Лев Толстой - Том 22. Избранные дневники 1895-1910

• Название: Том 22. Избранные дневники 1895-1910
• Автор: Лев Толстой
• Издательство: Москва, Художественная литература, 1978-1985
• Жанр: Русская классическая проза

В том включены избранные Дневники Толстого за 1895-1910 гг.

http://rulitera.narod.ru

---

[…] 5) Источник всех бедствий, от которых страдают люди, в том, что они хотят предвидеть будущее: сначала для себя каждый и для него работать, потом для семьи, потом для народа. Человек может только делать то, что должно, предоставляя жизни складываться так, как того хочет высшая воля или судьба. Человек ходит, бог водит.

Зачем же дана человеку способность предвидеть будущее? И не могу ответить. Вижу, что предвидение и деятельность в виду будущего — источник зла, и то, что это предвиденье необходимо для жизни: необходимо, сея семена, предвидеть, что будет лето и осень и что они вырастут и т. п. Возвращусь к этому.

[…] 9) Ученые объяснения большей частью производят то впечатление, что бывшее ясно и понятно становится темно и запутанно.

[…]. 11) К большой драме* думал о том, как изобразить доброе, хорошее существо, совершенно лишенное возможности понять христианское мировоззрение.

[…] 13) Все в жизни очень просто, связно, одного порядка и объясняется одно другим, но только не смерть. Смерть совсем вне этого всего, нарушает все это, и обыкновенно ее игнорируют. Это большая ошибка. Напротив, надо так свести жизнь с смертью, чтобы жизнь имела часть торжественности и непонятности смерти, и смерть — часть ясности, простоты и понятности жизни.

14) К малой драме:* умирая, Федя говорит: а может быть, я ошибся. Ну да что сделано, то сделано. Несите.

Нынче 22 сентября 1900. Ясная Поляна. Все это время плохо работал. И работал-то дело пустое. Галя Черткова пишет, что не дам ли я напечатать два начала воззваний. Я начал пересматривать и все над этим работал. В одном вписал недурное о том, что у христианских народов нет никакой религии*.

Все время в очень дурном, недобром расположении духа. Вспоминание о том, что во мне бог, уж не помогает.

Был у Маши и у брата Сережи. Очень хорошо был у Андрюши. Жду чего-то. А ждать нечего, кроме труда, хорошего, божеского труда, и смерти. Здоровье слабо. Последнее время тоска, знобит и жар. В эту минуту, 11 часов вечера, мне хорошо. Таня уехала. Нынче от нее милое письмо. Соня в Москве.

Записано следующее:

1) Мне кажется, что как есть критический половой возраст и многое решается в этом возрасте, так есть критический духовный возраст — около 50 лет, когда человек начинает серьезно думать о жизни и решать вопрос об ее смысле. Обыкновенно решение этого времени бесповоротно. Беда, если оно ошибочно. […]

Нынче 5 октября 1900. Ясная Поляна. Все тем же занят. Одну, о земельном труде, послал. Над другой все работаю. Был бодрый Буланже. Журнал не брошен. Что выйдет. Здоровье хорошо. Была тоска, но напрасно сказал, что сознание бога в себе не помогает. Помогает. Читаю китайских классиков. Очень важно. Написал десять писем. Есть кое-что записать, но нынче некогда.

9 октября. Здоровье продолжает быть хорошо. Было много посетителей, — кроме Дунаева с дочерью и Ив. Ив. Бочкарева, все литературные: Веселитская (очень приятно), Тотомианц, молодой марксист, тоже приятный; вчера Поссе и Горький. Эти менее приятны*. Состояние духа среднее.

[…] Все кончаю «Неужели это так надо?». Кажется, нынче окончательно и завтра пошлю.

Читаю мало. В эту минуту малое напряжение мысли.

За эти дни важно было то, что я, не помню уж по какому случаю, кажется после внутреннего обвинения моих сыновей, — я стал вспоминать все свои гадости. Я живо вспомнил все, или, по крайней мере, многое, и ужаснулся. Насколько жизнь других и сыновей лучше моей. Мне не гордиться надо и прошедшим, да и настоящим, а смириться, стыдиться, спрятаться — просить прощение у людей. Написал: у бога, а потом вымарал. Перед богом я меньше виноват, чем перед людьми. Он сделал меня, допустил меня быть таким. Утешение только в том, что я не был зол никогда; на совести два-три поступка, которые и тогда мучали, а жесток я не был. Но все-таки гадина я отвратительная. И как хорошо это знать и помнить. Сейчас становишься добрее к людям, а это — главное, одно нужно.

[…] 2) Литераторам, их трудам приписывается неподобающее им значение и важность, потому что в руках литераторов — пресса, устанавливающая общественное мнение. Только этим можно объяснить эти странно серьезные рассуждения критиков о значении героев поэм, романов… Тем же объясняется и преувеличенное значение, придаваемое искусству. Они все одной клики.

[…] 4) Страшный, неразрешимый вопрос: как могут люди умные, образованные — католики, православные — верить в нелепости церковной веры, может быть объяснен только гипнозом. В детском возрасте и потом в минуты подавленного состояния людям внушаются идеи, и они так крепко засаживаются, что люди потом не в силах освободиться от них. Читая прошлого года книги о гипнозе, я не нашел в них ответа на вопрос: как освобождаться от гипноза? Я думаю, что одно средство: нарушение связи с гипнотизатором, естественный образ жизни и главное подъем в область духовной самодеятельности.

Об этом надо подумать. Это ужасно важно.

Говорят: гипнотизаторы подлежат суду за внушение поступков противозаконных. А внушение в детском, восприимчивом к гипнозу возрасте всех ужасов церковной веры не только не запрещается, но запрещается невнушение. Это ужасно. […]

[10 октября. ] Утром долго не мог взяться за работу, потом опять поправил конец и чувствую, что все еще не кончил. Погулял. Дождь.

Неприятное впечатление, которое в то время, как получил, не успел преодолеть: это Лёвино, переписываемое девочками какое-то писание. Tout comprendre…[27]

Ездил верхом далеко по тульской дороге и кое-что думал. Запишу прямо сюда, а не в книжку.

1) Если человек все говорит про поэтическое, знайте, что он лишен поэтического чувства. То же о религии, о науке (я любил говорить о науке), о доброте — тот зол. […]

16 октября. Ясная Поляна. 1900. Завтра, если ничто не помешает, еду к Тане. Все это время был здоров. […] Да еще дни три назад упал и повредил больную руку. Теперь лучше.

Несмотря на хорошее здоровье, за эти дни ничего не делал видного. Кончил: «Неужели так надо?» и, отослав, ни за что не брался. Здоров и умственно бездеятелен. Только третьего дня гулял, много хорошо думал — только не до конца. Немирович-Данченко был о драме. А у меня к ней охота прошла*.

«Не убий» во всех газетах, даже в итальянских, с исключениями. Жду посетителей*. […]

[28 октября]. Нынче 27 октября 1900. Кочеты. Я у Тани уже десять дней и не писал ни дневника, ничего, хотя здоровье хорошо. Нынче не 27, а 28.

[…] Думал:

1) Жизнь есть постоянное творчество, то есть образование новых высших форм. Когда это образование на наш взгляд останавливается или даже идет назад, то есть разрушаются существующие формы, то это значит только то, что образуется новая, невидимая нам форма. Мы видим то, что вне нас, но не видим того, что в нас, только чувствуем это (если не потеряли сознания и не признаем видимого внешнего за всю нашу жизнь). Гусеница видит свое засыхание, но не видит бабочки, которая из нее вылетит.

2) Память уничтожает время: сводит во единое то, что происходит как будто врозь.

3) Сейчас ходил и думал: есть религия, философия, наука, поэзия, искусство большого большинства народа: религия, хотя и прикрытая суевериями, вера в бога — начало, в неистребимость жизни; философия бессознательная: фатализма, матерьяльности и разумности всего существующего; поэзия сказок, жизненных истинных событий, легенд; и искусство красоты животных, произведений труда, вырезушек и петушков, песен, пляски. И есть религия истинного христианства: философия от Сократа до Амиеля, поэзия: Тютчев, Мопассан, — искусство (не могу найти примеров живописи) — Шопен в некоторых произведениях, Гайдн. И есть религия, философия, поэзия, искусство толпы культурной: религия — евангелики*, Армия спасения*, философия — Гегель, Дарвин, Спенсер, поэзия — Шекспир, Дант, Ибсен. Искусство — Рафаэль, декаденты, Бах, Бетховен, Вагнер.

[…] 9) Есть аристократия не ума, но нравственности. Такие аристократы те, для которых нравственные требования составляют мотив поступков.

10) Думал о том, что если служить людям писанием, то одно, на что я имею право, что должен делать, это — обличать богатых в их неправде и открывать бедным обман, в котором их держат.

[30 октября. ] Начал утром писать послание китайцам*. Мало и плохо написал начало. Разговаривал хорошо с Александром Михайловичем и с приехавшими Шепелевыми.

Все не совсем здоров — как будто лихорадка, но желудок хорош. Ничего не записал. Писем нет,

31 октября. 1900. Кочеты. Е. б. ж.

Пишу вечером. Ездил верхом. Утром получил письма, прочел и написал. Послезавтра хочу ехать. Все та же слабость и бездействие. Ничего не записал.

7 ноября 1900. Москва. Е. б. ж.

Мне очень было тяжело до тех пор, пока не сознал того, что это-то одно и нужно мне: нужно готовить не [к] будущей жизни себя, а, живя хорошо этой жизнью, готовить будущую жизнь.