Дэвид Лисс - Ярмарка коррупции

• Название: Ярмарка коррупции
• Автор: Дэвид Лисс
• Издательство: Издательский Дом «Азбука-классика»
• Жанр: Исторический детектив
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-91181-298-0

Впервые на русском – новая книга о приключениях Бенджамина Уивера, бывшего знаменитого боксера, а теперь лондонского частного детектива, уже знакомого читателю по бестселлеру «Заговор бумаг».

В первой же главе этого романа Уивера приговаривают к повешению – за убийство, которого он не совершал. Но сразу после оглашения приговора ему на шею кидается прекрасная блондинка – которую он видит впервые в жизни – и незаметно передает ему отмычку и напильник. Уивер понимает: кто-то приложил огромные усилия к тому, чтобы отправить его на виселицу, но некая противоборствующая сила готова на все, чтобы его освободить.

И вот, бежав из камеры смертников самой грозной тюрьмы королевства, он должен доказать свою невиновность. Но как это сделать, если на суд надежды мало, а заговор, жертвой которого оказался Уивер, связан с близящимися всеобщими выборами? Выход один – придумать себе новую личину и, надев маску, проникнуть в самое средоточие заговора!

---

– Как вам удалось это сделать? – спросил я.

– Ничего особенного. У меня достаточно знакомых среди людей, которые ведают подобными делами, и некоторым из них я задолжал несколько фунтов карточных долгов. Если я задолжал человеку небольшую сумму, он более склонен пойти мне навстречу, поскольку это делает меня более склонным уплатить долг. Все довольно просто.

– Никогда не слышал, чтобы долги чести использовались столь эффективно, – сказал я, – но я от всей души отдам за вас свой голос.

Он улыбнулся, пожал мне руку и повел обратно к своим друзьям. К Херткому присоединились Деннис Догмилл и его сестра, и теперь они стояли и разговаривали втроем. Мне показалось, что мисс Догмилл обрадовалась, увидев меня.

– О, да это мистер Эванс, торговец табаком, поддерживающий тори, – сказала она.

– Любитель гусей, – сказал Догмилл с непринужденностью, характерной только для выходцев из богатых семей. Его слова звучали одновременно и легкомысленно, и сдержанно. – Для тори вы довольно часто бываете в компании вигов.

– На Ямайке мы не придаем такого значения партиям, – объяснил я.

– Провести столько лет на солнце, – сказал Догмилл, – этим объясняется смуглость вашей кожи.

Я добродушно засмеялся, полагая, что это разозлит его больше, чем если бы я показал, что задет. Я даже почувствовал невольное родство с Мелбери. Нас объединяло то, что мы оба ненавидели этого мерзавца.

– Да, в тамошнем климате на солнце никто не жалуется. Вы привыкли к здешнему климату и даже представить не можете, в какую жару мне приходилось объезжать поля и проверять работу.

– Разве вы не укрывали лицо, – спросила мисс Догмилл, – как, я слышала, там принято?

– Дамы всегда укрываются от солнца, – сказал я, – и многие мужчины тоже, но для меня ощущение тепла солнечных лучей – одно из удовольствий, которое дарит климат родного острова, и зачастую я разъезжал по своей плантации в одних только бриджах.

Не хотелось бы создавать впечатление, будто я всегда разговаривал так смело с дамами, но, когда она задавала вопрос, я увидел в ее глазах шаловливый огонек и понял: она хочет, чтобы я подразнил ее брата. Меня не надо было просить дважды, и хотя она залилась краской, но незаметно мне подмигнула, давая понять, что вовсе не обиделась.

– А кость в нос вы себе не вставляли, как делают туземцы? – спросил у меня Догмилл. – Я бывал в колониях много раз и понял, что в местах, где стоит такая жара, что можно сварить яйцо в песке, английские нормы приличия едва применимы. Но поскольку они применимы здесь, я вынужден предупредить мистера Эванса, дабы он впредь не ставил себя в неловкое положение своей невежественностью, ибо считается неприличным в обществе дам говорить о том, что кто-то разделся до бриджей.

– Не будь таким болваном, – ласково сказала мисс Догмилл.

Однако ее брат побагровел, а его массивная шея напряглась от гнева. Мне даже показалось, что он готов ударить меня или ее, сказать было трудно. Вместо этого он улыбнулся ей.

– Нельзя называть брата болваном, если им движет забота о сестре. Я больше сведущ, чем ты, дорогая, в том, что касается правил пристойности, хотя бы потому, что живу на этом свете дольше, чем ты.

И хотя, находясь в обществе Догмилла, я испытывал жгучее желание отвечать какой-нибудь колкостью на любую его реплику, в этом случае мне сказать было нечего. В его голосе звучала неожиданная доброта, и я понял, что, несмотря на грубость его поведения, несмотря на преступления, которыми он запятнал свои руки, несмотря на жестокость, с которой он обошелся с Уолтером Йейтом, и заставил меня предстать перед судом вместо себя, он по-настоящему любил свою сестру. Если бы у меня не было подозрения, что я тоже неравнодушен к его сестре, мне следовало бы подумать, как лучше использовать эту его слабость.

Оркестр заиграл новую мелодию. Мисс Догмилл бросила взгляд через мое плечо и увидела, что зал наполнился танцующими парами. Мне показалось, я заметил в ее глазах мечтательный блеск.

– Может быть, тогда я могу пригласить вас на танец, – предложил я.

Она даже не взглянула на брата. Протянула мне руку, и я повел ее танцевать.

– Боюсь, мистер Догмилл не питает к вам слишком большой симпатии, – сказала она, когда мы заскользили под звуки приятной музыки.

– Надеюсь, это не побуждает вас не питать слишком большой симпатии ко мне, – сказал я.

– Пока нет, – весело сказала она.

– Рад это слышать, потому что я уже питаю к вам симпатию.

– Мы едва знакомы. Надеюсь, вы не начнете клясться в любви еще до окончания танца.

– А я ничего не говорил о любви. Я недостаточно хорошо вас знаю, даже для того, чтобы вы мне понравились. Но мне кажется, я знаю вас достаточно хорошо, чтобы питать к вам симпатию.

– Довольно необычное заявление. Однако должна признать, мне оно нравится. Вы необыкновенно честны, мистер Эванс.

– Я стремлюсь всегда быть честным, – сказал я, испытывая угрызения совести, поскольку никогда в жизни не лгал столь бессовестно женщине, которая мне нравилась, выдавая себя за другого человека и делая вид, что у меня есть средства, которых на самом деле у меня не было.

– Это не всегда может идти вам на пользу. Знаете, дамы только о вас и говорят. Сезон уже в самом разгаре, и появление нового человека со средствами не могло пройти незамеченным. Если вы будете честны с ними со всеми, непременно наживете себе врагов.

– Мне кажется, человек может быть честным, оставаясь добрым.

– Я знаю не многих, кому это удавалось, – сказала она.

– Думаю, вашему брату следует этому учиться.

– Тут вы абсолютно правы. Не знаю, почему он вас невзлюбил, сэр, но его поведение по отношению к вам оскорбительно.

– Если это как-то повлияло на ваше согласие потанцевать со мной, с радостью вынесу колкости тысячи братьев.

– Сейчас вы, сударь, не очень-то похожи на честного человека.

– Тогда дюжины братьев. Ни братом больше.

– Не сомневаюсь, сэр, вы дадите им достойный отпор.

– Вы давно живете вместе с братом? – спросил я, пытаясь перевести разговор в практическое русло.

– О да. Моя мать умерла, когда мне было шесть лет от роду, а отец умер двумя годами позже.

– Сочувствую, что вы так рано лишились родителей. Могу себе только представить, насколько велико было ваше горе.

– Не хочу показаться бесчувственной, но мое горе было не столь велико, как вам кажется. Родители отправили меня в пансион в очень раннем возрасте, а до этого и днем и ночью я была на попечении няни. Когда родители умерли, я поняла, что не стало людей, с которыми я была физически связана, но я знала их едва лучше, чем знаю вас сейчас.

– Ваш брат намного вас старше. Надеюсь, он оказался более нежным родителем.

– Нежность не самая сильная его сторона, но он всегда был добр ко мне. Я не знала жизни в семье, пока не умерли родители. Он по-прежнему держал меня в пансионе, пока там не сказали, что я слишком взрослая, но я всегда приезжала домой на праздники, и Денни всегда мне был рад. Он даже навещал меня в пансионе три-четыре раза в год. После того как я окончила обучение, он сказал, что, если я хочу, он поселит меня отдельно в собственном доме, но ему хотелось бы, чтобы я поселилась у него. Однажды он был по-настоящему очень добр ко мне, и я этого никогда не забуду.

– Всего один раз? – спросил я.

– Ну, один раз в особенности. На самом деле много раз. Буду с вами откровенна. В детстве я была склонна к полноте. Да, да. И девочки в школе меня дразнили.

В это было трудно поверить, так как она была необыкновенно хорошо сложена.

– Несомненно, теперь вы несправедливы к мисс Догмилл.

– Честное слово, до шестнадцати лет я была очень толстой. Потом я заболела лихорадкой и пролежала в постели больше месяца. С каждым днем у лекаря было все меньше надежды, что я выздоровею, и каждый день Денни сидел со мной рядом и держал меня за руку. Он был не в силах говорить, даже когда я обращалась к нему, он просто сидел рядом молча.

Я не мог разделить ее восхищение человеком, чьей главной заслугой было безмолвное сидение у постели умирающей сестры, но умолчал об этом.

– Вследствие подобных событий часто развивается особая близость, – почтительно сказал я.

– Потом я выздоровела через какое-то время, и болезнь даже пошла мне на пользу. Оказалось, что стройная фигура нравится мне больше, чем кексы с тмином. А Денни с тех пор стал меня чрезмерно опекать. Не знаю, предпочла бы я жить с ним в одном доме, если бы не тот ужасный месяц.

– И вам нравится жить с ним в одном доме?

– О да, очень нравится. Дом достаточно большой, чтобы встречаться друг с другом только тогда, когда мы этого хотим. Несмотря на то, что в делах коммерции и политики Денни может быть суров и даже жесток, он заботливый и благосклонный брат.