Николай Лукин - Судьба открытия

• Название: Судьба открытия
• Автор: Николай Лукин
• Издательство: Государственное издательство детской литературы Министерства просвещения РСФСР
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1958

Роман «Судьба открытия» в его первоначальном варианте был издан Детгизом в 1951 году. С тех пор автор коренным образом переработал книгу. Настоящее издание является новым вариантом этого романа.

Элемент вымышленного в книге тесно сплетен с реальными достижениями советской и мировой науки. Синтез углеводов из минерального сырья, химическое преобразование клетчатки в сахарозу и крахмал — открытия, на самом деле пока никем не достигнутые, однако все это прямо вытекает из принципов науки, находится на грани вероятного. А открытие Браконно — Кирхгофа и гидролизное производство — факт существующий. В СССР действует много гидролизных заводов, получающих из клетчатки глюкозу и другие моносахариды.

Автор «Судьбы открытия», писатель Николай Лукин, родился в 1907 году. Он инженер, в прошлом — научный работник. Художественной литературой вплотную занялся после возвращения с фронта в 1945 году.

---

— Да воскреснет бог и расточатся врази его. Яко тает воск от лица огня…

А наутро ему стало легче: в рудничный поселок въехали казаки генерала Каледина.

Услышав голоса и чавканье в грязи множества копыт, Сычугов выбежал из лавки. Большая конная колонна рысью двигалась по направлению к шахте «Магдалина», а полусотня казаков под начальством бородатого урядника отделилась от колонны, остановила лошадей, спешилась. Они оглядывали улицу, готовясь, по всем признакам, здесь расположиться на постой.

Алексей Прокопьевич снял свой блестящий кожаный картуз.

— Гости дорогие! — воскликнул он. — Господин урядник! Милости прошу на квартиру ко мне.

Под вечер он угощал урядника обедом.

Немолодой уже казак ел не спеша, пил водку основательно — от рюмки отказался, потребовал чайный стакан. Сперва был молчалив, потом разговорился. Принялся рассказывать о своем хозяйстве на Дону. Хозяйство-то не бедное, а вот работать некому по нынешнему времени. Батраков в солдаты взяли. Пока шесть баб иногородних нанял — да что в них проку, в бабах?

Распаренный едой и водкой, урядник хлопнул по столу ладонью:

— Погоди, скоро смуте окончание приходит… Теперь все образуется!

Выражение глаз Сычугова с каждой минутой менялось: в них то угодливость, то вспышка надежды, то беспросветное уныние.

— Господин урядник, мед пить бы вашими устами… — сказал он жалобно. — Меня же, по грехам моим, одолевает думка: вдруг большевики силу возьмут? Вдруг попустит господь? Что только будет тогда?…

— Кто власть удержит — голоштанники? Две-три недели погоди… го-го, как загрохочут! — Урядник выпил полстакана, закусил и посмотрел на Сычугова торжествующим взглядом. — А по рудникам генерал Каледин уже скрозь! И в Ростове генерал Каледин и в Новочеркасске. Такой порядок воздвигнет — любо-дорого будет, я тебе доложу! За милую душу!

— Дай, господи, победы христолюбивому воинству…

Смеркалось. Теща Алексея Прокопьевича зажгла над столом керосиновую лампу. Жена его и приказчик были в лавке. И никто из домочадцев, ни сам Сычугов, ни его гость не заметили, что по соседству с ними в темной комнате тихо-тихо снуют две маленькие, но враждебные им человеческие фигуры.

— Винтовки нету, — не прошептал — прошелестел легким движением губ один мальчик другому. — Там она, возле себя он держит…

— Шашку бери! Патроны в сумке бери!

Беззвучно ступая босыми ногами, мальчики исчезли. Тот из них, что поменьше — худенький, черноволосый и вихрастый, — как видно, очень хорошо знал в этом доме все входы и выходы.

После обеда урядник, покачиваясь от пьяной мути, застилавшей голову, пытался вспомнить: куда он положил сумку с патронами? Винтовка — тут, а где же шашка? Куда…

«Пр-роклятая!» — подумал он, подошел к кровати поискать потерянное, но тотчас лег на нее и захрапел.

5

Генерал Каледин занял Донбасс. Москва, Петроград — без угля: заводы стоят, паровозы стоят…

Тяжко началась эта зима в Донбассе. Калединские казаки жестоко расправляются с шахтерами-большевиками. Уже построены кое-где виселицы, уже идут расстрелы непокорных. На Ясиноватской шахте были сразу расстреляны сто восемнадцать человек.

А донецкие рабочие, объединяясь, поднялись на борьбу.

В помощь им пошли воинские части с Западного фронта, двинулись отряды Красной гвардии из Петрограда и Москвы.

Лучших людей посылали столицы. И с одним из питерских отрядов в Донбасс приехал Глебов.

Его отряд выгрузился на глухом полустанке. Дальше поездом нельзя: на следующей станции казаки.

Мороз сменился оттепелью, потом снова похолодало. Не переставая падал снег.

На полустанке отряд Глебова был встречен представителем здешних, рудничных красногвардейцев — слесарем Потаповым. Шахтеры прислали его к питерцам для связи и как проводника.

Выгрузившись из теплушек, питерский отряд тотчас же ушел от железной дороги в степь. Растянулся длинной извилистой лентой. Впереди были Глебов и Потапов. Замыкая колонну, в хвосте ее двигался обоз — десяток саней с продовольствием и боеприпасами. За пеленой падающего снега Глебову обоз стал еле-еле заметен. И горизонт закрыт снежными стенами. Снег валит сверху, метет. А под ногами кое-где проглядывает голая земля.

Сперва Потапов отвечал на вопросы Глебова, касающиеся местной обстановки. Теперь тема исчерпана, и их разговор закончился. Они шагают рядом молча.

Глебов погружен в свои мысли и какие-го новые для него ощущения. Будто бы в нем одновременно думают, мечутся в своих чувствах, страдают и радуются несколько разных, мало друг на друга похожих людей. Именно поэтому мир вокруг ему виден с разных точек и позиций, в особенной, объемной сложности.

Четверть века назад, придя в Горный институт, он не слишком ревностно отдался изучению технических наук. Но зато было другое. Отталкиваясь от «Коммунистического манифеста», он с головой ушел вообще в проблемы философии. С фанатической страстью читал не только Маркса и Энгельса, не только Плеханова, — нет, ему надо было вникнуть в корни, в истоки. Фейербах сменялся Гегелем, Огюст Конт — Иммануилом Кантом. Все это тогда в его жизни сплелось с бурными спорами в конспиративных студенческих кружках. И от мутной зауми идеалистов он, как на свежий воздух, возвращался к «Анти-Дюрингу» и «Коммунистическому манифесту». Стройная схема «Манифеста» вела к ближайшей из великих целей: к пролетарской революции.

Теперь он дожил до великого свершения. И вот он идет по степи, а за ним растянулся отряд…

В глухую пору черносотенной реакции, незадолго до войны, в Петербурге, в жалкой лачужке на окраине, умирал его старый товарищ — бывший кочегар Герасим. Семья Герасима насчитывала восемь человек. Маленькие сыновья и дочери испуганно стояли возле умирающего. Врач, которого Глебов привез, сказал, что здесь ничего не поделаешь. Жестокая нужда проглядывала из каждого угла лачуги. Герасим смотрел с постели на детей огромными глазами. В них была скорбь. У Глебова тогда сердце разрывалось от безысходности и боли. «На вашем бы веку… — проговорил Герасим с трудом. — Суждено вам или нет дышать полегче?» А сейчас, как и в то утро, падает снег, но за Глебовым, отвоевывая счастье для детей Герасима, идет отряд вооруженных питерских рабочих.

Марта-Каролина Клэр живет в Базеле. Когда Глебову случилось переехать в Базель, он познакомился с ней. Больше того, ему временами казалось, что он ее по-настоящему, как женщину и друга, полюбил. До сих пор он ее часто вспоминает. Молодая работница небольшой часовой фабрики, она с какой-то врожденной, свойственной ей тонкостью сумела вникнуть в самые глубины его устремлений. Прощаясь с ним, она сказала: «Что для вас маленькая Марта? Но я буду с вами мыслями всюду. Я верю в вас. Я верю в вашу революцию. И если вам станет трудно, подумайте обо мне. Знайте всегда: я невидимо с вами…» Теперь он подумал о ней, идя с отрядом по засыпанной снегом степи.

В детстве у Глебова были особые счеты с царем. Как клятву, он наизусть читал себе крамольные пушкинские строки. Ему мечталось о восстании, о мятеже; он представлял себя не то сподвижником Марата, не то одним из атаманов в вольнице Степана Разина. И это ощущение восставшего народа, такое яркое в детской фантазии, теперь обогащенное всем тем, что он узнал за жизнь, пробудилось у него и сейчас. Длинной вереницей за ним идут люди, поднявшиеся на борьбу. Степь широка. А впереди — бои, и за боями — воля.

По рекомендации Петроградского Совета, подавляющим большинством голосов отряд выбрал его своим командиром. Люди вверили ему собственные жизни. Лучше чем кто-нибудь другой, Глебов понимал, как велик положенный ему на плечи груз. Однако именно сюда в тревожный час его определила партия. Республика в опасности! И он теперь, повернувшись на ходу, озабоченно оглядывает растянутую по степи красногвардейскую колонну.

Уж слишком растянулись. Надо собрать колонну покомпактней…

А снегопад как-то вдруг прекратился. Вдалеке виднеются украинские хатки. Нельзя, чтобы красногвардейцев прежде времени увидел кто-нибудь, связанный с казаками. Успех возможен только при условии внезапности, если переход удастся сделать в полной тайне.

Потапов сказал Глебову, что параллельно их маршруту степь прорезает очень длинный овраг. Пока не свечерело, нужно бы воспользоваться этим, свернуть туда и продвигаться всем отрядом в глуби его, по дну.

Минут пять спустя они уже шли в глинистом ущелье. Путь тяжелый: кустарник, ямы, камни под ногами, сугробы выше колена.

Оставив Потапова в голове колонны, Глебов поднялся на косогор и задержался, чтобы пропустить отряд мимо себя. Он окликал людей по фамилии, торопил их («Подтянись! Не отставай!»), подбадривал.

На нем штатское пальто, перехваченное офицерским поясом с ремнями. На висках, из-под шапки, — серебряная проседь. Усы коротко подстрижены, и они тоже слегка отсвечивают серебром.