если же честным быть, то больше по сторонам глазели: сами знаете, как солдат себя на таких занятиях ведет, если наперед все знает. Потому одними из первых и увидели множество танков и машин; они появились с запада, подошли к Тракторному и остановились. Советскими были те танки и машины. Если верить обмундированию, то советские солдаты и сидели в них. Так что поначалу ничто тревоги не вызывало. А потом заметили, что не попрыгали те солдаты на землю, не загалдели радостно, что к месту назначения прибыли; словно окаменевшие сидели на своих местах, и все тут. Это насторожило. И тогда командир минометного взвода лейтенант Бабко подошел к прибывшим. Будто бы прикурить. Подошел к одному танку, ко второму, заговорил с одним солдатом, показав свою цигарку, со вторым… Походил, походил около тех танков и машин и вернулся… с неприкуренной цигаркой! Белый — белее не бывает. Но этак спокойно вернулся и прошептал: «Фашисты это! Ни один прикурить мне не дал, ни один не то что слова, даже матюка не обронил!»