Андрей Алдан-Семенов - Семенов-Тян-Шанский

• Название: Семенов-Тян-Шанский
• Автор: Андрей Алдан-Семенов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1965

Книга посвящена жизни и деятельности знаменитого русского географа П. П. Семенова-Тян-Шанского.

---

Он глубоко вдыхает утренний воздух. А славно жить на земле, даже когда тебе восемьдесят! Еще можно кое-что сделать. Многое можно еще сотворить. Организовать Камчатскую экспедицию, например. Построить новый дом Географического общества хотя бы. Дописать свои мемуары. Чем больше вспоминается незавершенных дел, тем неотложнее и важнее они. Жизнь не признает старости, она требует постоянного действия. Труда и душевной радости требует жизнь. В голове прозвучала поэтическая строка: «Признаю тебя, жизнь, принимаю. И приветствую звоном щита!» Умирающие гладиаторы звенели щитом в честь буйной жизни Рима. Это по преданиям древней истории. Поэт же говорит о каждом человеке, уходящем из жизни и приветствующем новые поколения.

Неслышно входит Елизавета Андреевна. Кладет перед ним новую почту. Целует в лоб, строго журит:

— Ты бы хоть сегодня отдыхал.

— Я и так ничего не делаю, Лиза.

Они смотрят друг на друга и понимающе смеются. Жена уходит, он бегло просматривает приветственные телеграммы, письма: «Эко сыплют поздравлениями. Что тут еще?»

Со славным пятидесятилетием путешествия на Тянь-Шань поздравляют своего почетного члена Российская академия наук и Академия художеств.

Своего почетного члена в этот день приветствуют Московский, Петербургский, Юрьевский, Киевский университеты, Лондонское, Венгерское, Мадридское, Итальянское, Нидерландское, Румынское, Женевское, Бременское, Антверпенское географические общества.

Шлют поздравления своему почетному, действительному, непременному члену Московское общество испытателей природы и Международный статистический институт, Болгарское энтомологическое дружество и Шведское общество антропологии и географии, Американское географическое общество и Петербургский ботанический сад, Географический комитет Португалии и Общество изучения Амурского края, и Русское горное общество, и прочие, и прочие..

Сегодня почему-то грустно лауреату многочисленных премий, кавалеру отечественных и иностранных орденов, старейшему русскому сенатору, всемирно известному географу. Может, оттого грустно, что он на пороге девятого десятилетия своей жизни.

Он поднимается из-за стола и во фраке, при всех регалиях, похожий на золотой иконостас, идет к стеллажам.

Новый, неизвестный вид муравья привлекает его внимание. Он бережно вынимает насекомое, но в кабинет входит Вениамин Петрович.

— Пора собираться на юбилейный вечер…

Рука с крошечным муравьем вздрагивает, почетный член 66 академий, университетов, ученых обществ мира падает на пол. Сын бросается к нему:

— Что с тобой, отец?

— Отойди в сторону. Я обронил ножку муравья…

О его страсти к коллекционированию знают не только родные и близкие. Про эту страсть сочиняются смешные анекдоты. Очевидцы рассказывают:

— С Петром Петровичем опять история приключилась. На аукцион, где картины продавались, он опоздал. Явился, когда там покрикивали:

«Кто больше? Два! Кто больше?..»

Петр Петрович, уверенный, что продают картину, набавляет цену. И получает египетский саркофаг…

— При всех регалиях, при андреевской-то ленте через плечо в базарной лавчонке по грязному полу ползает. Старые картины в лупу разглядывает.

— Что за картина?

Хозяин глаза отводит — картина скабрезного содержания. Петр Петрович краску ногтем поскреб.

— Беру эту вещицу. На вечную красоту пошлость наслоена, но я ее смою.

Знаток. Купил. Редчайшая, говорят, картина…

Его уже давно перестали называть по фамилии, величать вашим превосходительством. «Петр Петрович сказал», «Петр Петрович посоветовал», «Сходи-ка, сударь, к Петру Петровичу»…

Члены Географического общества, представители ученого петербургского мира приветствуют его на торжественном собрании. С трибуны раздаются слова восторга, перечисляются его заслуги.

— Наш дорогой, отзывчивый, удивительный, талантливый, — повторяют ораторы.

Он кусает губы, морщится, пытаясь скрыть недовольство. Слишком много слов в превосходной степени.

— Наш замечательнейший Петр Петрович обладает искусством пробуждать лучшие человеческие качества, укреплять веру в себя, находить свои пути. Петр Петрович открыл Потанина, Валиханова, Пржевальского, других выдающихся путешественников…

«О чем они говорят? — думает он. — Таланты открывают себя сами. Таланту можно только помочь. Куда там — открыл Пржевальского! Он бы и без меня стал Пржевальским».

— Петр Петрович любит и умеет выражать себя в учениках…

«Как же это понимать? — продолжает он думать. — Выражать себя в своих учениках?»

— Идеи Петра Петровича оплодотворили многих его последователей…

С высоты восьмидесяти лет он может усомниться в правде слов, произносимых ораторами. Ничего не скажешь, приятно, что современники славят его. Но нельзя же питаться одними пирожными. Вот если бы сбросить лет сорок с собственных плеч. И отправиться по горным тропам Тянь-Шаня. Дышать бы разреженным воздухом перевалов, любоваться сизой зыбью иссык-кульских вод. Висеть бы над бездонными ущельями. Путник, идущий над пропастями Тянь-Шаня, помни, ты лишь слеза на реснице…

Зал с напряженными лицами отодвигается. Перед ним возникают Киргизская степь, илийские густые, в рост человеческий, травы. Сотрясают землю табуны кобылиц и неисчислимые овечьи отары, на тугом песке следы тигров и кабанов. Цветут серебристые джиды, похожие на шатры, онемевшие в знойном воздухе. В небе плывет на распластанных крыльях беркут. Беркут видит и степь и далекую, еле уловимую снежную стену Небесных гор.

Небесные горы растут и приближаются — протяни руку, и прикоснешься к вечным вершинам…

А председательствующий читает царский указ, и голос его особенно торжествен:

— В честь пятидесятилетия со дня путешествия на Тянь-Шань отныне и навсегда к имени Петра Петровича Семенова присоединяется титул Тян-Шанский…

Зал взрывается аплодисментами. Раздаются приветственные Возгласы, вздымаются руки, сияют глаза. «Отныне и навсегда», — повторяет шепотом Петр Петрович и видит не бушующий зал, а Небесные горы с вершиной Хан-Тенгри. И зеленую ветку с красным огромным яблоком — символом зрелости и красоты тянь-шаньской природы…

Глава 32 ЗАКАТ

И вот он снова в своей Гремячке.

Кажется, торжества происходили только вчера, так ярки и свежи воспоминания, — на самом же деле пролетели годы. Бурная река времени вошла в свои берега. Петр Петрович живет в семейном кругу, в родных полях и лесах. Спокойно, неторопливо, бесстрастно — так можно подумать, глядя со стороны.

Почти каждый день Гремячку навещают ученые, музыканты, художники. Один из американцев, ставший московским жителем, привозит к нему своих соотечественников. «Путешествуя по России, нужно познакомиться с одной из ее достопримечательностей», — советует своим друзьям «московский американец».

Петр Петрович снисходителен к праздному любопытству незнакомых людей. Он принимает и тотчас же забывает про них. Иногда лишь высказывает Андрею свое недовольство:

— К чему мне поклонники?

Сын неуверенно оправдывается:

— Ну ладно. Пойдем на охоту за жужелицами.

С палкой в руке, в неизменном холщовом балахоне, он шагает по травянистой тропинке. Андрей запряг в тарантас мерина и следует за отцом. Если у Петра Петровича разыграется ревматизм, тарантас придется кстати.

Охота на жужелиц, поиски трав на лугах продолжаются до поздней ночи. Вконец усталые отец и сын отдыхают под стогом сена, на берегу черного, заросшего кувшинками озера. Небо на юге и на западе обложено тучами — там играют сполохи неслышных гроз.

Петр Петрович растирает заболевшие ноги: ревматизм все же подкрался. Говорит, морщась от боли:

— Слушай, Андрей, мое завещание…

— Я не хочу слушать о завещании, отец.

— Да не будь же ты младенцем! Все приходит к своему концу. Так вот, завещаю тебе издать мои мемуары…

Все эти годы он работал над мемуарами. В первом томе рассказал о своем детстве и юности, второй посвятил путешествию на Тянь-Шань, третий и четвертый — эпохе освобождения крестьян.

— Может, завернем к нашим толстовцам? — спросил Петр Петрович, поглядывая на далекие бесшумные сполохи.

— Поздно уже. Да и ехать далековато.

История толстовцев огорчала Петра Петровича.

Его внук, поэт-неудачник Леонид, стал учеником Льва Толстого. С группой своих единомышленников он решил «опроститься». Леонид выпросил у деда участок земли на опушке гремячинского бора. Молодые толстовцы построили избушку, пахали землю, тачали сапоги, подражая своему великому учителю. Леонид писал неуклюжие и не очень грамотные стихи о «мужичьей мудрости земной» и проповедовал непротивление злу. Однако в последнее время «сельская община братьев-толстовцев» распадалась. Леонид и его товарищи разочаровывались в учении Толстого.