В Фёдоров - Воители трех миров

• Название: Воители трех миров
• Автор: В Фёдоров
• Жанр: Эзотерика

 “Воители трех миров” являются продолжением книги “Служители трех миров”.

Автор счел возможным дать такое название второй части, чтобы подчеркнуть ее единство с первой, но вместе с тем обозначить и их различия Слово "воители" принесло в заглавие начало книги, в котором рассказывается о знаменитых шаманских сражениях, о борьбе ойунов друг с другом, с их врагами и стихиями. Тема эта прослеживается и во многих последующих главах, где повествуется об особенностях шаманизма эвенков, эвенов, юкагиров, чукчей и других народов Северо-Восточной Азии и Америки. Автор также рассказывает о знаменитых шаманах прошлого века, об их нынешних наследниках и продолжателях, о природе творческого дара, унаследованного с шаманскими корнями.

---

Думается, такая обыденность действий, почти лишенная какой-либо внешней мистики (за исключением ритуала с кишками, но и ими, в принципе, "просто так" был способен обмотать чум любой человек), может объясняться, на наш взгляд, двумя причинами. Они состоят в том, что, либо алмэ во все времена хранили в секрете и не оглашали перед непосвященными сородичами свои оккультные технологии, магические приемы и таинственные обстоятельства астральных сражений и путешествий, либо в XIX и XX веках (а может, еще раньше) юкагирский шаманизм и, соответственно, предания о нем действительно заметно выродились при резком сокращении числа их носителей. И уцелевшие алмэ из "посланников трех миров" постепенно превратились в колдунов-знахарей, чьи возможности простирались только на средний мир.

"Мой отец Николай Курилов был последним настоящим юкагирским шаманом", — с этой фразы начал нашу беседу Г.Н.Курилов, известный в Якутии и за ее пределами ученый и писатель, создатель юкагирского алфавита, первый доктор наук среди одулов, автор многих книг стихов и поэм, выходивших в том числе и в Москве. Род его был одним из самых знаменитых среди тундровых юкагиров.

"К сожалению, — продолжил Гавриил Николаевич, — мы с братьями ничему такому не успели научиться: отец умер, когда мы были еще маленькими, а в советской школе нам сразу же стали вдалбливать, что шаманизм — это шарлатанство и обман. К тому же отец за свое занятие был наказан новой властью — лишен избирательных прав, превращен в изгоя, и он не хотел, чтобы мы повторили его биографию. Поэтому, рассказывая нам множество старинных легенд и преданий, он никогда не упоминал в них шаманов. Существовала и еще одна, более глубинная причина: отец в свое время поведал матери (она передала это нам, когда мы уже повзрослели), что он очень страшно мучился при своем шаманском становлении. По представлениям наших сородичей, в момент избрания неофита его несколько раз протыкает насквозь копьем или ножом старый шаман. И сразу же избранник на два-три года впадает в особую болезнь. Вот и отец в свое время фактически сошел с ума, он так буйствовал, что его держали в цепях, а страдания были настолько сильны, что в минуты просветлений он все время пытался себя убить и даже прострелил руку, когда у него отнимали ружье. "Не хочу, чтобы мои дети и внуки испытали что-то подобное, — сказал он матери за несколько лет до смерти, — я закрою для них свою шаманскую дорогу..."

Интересно, что обряд инициации Николая Курилова выполнил не юкагир (может, тогда среди них уже не было соответствующих по силе), а знаменитый якутский шаман Тэкэйэ из неблизкого Среднеколымска. Родной брат Гавриила Курилова — Семен Курилов, тоже писатель и автор первого юкагирского романа о дореволюционной жизни одулов "Ха-нидо и Халерха", именно Тэкэйэ вывел в образе главного и настоящего шамана в своем произведении, только там он называет его Токио. В свою очередь, почему-то Николай Курилов "выпрямил путь" перед смертью якутского ойуна Чапэна, выполняя его последнее желание как "надежный шаман", хотя рядом с умиравшим жил великий Тэкэйэ. Ку-рилову же для этого пришлось спешно и тайно, среди ночи покинуть свое селение, окруженное военными патрулями (шла гражданская война), и преодолеть долгую и трудную дорогу. Неисповедимы пути шаманские...

"Кстати сказать, — заметил Гавриил Николаевич, — костюм ойуна Чапэна хранится в Музее естественных наук Нью-Йорка. И рядом с ним находится шаманская одежда моего деда по матери — Шамона Егора. Ее приобрел во время американской экспедиции в колымскую тундру в 1902 году Иохельсон не очень-то корректным, можно сказать, полунасильственным способом. Ученый сам пишет об этом: "Он был вынужден дать мне свой шаманский костюм, его вынудил родственный голова. Получив деньги и передав их голове, он заплакал: "Я больше не человек..."

Так что исследователи и досоветского периода тоже "из научных интересов" порой вносили свою лепту в разрушение древней веры. Правда, благодаря упомянутому случаю юкагирский костюм сохранился до сих пор (в нашей стране их не осталось ни одного), и Гавриилу Николаевичу во время его визита в Америку даже позволили потрогать в перчатках ритуальное одеяние его собственного деда.

"По нему я четко увидел, что у наших шаманов было три мира, три уровня, — подтвердил Г.Н.Курилов. — А что касается Тэкэйэ, то их с отцом связывала даже не дружба, а нечто большее. В свое время старшая дочка Тэкэйэ вышла замуж за Ноговицына, тоже шамана, но только молодого, и он стал соперничать с тестем. Их мать-звери в виде огромных быков то и дело сражались где-то на незримом уровне. Видимо, молодой бык временами начинал теснить старого, и тогда он, как гласит предание, прятался за мать-зверя своего друга и защитника — моего отца. Вот отцу и достался случайный и не ему предназначенный удар рогом. От этого он так рано и быстро умер.

Но отец мог бы себя вылечить, если бы у него был бубен. И тут опять следует история, связывающая его с Тэкэйэ. Дело в том что, установив советскую власть в Среднеколымске, ревкомовцы поотбирали бубны у всех окрестных шаманов и решили их сжечь. Говорят, когда бросили в костер бубен Тэкэйэ, он взлетел над огнем и какое-то время висел в воздухе, но потом прогорел насквозь и рухнул в пламя. Сам же потрясенный и убитый горем шаман лежал дома неподвижно чуть ли не полмесяца. И вот через неделю к нему вдруг приполз на коленях не менее потрясенный, весь в слезах, мольбах и покаяниях, главный инициатор и руководитель антишаманской акции. Он заболел неведомой страшной болезнью, похожей на проказу, но только очень быстротечной, и у него от тела буквально стали отваливаться куски мяса. Однако как ни клял себя ревкомовец, как ни просил помочь, Тэкэйэ даже не повернулся в его сторону. Молва о смерти красного инквизитора разнеслась далеко окрест..."

А Тэкэйэ, немного придя в себя, стал, тоже почти со слезами, просить Николая Курилова уступить ему бубен. И тот в конце концов пожертвовал другу самую дорогую свою вещь, а вместе с ней, как выяснилось, и жизнь...

Конечно, расспрашивая Гавриила Николаевича, я не мог не задать ему вопроса об упомянутых "стариках" — обожествленных останках предков: дошли ли хотя бы какие-то рассказы о них до его послевоенного детства?

Выяснилось, что дошли, и не только рассказы.

"Помню, как-то летом, — стал вспоминать Г.Н.Курилов, — когда я еще не ходил в школу, Семен стал подговаривать меня потихоньку выяснить, что за два загадочных желтых мешка постоянно держит при себе отец и даже, ложась спать, кладет под голову. Я согласился, поскольку всегда был любопытным. И вот однажды ночью (а ночи в тундре белые), когда родители заснули, я незаметно прокрался из нашей "детской" яранги в их "взрослую", тихонечко подобрался к изголовью, развязал крайний мешок, сунул в него руку и вытащил... человеческую кость! Как я ни трясся, торопливо засовывая ее назад и завязывая мешок, но все же успел заметить, что кость была потемневшей от времени и, наверное, очень старой. Конечно, мы с Семеном никому не стали рассказывать о нашем "открытии" и могли лишь втихомолку, смешивая страх и любопытство, предполагать, что же еще находится в желтых мешках. Слово "старики" в том смысле, в котором его подразумевает ваш вопрос, мы услышали гораздо позже и тогда же узнали про древний юкагирский обычай передавать из поколения в поколение в качестве магической силы кости и какую-то часть высушенного мяса далеких прародителей.

Но все-таки однажды в детстве, единственный раз в жизни, я сумел чуть приоткрыть для себя завесу отцовской тайны. Я тогда учился во втором классе, и мы жили в доме-землянке с печкой посередине и нарами вдоль стен. Мое место было в углу за столбом, поддерживающим потолок. И вот как-то темной декабрьской ночью я проснулся от негромкого бормотания, в котором прослушивался чужой женский голос. Я незаметно выглянул из-за своего столба и обмер: по одну сторону стола с горящей свечой посередине сидела больная соседка-менеричка, а по другую... медведь! Наверное, я бы не сдержал испуга, но медведь вдруг заговорил голосом отца, обращаясь к соседке. Прислушавшись, я понял, что он ей говорит то, что произнес вслух, но как бы про себя однажды летним утром, когда мы жили в селении, а соседи кочевали далеко в тундре. Мол, плохи дела у Атла-совых, беда у них будет с ребенком, а все потому, что не убили сегодня странного лебедя, распластавшегося рядом с их дорогой, и упустили пестрого оленя. Когда в сентябре Атласовы вернулись, все узнали, что у них и впрямь умер ребенок, а с его матерью начались припадки. Я сам видел, как она, словно полусумасшедшая, распускала волосы, тряслась и что-то то ли пела, то ли кричала вибрирующим голосом И вот теперь эта женщина сидела напротив "медведя" и только пораженно поддакивала отцу, в деталях описывающему все обстоятельства трагической встречи в тундре с "лебедем" и "оленем", принесшими болезнь и смерть. Потом "медведь", дожидаясь всякий раз подтверждения, в точности обрисовал ей очертания всех пятен и форму рогов одного из пестрых оленей немалого соседского стада и сказал, какие отростки надо срезать с правой, а какие с левой части рогов. Из этих отростков, привязав к ним колокольчик и еще что-то (я не понял), надо сделать талисман, который и отведет от семьи все беды...