Сьюзен Виггз - Прими день грядущий

• Название: Прими день грядущий
• Автор: Сьюзен Виггз
• Издательство: Смоленск
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1996
• ISBN: 5-88590-434-0

В центре романа – трогательная история жизни простой девушки, служанки из лондонской таверны Женевьевы Элиот.

Проигранная в карты собственным отцом, она отправляется вместе с партией переселенцев в далекую Вирджинию, полная неукротимой решимости обрести на этой земле настоящее счастье…

---

Однажды, среди светской суеты сезона 1813 года, Хэнс неожиданно заметил, сквозь туман бренди, что его отец умирает. Эдмунд явно ослабел за прошедшие месяцы, и ни лекарства, ни диеты уже не могли ему помочь.

Поэтому молодой человек не удивился, когда в один из холодных дней его позвали к постели Бримсби.

Эдмунд с восхищением окинул взглядом элегантную фигуру Хэнса и с трудом произнес.

– Боже, как ты красив… Наверняка, ты горяч и своеволен, но при этом проницателен и умен. Хотел бы я знать, как ты стал таким.

– Это не важно, – пожал плечами Хэнс. – Я такой, какой есть.

Эдмунд кивнул:

– Да, у тебя много достоинств, но нет одного действительно важного качества.

– Какого же?

– Счастья.

Хэнс не смог сдержать усмешки:

– С каких пор житель Лондона считает это столь важным?

– Я понял это слишком поздно, – покачал головой Эдмунд. – Но ты еще очень молод, поэтому постарайся не поддаваться цинизму. Признайся мне, Хэнс, о чем ты тоскуешь? Сколько я тебя знаю, столько мне кажется, что ты скрываешь что-то в глубине души, пряча это за распутной бравадой.

Хэнс пристально посмотрел на Эдмунда, пораженный тем, что тот так хорошо понимает его, и вдруг все рассказал ему об Айви. Сопровождаемая бутылкой виски на двоих беседа длилась несколько часов.

Заметив на глазах Эдмунда слезы, Хэнс озабоченно спросил.

– Позвать врача?

– Нет, еще рано, – Бримсби смахнул слезу. – Я еще не начал жалеть себя. Ты только что признался, что позволил уйти единственной женщине, с которой ты чувствовал себя счастливым, – он понимающе взглянул на Хэнса. – Боюсь, что я совершил ту же ошибку с твоей матерью.

Дрожащей рукой Хэнс подлил в бокал бренди.

– Это не поможет, – предупредил Эдмунд.

– Я знаю.

– Есть только один выход: ты должен пойти к ней.

– Черт возьми, Эдмунд, неужели ты не слышал, что я сказал? Я ведь только что объяснил тебе, что Айви отвернулась от меня, узнав, что я – незаконнорожденный. Этого уже не изменишь.

– Ты прав, Хэнс, этого факта уже не изменить, но люди-то меняются. Ты даже не дал девушке прийти в себя.

Хэнс задумался: несмотря на ярость Айви, в ее глазах тогда читалось сожаление, возможно, тоска…

– Обязательно сделай это, Хэнс, – настаивал Эдмунд. – Не проводи жизнь в сомнениях.

Хэнс благодарно сжал его руку:

– Ты всегда даешь дельные советы. Я не забуду этого.

Эдмунд прижал руку Хэнса к сердцу и пристально посмотрел ему в глаза.

– Спасибо, сын, – прошептал он, впервые называя так Хэнса. – А теперь, думаю, пора послать за доктором и за моей женой.

Анжела, безусловно, была недовольна завещанием, согласно которому все наследство Эдмунда Бримсби делилось между ней и Хэнсом.

Спустя два дня после похорон она сидела в гостиной, ожидая появления Хэнса, который всю ночь провел с Агатой, не желая оставаться наедине с мыслью, что оборвалась его единственная душевная привязанность.

– Надеюсь, что к вечеру вас уже не будет в доме, – без обиняков произнесла Анжела, как только молодой человек переступил порог комнаты. – Вам известно, что дом принадлежит мне.

Хэнс устало вздохнул:

– Да, Анжела.

Ему и самому не хотелось здесь оставаться. Даже рядом с Агатой он вспоминал Айви и все чаше думал о совете Эдмунда Бримсби, который постоянно тревожил его сердце.

Пока дворецкий помогал Хэнсу укладывать чемоданы, появился слуга Эдмунда со старым деревянным сундучком для писем.

– Мистер Эдер, я нашел это, разбирая вещи хозяина. Думаю, вас заинтересует его содержимое.

Хэнс поставил сундучок на кровать и извлек оттуда пачки бумаг, свидетельств, небольшой запас сухих чернил и остро заточенное перо.

На самом дне лежала книга в кожаном переплете, на обложке которой был выгравирован листок с инициалами П. М. Хэнс отправил из комнаты слугу и дворецкого, налил полный стакан бренди и устроился с книгой поближе к огню.

Дневник был написан твердой, точной рукой. Хэнс даже поразился, заметив, насколько почерк матери похож на его. Он бегло прочитал описание характера детей Бримсби, усмехнувшись портрету маленького Эндрю: «Толстый трусливый ребенок, который ненавидит учение, словно это наказание Господне». Подмечено было очень верно, потому что даже сам Эдмунд признавал, что его сын не отличался склонностью к учению.

Хэнс нетерпеливо листал исписанные ювелирным почерком страницы: вот небольшое рассуждение о философии Руссо, кулинарные рецепты, напоминание самой себе что-то обсудить с подругой, Женевьевой Элиот… Неожиданно Хэнс заметил, что почерк немного изменился: стал настолько аккуратным, и страницы выглядели так, словно были написаны дрожащей или очень усталой рукой.

«Он – больше чем мужчина, которого я люблю, – читал Хэнс. – Именно для него я живу: заставляю себя есть, пить, дышать. Боже, прости меня».

Внезапно Хэнс понял, что это написано о связи матери с Эдмундом Бримсби. Он чувствовал ее любовную тоску, читая описание случайной встречи в одной из комнат, волшебного действия нечаянного прикосновения.

Она сопротивлялась несколько месяцев, скрывая от всех свои чувства и доверяя их только дневнику. Наконец Пруденс не могла уже больше противиться велению сердца и отдалась.

По мере чтения дневника, образ матери менялся в представлении Хэнса. До сих пор он считал ее коварной гувернанткой, которая использовала свои чары, чтобы соблазнить хозяина дома и получить от этого какую-то выгоду.

Оказалось, все обстояло совершенно по-другому: Пруденс Мун беззаветно и глубоко любила Эдмунда Бримсби. Хэнс понял это, до конца прочитав дневник, потому что сам любил Айви с той же чистотой сердца, с тем же пренебрежением к условностям. Строчки поплыли у него перед глазами.

Слова его покойной матери, как мерцающие призраки прошлого, только подчеркнули силу этой любви.

Закрыв книгу, Хэнс положил ее на дно чемодана и закончил сборы.

Хэнс с любопытством рассматривал Дэнсез-Медоу из-под полей своей бобровой шляпы.

Многое изменилось здесь со времен безмятежного детства. Там, где когда-то лежала пыль да торчали пеньки от срубленных деревьев, теперь выросли магазины. Главная улица была вымощена кирпичом.

Пришпорив коня, купленного в Йорктауне, Хэнс помчался к ферме, на которой родился. Дом совсем не изменился: немного обветшавший, с подросшими вокруг него деревьями, но так хорошо знакомый с детства. Хэнс спешился и привязал лошадь, громко приветствуя невидимых хозяев.

– Боже милостивый! – прозвучал с крыльца голос Мимси Гринлиф.

Быстро сняв шляпу, Хэнс направился к Мимси, которая выглядела поистине великолепно: пышное облако белых волос, статная фигура. Округлость форм явно свидетельствовала о безбедной жизни.

Крепко обняв Хэнса, она окинула его внимательным взглядом и провозгласила:

– Хорошо, что ты приехал домой!

После этого Мимси пошла на кухню и позвонила в колокольчик, созывая остальных, а одного из сыновей, Юстаса, послала на старую ферму Женевьевы за другими членами семьи.

Хэнс почти не говорил за обедом, искренне радуясь тому, как выросла семья Гринлифов и слушая рассказы об их успехах. Джошуа, гордый патриарх, по-прежнему восседал во главе стола, достаточно длинного, чтобы разместить за ним весь выводок, который теперь включал жен его сыновей и пять внуков.

Правда, двое членов семьи отсутствовали, но о них не забывали ни на минуту. Как всегда беспокойный, Калвин увлекся аболиционизмом,[14] и родители намекнули, что он уже помог бежать нескольким рабам. Хэнсу также с гордостью сообщили, что Роза преподает в Квакер-скул в Филадельфии.

После обеда мужчины вышли на крыльцо. Вечер уже опускался на долину и на тающие в дымке горы на западе. Филипп занялся ружьем. Куртис негромко напевал, играя в шашки с Юстисом. Из дома раздавался шум и смех детей и грозные окрики их матерей.

Хэнс с удовольствием затянулся сигарой.

– Лучший аромат в округе Олбимарл, – с улыбкой признал он.

– Тебе-то это известно лучше всех, – ответил Джошуа. – Когда ты был мальчишкой, то стащил немало табаку из сушилен.

– Откуда ты об этом знаешь?

Глаза Джошуа озорно блеснули.

– В том-то и состоит беда двенадцатилетних: они считают себя невидимыми и непобедимыми.

Хэнс окинул взглядом ферму, которая когда-то казалась ему целым миром, и почему-то вдруг захотел, чтобы так было всегда.

– Больше я так не считаю, – шутливо признался он. Почувствовав в его голосе усталость и разочарование, Джошуа нахмурился.

– Где ты был? – осторожно спросил он.

Хэнс пожал плечами:

– Где я только не побывал! Однако так и не понял, где мое место. Правда, я многое узнал о себе самом, и многое из этого мне не нравится.

– Ты должен любить себя, друг. Ты – единственный, кто у тебя есть.

– Совершенно не представляю, что дальше делать в жизни, Джошуа.