Роза Люксембург - О социализме и русской революции

• Название: О социализме и русской революции
• Автор: Роза Люксембург
• Издательство: Москва, Издательство политической литературы, 1991
• Жанр: Политика

В книгу вошли произведения Розы Люксембург, отражающие ее своеобразные взгляды на социализм, соотношение демократии и диктатуры, развитие марксизма, борьбу за гуманизм, против милитаризма. Впервые на русском языке публикуется в полном объеме собранный воедино цикл работ Р. Люксембург о Февральской и Октябрьской революциях 1917 г. в России («Русские проблемы», «Русская трагедия», «Рукопись о русской революции») и Ноябрьской революции 1918 г. в Германии («Чего хочет Союз Спартака», «Наша программа и политическая ситуация»), а также письма 1917–1918 гг., значительно обогащающие наши представления о ее политических воззрениях, ее понимании демократии, отношении к русской революции.

http://polit-kniga.narod.ru

---

«К чему выводить социализм из экономической необходимости?» — слышим мы его вопрос. «К чему принижать ум, правосознание и волю человека?»[16] Следовательно, бернштейновское более справедливое распределение должно быть осуществлено в силу свободной, не зависящей от экономической необходимости воли человека или, точнее, поскольку сама воля является только орудием, — в силу сознания справедливости, в силу идеи справедливости.

Итак, мы преблагополучно пришли к принципу справедливости — этому старому заезженному скакуну, которым пользовались в течение целых тысячелетий — за недостатком других, более надежных исторических средств передвижения — все усовершенствователи мира. Мы пришли к тому тощему Россинанту, на котором все Дон-Кихоты, известные истории, выезжали на поиск великих мировых реформ, чтобы в конце концов вернуться домой лишь с подбитым глазом.

Отношение между бедным и богатым, как общественная основа социализма, «принцип» товарищества, как его содержание, «более справедливое» распределение, как его цель и, наконец, идея справедливости, как его единственное историческое оправдание, — насколько, однако, больше силы, духовной красоты и блеска проявил более 50 лет тому назад Вейтлинг, выступая представителем такого социализма! И притом этому гениальному портному еще не был известен научный социализм. Но если теперь, спустя полстолетия, вся его теория, распотрошенная Марксом и Энгельсом, снова сшивается и преподносится в качестве последнего слова науки пролетариату, то и для этого, конечно, нужен портной, но вовсе не гениальный.

Как профсоюзы и кооперативы являются экономической опорой для теории ревизионизма, так постоянно усиливающееся развитие демократии является ее важнейшей политической предпосылкой. Все реакционные вылазки настоящего времени для ревизионизма только «судороги», по его мнению, случайные и преходящие, которые не следует принимать в расчет при установлении общего направления борьбы рабочего класса.

Бернштейн, к примеру, рассматривает демократию как необходимую ступень в развитии современного общества; даже больше, для него совершенно так же, как для буржуазного теоретика либерализма, демократия — великий основной закон общественного развития вообще и осуществлению этого закона должны служить все активные силы политической жизни. Но высказанный в такой абсолютной форме, этот взгляд в корне ошибочен и представляет собою не что иное, как поверхностное мелкобуржуазное возведение в шаблон результатов очень маленького кончика буржуазного развития за последние 25–30 лет. Знакомясь пристальнее с развитием демократии в истории и с политической историей капитализма, приходишь к совершенно другому выводу.

Что касается демократии, то мы встречаем ее в самых различных общественных формациях: в первобытных коммунистических обществах, в античных рабовладельческих государствах и в средневековых городских коммунах. Равным образом мы встречаем абсолютизм и конституционную монархию при самых разнообразных экономических комбинациях. С другой стороны, капитализм в своем начале своего развития — в форме товарного производства — создает в городских коммунах чисто демократическое устройство; позднее, в своей более развитой форме — мануфактурной, он находит себе соответствующую политическую форму в абсолютной монархии. Наконец, в качестве развитого индустриального хозяйства он создает во Франции попеременно демократическую республику (1793), абсолютную монархию Наполеона I, аристократическую монархию периода реставрации (1815–1830), буржуазно-конституционную монархию Луи Филиппа, затем снова демократическую республику, снова монархию Наполеона III и, наконец, в третий раз республику. В Германии единственное действительно демократическое учреждение — всеобщее избирательное право является не завоеванием буржуазного либерализма, а средством политической спайки отдельных мелких государств и только в этом отношении имеет значение для развития немецкой буржуазии, которая вообще вполне удовлетворяется полуфеодальной конституционной монархией. В России капитализм в течение длительного времени процветал и при восточном самодержавии, причем буржуазия пока не обнаруживает никаких стремлений к демократии. В Австрии всеобщее избирательное право сыграло в значительной степени роль спасательного пояса для распадающейся монархии. Наконец, в Бельгии демократическое завоевание рабочего движения — всеобщее избирательное право находится в несомненной связи со слабостью милитаризма, следовательно, с особым географическим и политическим положением Бельгии: да и прежде всего это «кусок демократии», завоеванный не буржуазией, а против буржуазии.

Таким образом, непрерывный подъем демократии, который нашему ревизионизму и буржуазному либерализму представляется великим основным законом человеческой или по меньшей мере современной истории, оказывается при ближайшем рассмотрении миражом. Между капиталистическим развитием и демократией невозможно установить никакой абсолютной общей связи. Политическая форма является всякий раз результатом целой суммы политических внутренних и внешних факторов, вмещая в свои границы всю политическую шкалу — от абсолютной монархии до демократической республики включительно.

Если таким образом мы, отказавшись от общего исторического закона развития демократии даже в рамках современного общества, обратимся только к современной фазе буржуазной истории, то и здесь мы встречаемся в политическом положении с факторами, ведущими не к осуществлению схемы Бернштейна, а скорее наоборот, к отказу со стороны буржуазного общества от всех достигнутых до сих пор завоеваний.

С одной стороны, — что очень важно — демократические учреждения в значительной степени уже сыграли свою роль в развитии буржуазного общества. В той мере, в какой они нужны были для слияния отдельных мелких и возникновения современных больших государств (Германия, Италия), экономическое развитие привело к внутреннему органическому срастанию.

То же самое нужно сказать и о превращении полу- или вполне феодальной политико-административной государственной машины в капиталистический механизм. Это превращение, исторически неразрывно связанное с демократией, также продвинулось настолько далеко, что чисто демократические учреждения государственного строя — всеобщее избирательное право, республиканская форма правления — могли бы исчезнуть без всякой опасности, что администрация, финансы, военное дело и т. д. снова вернутся к домартовским формам.

Если в этом отношении либерализм сделался совершенно лишним для буржуазного общества, то, с другой стороны, он во многих отношениях превратился для него прямо в помеху. Следует при этом иметь в виду два фактора, буквально господствующих над всей политической жизнью современных государств: мировую политику и рабочее движение; оба они представляют только различные стороны современной фазы капиталистического развития.

Развитие мирового хозяйства, обострение и общий характер конкуренции на мировом рынке сделали милитаризм и маринизм, как орудия мировой политики, главными моментами внешней и внутренней жизни всех больших государств. Но если мировая политика и милитаризм имеют в настоящее время восходящую тенденцию, то буржуазная демократия должна совершать движение по линии нисходящей. В Германии эра крупных вооружений, начавшаяся в 1893 г., и положенное в Киао-Чао начало мировой политики стоили буржуазной демократии двух жертв: распада либерализма и превращения партии Центра из оппозиционной в правительственную. Недавние выборы в рейхстаг (1907), проходившие под знаком колониальной политики, были одновременно историческими похоронами германского либерализма.

И если внешняя политика толкает буржуазию в объятия реакции, то в не меньшей степени внутренняя политика влияет на стремления рабочего класса. Бернштейн сам признает это, делая сказку о неком социал-демократическом «пожирателе», т. е. социалистические стремления рабочего класса, ответственными за измену либеральной буржуазии своему знамени. Поэтому он советует пролетариату оставить мысль о социалистической конечной цели, чтобы снова выманить перепуганный насмерть либерализм из мышиной норки реакции. Но, считая уничтожение социалистического рабочего движения жизненным условием и социальной предпосылкой существования буржуазной демократии, Бернштейн сам очень ясно показывает, что эта демократия в такой же мере противоречит внутренней тенденции развития современного общества, в какой социалистическое рабочее движение есть прямой ее продукт.

Но этим он доказывает и еще кое-что. Ставя главным условием воскрешения буржуазной демократии отречение рабочего класса от социалистической конечной цели, он сам указывает, сколь мало буржуазная демократия может служить необходимой предпосылкой и условием социалистического движения и социалистической победы. Тут рассуждения Бернштейна образуют порочный круг, в котором вывод «пожирает» первую посылку.