Анатолий Гладилин - Евангелие от Робеспьера

• Название: Евангелие от Робеспьера
• Автор: Анатолий Гладилин
• Издательство: Политиздат
• Жанр: История
• Год: 1969

Книга рассказывает о последних пяти годах жизни Робеспьера. Это время Великой французской революции, одним из вождей которой был неподкупный и железный якобинец Максимилиан Робеспьер. Перед читателем проходит весь путь Робеспьера-революционера от скромного провинциального адвоката, никому неизвестного депутата собрания, до фактического главы государства и революции, обладающего безграничным авторитетом и властью. Этот путь к вершине революции краток по времени, но необычайно насыщен по напряжению сил, абсолютной и бескомпромиссной отдаче себя общему делу. Читатель почувствует накаленную атмосферу борьбы того времени, узнает соратников и врагов Робеспьера, героев и жертв Великой французской революции 1789-1794 годов.

---

Анатолий Гладилин Евангелие от Робеспьера повесть о великом французском революционере

…То, что было завоевано в результате первой победы, становилось прочным лишь благодаря второй победе более радикальной партии; как только это бывало достигнуто, а тем самым выполнялось то, что было в данный момент необходимо, радикалы и их достижения снова сходили со сцены.

Ф. Энгельс (Введение к работе К. Маркса «Классовая борьба во Франции с 1848 по 1850 г.»)

Не могли ли бы Вы помочь мне найти… ту статью (или место из брошюры? или письмо?) Энгельса, где он говорит, опираясь на опыт 1648 и 1789, что есть, по-видимому, закон, требующий от революции продвинуться дальше, чем она может осилить, для закрепления менее значительных преобразований?

В. И. Ленин (Письмо В. В. Адоратскому)

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава I. Слово герцога де Лианкура

К лицу ли такие похвальбы, когда потеряно все, даже честь!

Сюло

Герцог де Лианкур, человек, имевший право входить к монарху в любое время дня и ночи, 6 мая 1789 года сидел в будуаре госпожи Луизы, которую он всегда называл просто Луиза, ибо ему было решительно наплевать на звание и фамилию ее мужа, хотя там и была частица «де», – ведь сейчас любой мошенник мог купить себе дворянское звание, – такие уж наступили времена.

Ее муж всегда предусмотрительно исчезал перед приходом герцога, а герцог приходил в определенные дни, и это было известно заранее. Эта связь тянулась уже два года. Герцог де Лианкур все больше привыкал к Луизе, а Луиза, молодая, очень красивая женщина, вела себя безупречно, и если раньше в ее манерах иногда чувствовалось плебейское происхождение, то за эти два года она стала настоящей аристократкой. Достаточно было одного взгляда герцога – и Луиза понимала его. Так, например, когда недавно Луиза обила гостиную пестрой тканью, герцог только поморщился, и уже через неделю и мебель и стены были обтянуты спокойным синим бархатом. Правда, герцог подарил ей тысячу ливров, но ведь деньги можно было истратить на другое.

Она всегда называла его герцогом. И даже в минуты интимной близости он оставался для нее «вашей светлостью». Это обращение – ваша светлость – ласкало ее слух, поднимало ее в собственных глазах, и, понимая это, герцог, все же хотел, чтобы она любила его не как приближенного монарха, имевшего право входить к нему в любое время дня и ночи, а просто как человека, уже немолодого, с седыми висками, ибо он не только любил ее, он доверял этой женщине. Герцог был достаточно умен, чтобы не питать никаких иллюзий относительно собственной особы. Он твердо знал, что никогда не откажется от своего положения при дворе и не бросится очертя голову в политику, как это сделали герцоги Орлеанский и Ларошфуко, а ведь он получил не менее блестящее образование, изучал философию и по многим вопросам, касающимся последних событий, имел собственное мнение.

Когда-то в аристократических салонах рассуждали о философии, потом пришла мода на мистицизм, теперь все говорили только о политике. Слушая герцога, сочувственно вздыхая и поддакивая ему в паузах, Луиза, наверное, думала, что она ведет обычную светскую беседу, но герцог был слишком горд для того, чтобы придерживаться общей моды. То, что он рассказывал, действительно волновало его, ему надо было выговориться, и, главное, он знал, что дальше этих стен его слова никуда не пойдут.

– Расточительность Калонна имела так же мало успеха, как и бережливость Неккера, – говорил герцог, попивая из тонкого бокала красное вино, – наш дефицит достиг почти ста сорока миллионов. Его величество уменьшил расходы на охоту, и это вызвало негодование двора. Королю ничего не оставалось, как попытаться через парижский парламент провести эдикт о займе на пять лет в сумме четыреста двадцать миллионов. Представляете ужас советников? Старик де Сен-Венсан сравнил королевство с несовершеннолетним мотом, который легкомысленно отдает себя в руки ростовщика. Король решил прибегнуть к силе, он арестовывает д'Эпремениля и ссылает герцога Орлеанского в Вилье-Котере. Чего же он этим добился? Парламент отказался вотировать эдикт и потребовал созыва Генеральных штатов. Парламенты Бретани и Дофинэ ответили еще резче. Нужно было успокоить нацию и удовлетворить кредиторов государства. Недовольны были все: двор, духовенство, дворянство, парламент, народ. Что бы ни делал король – все было плохо. Он шел на хитрость – и ронял себя в глазах общественного мнения. Он прибегал к силе – и его начинали ненавидеть. Он предлагал реформы – его называли узурпатором. И так как он уже не мог править нацией, пришлось призвать саму нацию к кормилу правления. Его величество добр, примерный семьянин, ревностный католик. Он покидал балы, чтобы в тишине спокойно поработать у столярного станка. И это вызывало насмешки. Король любит охоту, это единственная его отрада. Когда обсуждался вопрос о месте созыва Генеральных штатов, король заявил: «Это может быть только в Версале по причине охоты». Конечно, у каждого человека свои слабости, но ведь это король! Время ответственное! Король слабохарактерен – значит, надо окружать себя твердыми людьми! Кто же около него? Он опять призвал Неккера на пост министра финансов, а сам не верит ему! Король громогласно заявляет, что поступил так против своей воли. Принцы? Граф д'Артуа – ограниченный недалекий человек. Вокруг него образовался штаб разгневанных дворян. Они кричат, что король решил принести в жертву наше храброе сословие, так много сделавшее для отечества. Но ведь народ голодает. Засуха и град уничтожили посевы. В Париже люди простаивают ночи у булочных, и номер очереди пишется мелом на спинах…

Вообще-то герцог де Лианкур редко думал о народе и представлял его себе некой абстрактной массой. О падеже оленей в королевских лесах он говорил бы также взволнованно, но с большим знанием дела. Но он заметил, что Луиза посмотрела на него с особенным уважением, и ему показалось, что он понял ее мысли: «Вот что значит государственный человек, его заботит судьба королевских подданных». И герцог продолжал развивать тему:

– Когда состоятельные парижане ехали на выборы депутатов в Генеральные штаты, им навстречу на телегах везли трупы замерзших бедняков. Во всей Европе мы держим первенство по роскоши двора и по числу нищих. А огромная армия разбойников на лесных дорогах? Ведь это люди, отчаявшиеся найти работу! Да что тут говорить, – герцог отставил бокал вина и взглянул на Луизу, – кажется, с нее достаточно. – А что заботит другого принца, графа Прованского? Он мечтает вернуть времена Ришелье. Назад в семнадцатый век? И эти люди определяют политику двора! На короля оказывает влияние Мария-Антуанетта? Конечно, она красивая женщина; естественно, она ищет развлечений… – Тут герцог вскочил и заходил по гостиной. – Но ведь это же неприлично! Она спала с каждым третьим! Она подарила государственную казну графине Полиньяк! А эта ее новая страсть к принцессе Ламбаль! Да еще на глазах у всех! О какой же государственности может идти речь?

Герцог опустился в кресло.

– Вы устали, ваша светлость? – ласково спросила Луиза.

– Да, вчера был тяжелый день… Торжественное открытие Генеральных штатов. Много шума из ничего. Накануне открытия его величество лично отдавал указания при размещении ковров и драпировок и репетировал тронную речь, изучая интонации своего голоса. Но тем не менее он умудрился оскорбить все третье сословие. Дворянство и духовенство проходили во дворец через главный вход, а шестистам депутатам третьего сословия пришлось два часа протискиваться через узкую заднюю дверь. Кстати, им приказали быть одинаково одетыми, и они напоминали стадо баранов. Выступал Неккер. Депутаты, конечно, ожидали от него реформ, а он предложил им…

И тут герцог употребил изящный оборот, который нельзя перевести на русский язык, а смысл сводился к тому, что депутатам предложили фигу с маслом.

– А как была одета королева? – тихо спросила Луиза, и герцог, словно очнувшись, понял, что его рассуждения мало интересны молодой женщине и что она променяла бы все эти умные разговоры на возможность присутствовать на торжестве, на котором был весь большой свет. Более того, в этом вопросе чувствовался скрытый упрек: мол, герцог мог бы позаботиться о том, чтобы Луиза сидела в ложе одетая так же, как, допустим, графиня Монморанси или госпожа де Сталь. В первую секунду герцог готов был оскорбиться, но потом подумал, что нельзя требовать так много от милой и красивой женщины. И вообще, он приехал сюда не за этим.

– Королева была одета очень просто, – сухо ответил герцог.

* * *

Герцог де Лианкур приезжал к Луизе раз в неделю. Их беседы теперь носили чисто светский характер, и если Луиза задавала вопрос о политике, герцог делал вид, что не слышит, – он был злопамятен. Но как-то в начале июля он пришел очень возбужденный и сам заговорил на тему, которой поклялся не касаться.