Дмитрий Данилов - Гвардеец (Оболганная эпоха)

• Название: Гвардеец (Оболганная эпоха)
• Автор: Дмитрий Данилов
• Жанр: Альтернативная история

Наш человек, оказывается волей судьбы в веке "осьмнадцатом" попадая во времена Анны Иоанновны. Что мы знаем о том периоде русской истории? Да ничего по сути, кроме термина "бироновщина", который при ближайшем рассмотрении оказывается не столь ужасным, как его малюют. Часть первая - закончена, получила рабочее название "Оболганная эпоха". Выложена вместе с глоссарием.

---

По команде вынесли знамёна полков, поставили у углов строения, окропили священной водой. Офицеры приказали зарядить фузеи. Как только церемония закончилась, прозвучали залпы орудий, мы тоже палили беглым огнём.

Потом полки развели, а к проруби кинулось немало людей, чтобы умыться святой водой или отнести хоть немного домой.

На следующий день меня крестили.

Глава 18

Много лет Новый год у меня ассоциировался с посиделками за телевизором, нудным и томительным ожиданием момента, когда блатная камарилья, оккупировавшая все 'кнопки', сгинет и начнутся нормальные передачи и фильмы. С салатами, наструганными мамой, её знаменитой селёдкой 'под шубой', курочкой, натёртой специями и томящейся в духовке. С прогулками по праздничным улицам, наполненным пьяными добродушными компаниями. И снова с посиделками за одним столом - с отцом и матерью, моей девушкой - они у меня не часто, но всё же менялись. Такая была традиция у нашей семьи - встречать Новый год вместе, а потом идти к нарядной ёлке, стоявшей на городской площади. Лишь однажды я провёл праздник вне стен родного дома - это случилось, когда меня призвали в армию. Нас было трое, мы заперлись в каморке полкового слесаря, сообразили нехитрый стол и грелись от огромной раскалённой лампы. Мой сослуживец умудрился потом, когда глаза слипались сами по себе, заснуть возле неё и спалить гимнастёрку.

Этот Новый год оказался вторым, который я отмечал без своих. Если не считать, конечно, Карла. Он знал о моём решении перейти в православие, вяло отговаривал, даже сводил к пастору, смотревшему на меня, как на изменника.

- Зачем вам это, сын мой? - в лазах пастора застыла такая скорбь, что я не сразу нашёлся, что ответить.

- Мне не объяснить это словами, святой отец. Я просто знаю, что так надо.

Священник опустил голову и долго подавленно молчал. Мне тоже было как-то не по себе.

Так получилось, что мы держались отдельно от довольно обширной немецкой диаспоры Петербурга. Просто не было точек соприкосновения, разве что молитвенный дом, куда изредка ходил Карл. Никто не приглашал в гости, не звал отмечать праздники, не давал приглашений в театр или на бал. Повозки с веселящимися людьми проносились мимо, мы провожали их тоскливыми взглядами.

Служба засасывала, свободного времени оставалось катастрофически мало, тем более что я лелеял честолюбивые мечты, а без долгой самоотверженной и нудной (что греха таить) работы не обойтись. Война с Турцией началась, но гвардейцев пока не трогали. Всё осталось по-прежнему - караулы, работы, наряды, разве что наше капральство занималось по особой, составленной мной, программе, и занятия постепенно приносили первые плоды.

Сказать, что обучение гренадерам давалось легко - нельзя. Поначалу они не понимали, чего собственно от них хотят. Я как мог, объяснял, но иногда кусал губы от бессилия, когда до меня доходило, что разница между нами оказывается слишком большой. Мои гренадеры были детьми иного века с его неторопливым ритмом, долгими сборами и медленной ездой. В их глазах я выглядел торопыгой, слишком суетливым и ... странным. Хорошо хоть они объясняли эту странность моим иноземным происхождением.

- Неужто все немцы такие? - порой задавался вопросом Чижиков.

Тут его взгляд падал на впавшего в длительную меланхолию по причине любовного фиаско Карла, и великан-гренадер заключал:

- Да нет, кажись, есть и ничего себе. На человеков похожие...

Капля камень точит. Я руководствовался этой поговоркой и брал одну крепость за другой.

В конце января случилось событие, сделавшее меня на долгое время притчей во языцех. Я возвращался поздним вечером со службы, уставший и продрогший. Зима выдалась холодной, мундир не грел, денег на шубу не хватало, я купил с первого жалования обычный крестьянский тулуп, сделанный из овчины, потратив отнюдь не лишние семьдесят копеек. На условности дворянского этикета было наплевать, особенно, когда на дворе минус тридцать, и воет вьюга, закручивающая спирали из колючего снега, который так и норовит попасть в лицо или угодить за шиворот.

Издалека донёсся тревожный набат. На мороз высыпали обыватели с вёдрами, наполненными водой, с баграми, кто-то тащил лестницу. Они бросились в конец улицы, где стоял окутанный багровым дымом дом, весь в сполохах огня. На втором (верхнем) этаже бушевал пожар, из чёрных провалов окон вырывались языки пламени. Стоял едкий удушливый запах. Из-за сильного ветра огонь расползался стремительней, подминая под себя всё большую площадь.

Густой дым отрезал парадный вход, возле которого собрались небрежно одетые (видно, в чём успели выскочить) люди: пожилой мужчина с покрывшимся копотью лицом, испуганная женщина, зябко кутавшаяся в накидку из соболей, и не то девочка, не то подросток с ног до головы замотанная в огромного размера платок. Они отрешённо наблюдали как дворовые пытаются утихомирить пожар.

К счастью, дом этот располагался в преизрядном отдалении от остальных, огонь не угрожал перекинуться на другие строения. Ветер иногда подхватывал горящие обломки, они снопом искр падали в сугробы и с шипением, выпуская струйки дыма, гасли.

'Пожарных' хватало и без меня. Гвардии хоть и вменялось оказывать посильную помощь в тушении пожаров, но это был не наш участок, и я мог с лёгким сердцем идти домой. Но что-то заставило остановиться, а потом подойти к трём погорельцам.

Они подавлено молчали, лишь мужчина иногда шевелил губами, шепча то ли молитву, то ли ругательства. Внезапно девочка оживилась:

- Папочка, там же Митяй, - истошно закричала она, указывая рукой в сторону чадящих окон второго этажа.

'Митяй, Дмитрий', - пронеслась у меня в голове.

Неужели...

- Что ты сказала, девочка, повтори, - закричал я, чувствуя, что волосы на голове становятся дыбом. Не позавидуешь человеку, заживо горящему в охваченном пожаром доме.

Отец девочки по-прежнему обреченно стоял, будто каменный истукан. На лице его не появилось ничего, ни капли сострадания.

Шок, понял я.

Девочка увидела во мне спасителя, ринулась в мою сторону и с мольбой кинулась в ноги:

- Спасите Митяя, добрый человек, век за вас молиться буду. Он же маленький несмышленый, месяц всего исполнилось.

'Так он совсем кроха', - ахнул я.

Но почему родители малыша не могут прийти в себя? Неужто сдались и не хотят бороться за ребёнка. Если та женщина - мать, почему не кидается в огонь, разве может она просто стоять и смотреть, ничего не придпринимая? Какая же она мать после этого!

- Где он? - подняв девочку с колен, произнёс я.

- В моей комнате, - стуча зубами от страха, заговорила она, - на втором этаже. У него колыбелька маленькая с ручкой. Я там его оставила, забыла, когда всё началось.

- Ты его забыла?! - вскричал я, ещё сильнее напугав девочку.

Она снова бухнулась на колени, обхватила мои ноги и заголосила:

- Спасите Митяя, дяденька. Христом умоляю!

- Цыц, девка, потом ныть будешь, - приказал я, бросился к ближайшему мужику с ушатом, окатил себя с ног до головы ледяной водой и ринулся в сплошную стену огня.

Стараясь не дышать, добежал до охваченной пламенем лестницы, поднялся по обуглившимся ступенькам, надеясь, что они выдержат и не обломятся под моим весом.

Дым выедал глаза, я с кашлем, будто чахоточный, двинулся вперёд и наткнулся на препятствие в виде покосившейся двери. За ней слышалось жалобное попискивание. Митяй, сообразил я. Догадка придала сил. Я разбежался и выбил ногой дверь. Она с грохотом упала, из освободившегося прохода полыхнул столб огня. А чтоб тебя! Пламя едва не обожгло лицо. С потолка посыпались искры как с электрода сварщика. Они немилосердно жглись. И будут у тебя, парень, волдыри размером с пятак. Это в лучшем случае, а в худшем... нет, об этом лучше не думать. Жизнь человеческую надо спасать, тем более, если младенцу всего-то месяц. Чего он видел, кроме мамки-кормилицы?

С неба звёздочка упала, прямо милому в штаны... Я ругнулся и осторожно подобрался к тому, что вполне могло быть девичьей спальней. Попискивание раздавалось из миниатюрной колыбельки, больше походившей на корзинку для грибов. Странные здесь обычаи. Где детская кроватка, люлька там какая-нибудь? Неужто ребёнка в таком, даже назвать, как не знаю, держат?

Ладно, терпи пацан. Раз не задохнулся, значит, есть ещё шанс отметить и последующие дни, и месяцы рождения. Надеюсь, жизнь у Митяя будет долгой и счастливой. Я почитай тебя с того света вытащил. Только потерпи чуток.

Я схватил колыбельку за ручку, нырнул в дым и, кашляя во все лёгкие, выскочил на улицу. Свежий морозный воздух стал самой лучшей наградой.

Увидев меня с корзинкой, девочка едва не вырвала её из рук, радостно причитая, вытащила из колыбельки скулящий свёрток, развернула его, и я увидел... лопоухого щенка, виляющего хвостиком.

- Спасибо вам, дяденька, - прошептала она. - Вы спасли мою собачку. Я так вам благодарна.