Евгений Велтистов - Мир приключений. Ежегодный сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов

• Название: Мир приключений. Ежегодный сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов
• Автор: Евгений Велтистов
• Издательство: ИЗДАТЕЛЬСТВО “ДЕТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА”
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1988
• ISBN: ISBN 5-08-000752-4

Мир приключений: Сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов / Сост. И.Б. Шустова; Художник В.М. Лыков. — Москва: Детская литература, 1988. — 607 стр.

СОДЕРЖАНИЕ:

Евгений Велтистов. Новые приключения Электроника. Фантастическая повесть … 3.

Кир Булычев. Гай-до. Фантастическая повесть … 82.

Элеонора Мандалян. Цуцу, которая звалась Анжелой. Встреча на Галактоиде. Фантастические рассказы … 199.

Лилия Неменова. Щен из созвездия Гончих Псов. Фантастическая повесть … 261.

Любовь Фоминцева. Сунгирская лошадка. Приключенческая повесть … 348.

Виктор Суханов. Ванюшкины игры. Приключенческая повесть … 420.

Борис Зотов. По следам золотого идола. Приключенческая повесть … 486.

---

— Четырнадцать — девять! Мяч на игру, команду на «мусор»! — возгласил Павел и сразу же после сильной подачи дал продолжительный свисток — игра!

Я, конечно, переживал за Сашку, но он оказался на высоте. Получив пас, он высоко выпрыгнул над сеткой и, как гвоздь, вбил мяч в площадку противника, легко обойдя блок. После этого Александр перешел на первый номер и сделал три очка с подачи. Подает он хитро: мяч летит будто бы слабо, но в конце траектории начинает вихляться в воздушных струях, и принять его не так-то просто.

— Во дает дрозда студент! Технарь! — загудели болельщики.

— Ощетинились! Надулись! — взывал капитан команды противника. — Главное — прием!

Игроки, что называется, завели друг друга, и схватка вспыхнула с новой силой. Команда Яковенко с трудом, но выиграла партию. Я постучал пальцем по циферблату часов, но парни слишком увлеклись.

— Погоди, Василий, еще одну партийку! Поменялись площадками, и снова взвился мяч.

Когда партия уже приближалась к концу, с улицы послышалось треньканье гитары, и довольно приятный, немного надрывный голос запел какую-то незнакомую песню.

Помню этот вечер за рекой,
В лунном серебре купались ели,
И струились косы под рукой,
И вдали шальные птицы пели.
И с тех пор я потерял покой,
И с тех пор мне эта ночка снится,
Все, что было с нами за рекой,
Все, о чем тогда пропели птицы.

«Наверное, местный бард вышел на прогулку», — решил я, направляясь на голос. Гитарил и пел давешний парень с рыжими баками. Чуть поодаль, у магазина, маялись две помятые, заросшие недельной щетиной личности. В этот момент из магазинной двери выпорхнула ладная беленькая деваха в аккуратном джинсовом костюмчике с пластиковой хозяйственной сумкой в руке. Гитарист оживился, взял несколько аккордов и ленивой походкой двинулся навстречу девушке, загораживая дорогу. Она молча, сжав губы и опустив глаза, пыталась обойти его то справа, то слева, но гитарист снова и снова заступал ей путь.

Некрасивая эта сцена затягивалась, и у меня вырвалось:

— Слушай, перестань хамить!

Рыжий даже не обернулся, проигнорировав меня напрочь, но небритые личности, как будто их кто-то переставил с места на место, мгновенно очутились передо мной.

— Цыц, козявка, — презрительно сплюнул на сторону один из них, в то время как другой угрожающе приблизился ко мне…

Чем все это кончилось бы, не хочу думать, но тут сзади раздался Пашкин басок:

— А ну, в чем дело?!

Я обернулся. Во всю ширину улицы мощной фалангой шли волейболисты. Личности тут же куда-то испарились, как будто их и не было, и только гитарист с баками той же ленивой походкой шел по улице, напевая:

— Там, далеко, на Севере дале-о-оком,

Не помню я, в каких-то лагерях,

Я был влюблен, влюбле-он я был жестоко…

— Бичи проклятые, — сказал Пашка, неприязненно глядя ему в спину, — вот этот, Валька Кислый, самый ушлый типчик. Надо с ними кончать…

— Пардон, Паш, за серость, но что такое бич? Слышал это слово, но не очень представляю…

— Да я тоже… Бывший интеллигентный человек, по-ихнему, а попросту так: люди с темноватым прошлым. Болтаются в наших краях по стройкам, поселкам, пристаням… Сегодня здесь, завтра там. Сшибут где-нибудь на бутылку, и то ладно. Словом, бичуют. Руки везде нужны, анкет здесь не спрашивают. Послушайте, вам же к дяде Сергееву? Вот Аленка вас и проводит, — вдруг улыбнулся он.

— А зачем вам дядя Сергеев? — спросила Аленка, когда мы познакомились. — Кстати, это мой дедушка, а «дядя» — привыкли все так…

— Да видите ли, — замялся Сашка, — лучше, может, мы там, у вас дома, одним разом все и выясним?

— Пожалуйста! — Она пожала плечами и зашагала вперед.

У нее оказались совершенно очаровательные синие глаза и уже совсем потрясающая, до пояса, коса.

Идти было недалеко. Алена открыла щеколду и впустила нас во двор. Мы с любопытством огляделись. Четырехугольник двора был образован крытыми воротами с калиткой, боковой стеной высокой избы и забором, вдоль которого в два роста лежали колотые дрова. Четвертая сторона была замкнута сараем, в котором возилась и сопела какая-то невидимая со двора живность.

Все свободное пространство двора покрывал дощатый настил.

— Дед, — громко позвала Алена, — выйди на поветь, тут к тебе пришли!

Я еще раз посмотрел на Алену и, честное слово, глупо засмеялся от радости: рослая, свежая, румяная. Казалось, от нее исходит какое-то свечение, прямо ореол. Она зыркнула на меня своими озерной глубины глазищами, и вот только тут до меня дошел смысл блоковского: «…и очи синие, бездонные цветут на дальнем берегу».

— Здравствуйте!

Дядя Сергеев оказался мужчиной трудноопределимого возраста. Судя по рукам, опутанным темными жгутами вен, это был глубокий старик. А вот лицо, выдубленное морозными ветрами до гладкости, вполне могло принадлежать пятидесятилетнему мужчине. Веселые же, синие, как у Алены, глаза были и вовсе молодыми.

Пока мы переминались с ноги на ногу, не зная, как начать, Сергеев вполголоса спросил внучку:

— Почто, Олена, долго ходила? — местный говор с прицокиванием и упором на «о» в его речи выделялся куда резче, чем у молодежи.

— А, Валька Кислый проходу не дает. Чтоб ему…

— Видел я его сегодня. С полдня под этим делом — дыхнет, так закусить хочется. Вот по ком палка плачет-то!

У меня в голове сразу возник план, который, как казалось, мог обеспечить разговор со стариком наедине, не обижая Алены, и в случае успеха позволял убить сразу двух зайцев.

— Мы вот путешествуем по родному краю, — начал я, — так хотелось бы прокатиться по Вилюге на лодке. Можно как-нибудь договориться?

Я был твердо уверен, что лодка у него есть.

— Договориться-то по-хорошему — эт всегда можно. Вас сколько народу-то? — добродушно улыбнулся он.

— Пятеро.

— Эт-т слободно. У меня моторка, знаешь, какая — две копны сена кладу: везет.

— А нельзя ли сейчас посмотреть?

— Отчего ж нельзя? Можно! Тут рядом, — охотно согласился Сергеев.

«Отличнейший дед, простой, сердечный, — подумал я, — и вообще народ здесь — северяне — добродушный, славный».

Мы попрощались с Аленой, причем я только раскланялся, а Сашка почему-то очень долго тряс ей руку и, когда мы вслед за «дядей» Сергеевым вышли на улицу, шепнул:

— Смотри, какие здесь бывают.

Пройдя улицей, Сергеев направился прямо к знакомому заливчику. Шел он легко, сильно хлопая широкими голенищами резиновых сапог, и мы — два молодых парня — с трудом поспевали за ним.

— Вы, наверное, все леса кругом исходили? Всех охотников знаете? — осторожно начал выспрашивать я.

— А вам кто нужон? — быстро спросил Сергеев.

Оказывается, старик зорко наблюдал за нами, изучал и легко определял подготовленный мной «голевой» момент. Было ясно, что хитрить не имеет смысла.

— Вы Пирогова знаете? — в упор спросил я.

Сергеев остановился как вкопанный, изумленно глядя на нас. Такого сильного эффекта я не ожидал. Теперь стало ясно, что старик располагает нужными нам сведениями, поэтому я тут же перешел в наступление.

— Понимаете, нам очень важно знать все о Пирогове. Очень. Мы просим вас — вон наш лагерь — рассказать об этом человеке как можно больше.

— Да, да! — подхватил Сашка. — Пойдемте, там у нашего шефа бумага есть из Москвы, мы не просто так… Для дела!

— Ну, ежели для дела, — медленно сказал Сергеев, видимо, что-то важное решая про себя, — давай пойдем.

ТЕТРАДЬ ТРЕТЬЯ

ЗАПИСЬ 1

Со всхлипом втянув в себя несколько ложек горячего кондера, старик на минуту замер, пристально глядя на затейливо переплетающиеся в слабом ветре алые ленты огня и как бы стараясь разглядеть в этих переплетениях тени давно прошедшего, глубоко вздохнул и начал говорить.

— Раз такое дело — бумага из самой столицы и прочее, — рассказ длинный будет. С незапамятнейших времен в верховьях Вилюги, в глухом углу, отгороженном от света глубокими запанями, где не то человек — лось тонет в непролазной трясине, был монашеский скит. Мой отец первейший был на всю округу охотник, великий мастер: на медведя запросто ходил с рогатиной и засапожным ножом, а и то избегал этой пустоши и мне не раз наказывал: смотри, мол, ек-кувырок, сгинешь там без следа, держись от греха подальше. Там, сказывал, есть горячие ключи, так и зимой через эти запани было опасно ходить. Сверху снежком присыплет, вроде твердо, а ступил — и хрясь… А еще говаривал старый, что в тех запанях нечистая сила водится, даром что скит рядом православный. Были случаи: пойдет туда человек — и как в омут головой… И жило-то в этом скиту всего-навсего человек пять-шесть старцев-монахов, божьих людей, а после революции и того меньше осталось. Кто помер, другие разбрелись; последним Пирогов как раз и был, сколько-то лет держался.