Иван Чигринов - Свои и чужие

• Название: Свои и чужие
• Автор: Иван Чигринов
• Издательство: Мастацкая літаратура
• Жанр: О войне
• Год: 1988

«Свои и чужие» — продолжение эпопеи известного белорусского писателя Ивана Чигринова, в которую вошли романы «Плач перепёлки» и «Оправдание крови». В новой книге прослеживаются дальнейшие события — соединение небольших партизанских групп на территории Белоруссии в единый ударный кулак во время наступления Красной Армии под Москвой.

---

— Где Шандов? И куда ты подевал лошадь?

— Лошадь я спрятал в лесу, — показал Василь дальше на пригорок, где чуть ли не в три яруса возвышались лохматые ели, — а Калистрат побег в деревню. Старик был прав. Бургомистр таки перехватил на большаке немцев, уже две грузовые машины проехали из посёлка в Мошевую. Отсюда как раз хорошо видать было. А твои? Где твои?

— Пошли одни.

— Правильно. Легко ли хоть избавился?

— От кого?

— Ну, от них.

— А-а, ясное дело.

— Правильно сделал, что назад не привёл их. Мы с тобой сейчас тоже подальше спрячемся-скроемся.

— Думаешь, немцы и сюда заявятся?

— Нет, если никто не подскажет. А так — по следам твоих приятелей — в самый раз. Неспокойные, скажу, товарищи у тебя оказались. Вот уж правду говорят — не зная броду, не суйся в воду. Так и тут вышло.

Солнце между тем уже стояло на западе, где-то над Веремейками, если смотреть прямо отсюда, и лучи его, падая с левой стороны, теряли острую яркость, позволяли глазу без защиты видеть все вокруг, особенно местность справа, куда попадала также часть дороги между просёлком и деревней. Наверно, Поцюпа все ещё ждал, что там, в этом промежутке, могут появиться, кроме тех двух грузовиков с немцами, которые уже прибыли в Мошевую, и другие машины, но никакого движения на дороге больше не было заметно. Наконец Василь понял, что нечего стоять тут дальше, предложил Чубарю:

— Пойдём?

И, раздвигая руками ельник, двинулся в глубь леса.

— А почему Шандов побежал туда? — спросил Чубарь, направляясь следом за ним. — Это же, наоборот, опасно?

— Тут, брат, не до собственной шкуры, — откликнулся на это Поцюпа; он остановился на голой и мягкой от слежавшейся хвои проплешине, подождал, пока поравняется с ним Чубарь, и принялся объяснять: — Тут такое дело. Может случиться, что вообще… Словом, я тебе открою секрет. В Мошевой два члена подпольного райкома партии. Ты их знаешь — Пантелеймон Рыгайла и Ефрем Ефременко. И бургомистр, не иначе, догадывается, что они не просто так остались в оккупации. Такая жизнь испокон веку в деревне, что если все и не знают точно обо всем, так догадываются. Теперь подумай сам — а что, ежели они не в курсе того, что случилось в доме волостного правления? Вот Зима ров и наведёт сейчас на них немцев. Так что приятели твои в этом смысле плохое дело сделали.

— Может, все ещё обойдётся?

— Будем надеяться. Поэтому я тебе и отсоветовал днём в Мошевую заявляться. Надо было дождаться вечера. Понимаешь?

— Да.

Поцюпа снова зашагал по ельнику.

— Этого Зимарова, — сказал он через некоторое время, — могли бы убрать давно и без вашей помощи.

— Ты не прилепляй меня…

— Я это к слову. Не трогали его потому, что пока носа своего куда не надо не совал. Конечно, доверять ему целиком не доверяли, однако и не трогали пока. Тем более что подпольщики не успели поставить на должность бургомистра своего человека. Зимаров на эту должность сразу замахнулся. Видать, и немцы навстречу ему охотно пошли, потому что жёнка из ихних.

Спрятанная в лесу лошадь находилась не дальше чем в полукилометре от винокурни, но Чубарю показалось, что шли они туда с Поцюпой долго, может, по той причине, что мешал густой ельник, который рос тут всюду между большими деревьями. Чубарь даже удивился, каким образом вообще удалось Поцюпе пробраться по такой чащобе с телегой. Но вот наконец послышалось лошадиное фырканье, и Чубарь понял, что они пришли. Телега стояла в довольно укромном месте, загороженная полукругом молодого ельника. Лошадь была распряжена, верней, выведена из оглобель и привязана к тележной грядке, но хомут, седло и вся остальная сбруя оставались на ней. Из телеги на самом виду торчало из сена, которое не успела сжевать Поцюпова лошадь, горлышко знакомой оплетённой бутыли с самодельным вином.

— Может, ещё выпьем? — поглядел на Чубаря Поцюпа. — Я и закуску прихватил.

— Нет, — покачал головой Чубарь, — сдаётся, уже напились!…

— А, — как будто не поняв Чубаря, махнул рукой Поцюпа, — оно, это Калистратово дермецо, совсем не забирает.

— Не скажи, — усмехнулся Чубарь; он подождал, пока Поцюпа налил из бутыли в припасённый стакан вино, спросил: — Ты лучше вот о чем скажи мне, Василь, — как ты остался тут, в оккупации?

— А ты?

— Так вышло, что меня уже от самого фронта вернули назад. Винтовку дали в руки — мол, иди, воюй дома.

— А у меня проще получилось. Позвали сюда, в Мошевую, и сказали — мол, оставайся в своей хате и жди, пока снова покличем.

— Куда?

— Это не уточнялось.

— А теперь — покликали?

— И теперь, и не теперь, — неопределённо ответил Поцюпа. — Словом, будь здоров.

Он выпил залпом вино, сказал задумчиво, словно спросил:

— Чего это Шандова долго нету?

— А кто он, этот Шандов, на самом деле?

Поцюпа засмеялся:

— Все тебе надо знать! Вот дождёмся, у самого спросишь.

Но проходил час, другой… Шандов из Мошевой не возвращался…

Тем временем свечерело…

Поцюпа все подливал вина.

Чубарь сел на оглоблю, ближе к правому колесу, сказал, словно ему под руку: — Я у тебя, Федор, и раньше хотел спросить, да все не выходило. Как эта война начиналась там, на границе?

— Гм… Как начиналась…— Поцюпа поставил на горлышко бутыли полный стакан, застыл у телеги на некоторое время — и лицо, и фигура неподвижны. — Как начиналась?…

Казалось, ему что-то надо было переломить в себе, чтобы говорить дальше или просто вспомнить. Но вот он сдвинулся с места, подошёл и сел напротив Чубаря на другой оглобле, оставив стакан нетронутым.

— Так и быть, расскажу, — усмехнулся он. — Только мне думается, в разных местах война начиналась по-разному. Когда-нибудь все это, видать, сведут воедино, и тогда появится общий обзор. А покуда… Словом, работал я в Граевском районе. Это за Гродно, недалеко от Августова. Сейчас вот рассуждают — подготовлены мы были к войне или нет? Говорят и так, и этак. Против фактов не попрёшь: фашист уже под Ленинградом. Смоленск под себя подмял, к Орлу, видать, подходит. Во всяком случае, вести эти если и не совсем точные, то мало в чем преувеличены. Так что… Если уж тебе охота знать, расскажу, как я принял войну, будучи на границе. Вернее, не как принял, а каково у меня было в самый канун её. Признаюсь, в тот день, это значит двадцать второго июня, я её не ждал. Да, не ждал. То ли обстановка у нас, в Граеве, была такая, что не вызывала явной тревоги, несмотря на то, что про войну уже не только говорили меж собой, но и в газетах писали. Рассуди сам. С тридцать девятого в Граеве стояли наши войска — пехотный полк, артиллерийский и танковый. Но перед тем, числа пятнадцатого июня, все три полка были направлены под Белосток, в Замброво, на учения. В районном центре остался один батальон для несения гарнизонной службы. Утром двадцать первого июня к нам в отдел зашёл незнакомый полковой комиссар, отрекомендовался, что назначен заместителем начальника Граевского укрепительного района. По политчасти. Фамилии его теперь уже не помню. Да и документов мы у комиссара не попросили. Но видим вскорости через окно — пошёл он в райком партии, это, считай, напротив нас. Побыл там с полчаса, потом выходит на крыльцо вместе с первым секретарём райкома Царенковым.

— Я одного Царенкова знал, учителя, — перебил Чубарь, — в Муравелье, кажется, в школе работал. Как это его звали — Леонид…

— Нет, у нашего секретаря райкома партии другое имя было — Иван Дорофеевич. Мы жили рядом, верней, квартиры нам рядом дали, на окраине Граева. Известно, жены помаленьку знакомство свели, потому что в хозяйстве с детьми без этого нельзя, ну, а мы, мужчины, тоже не чурались друг друга. Иногда я не только дома у него бывал, но и в райком заходил, особенно в конце рабочего дня. Не считалось, что это через голову начальства. Известно, моего начальства. И вот видим — Царенков вызывает свою машину с райкомовского двора, там у них и гараж был, усаживает в неё полкового комиссара. А машина у него была чёрная, трофейная, ещё от поляков. «Не иначе, едут укрепительный район смотреть, — говорит мой начальник. — На целый день работы хватит». И вправду, у нас укрепительный район проходил вдоль границы на протяжении сорока трех километров. Там уже имелись доты и дзоты, правда, ещё без вооружения и без войск. Да и противотанковый ров до конца не был выкопан. Словом, поехали наши политработники из районного центра. А тут обедать пора. Пришёл домой — обедать я ходил всегда домой, — сижу за столом, жду, пока жена варево подаст, да в окно от нечего делать гляжу. Граница с этой стороны — вот она. За ней — железнодорожная станция Простки. Там немцы. Все на станции тихо, мирно. Паровозы дымят. Вижу, с нашего боку товарный состав двигается по рельсам туда. Значит, по-прежнему между нами и немцами торговый обмен происходит — мы им хлеб поставляем, они нам оборудование и механизмы. Мне даже через окно наши пограничники видны у моста. Стоят себе, как всегда. Так при чем тут война, скажи мне?