Игорь Росоховатский - Каким ты вернешься? Научно-фантастические повести и рассказы

• Название: Каким ты вернешься? Научно-фантастические повести и рассказы
• Автор: Игорь Росоховатский
• Издательство: Издательство "ДЕТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА"
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1971

Дорогие ребята!

Отзывы о книгах издательства «Детская литература» присылайте до адресу:

Москва, А-47, ул. Горького, 43. Дом детской книги.

Для среднего и старшего возраста.

---

— Как ты себе это представляешь?

— Брось придуриваться! — небрежно проговорил Юра. — Я имею в виду подключение к нашей работе Степ Степаныча.

Степан Степанович Цуркало заведовал лабораторией эндокринологии.

— Но он выполняет сейчас срочное задание, — возразил я.

Юрин взгляд стад насмешливым, оттопыренные уши задвигались от сдерживаемых эмоций.

— Собственно говоря, чему тут удивляться? — раздумчиво спросил он, обращаясь к самому себе с таким видом, будто разоблачил лучшего друга и окончательно разуверился в людях.

Я знал, что он думает: «Когда человек становится директором, он перестает быть…» и так далее.

В тот же день я вызвал Степ Степаныча. Он опустился в кресло напротив меня, грузный, важный, подавляющий своей внешностью: гривой волос над мощным лбом, бровями, похожими на две изогнутые рыжие гусеницы, подбородком, выдвинутым вперед, как форштевень корабля. Его уважали и побаивались.

Я не знал, как приступить к делу, и начал издалека, словно хотел услышать от него, какое значение имеет борьба со старостью. Степ Степаныч сначала внимательно слушал меня, потом рыжие гусеницы грозно вздыбились на переносице.

— Так вы хотите навязать мне участие в той работе? Если не ошибаюсь, вы начали ее, еще не будучи директором? — Последние слова он подчеркнул для большей ясности.

— Ну почему же навязать? — Я почувствовал, как мои щеки и уши начинают гореть. — Если не хотите…

— Черт с вами, нагружайте! — рявкнул Степ Степаныч, словно делал мне величайшее одолжение. Он старался не выдать своей заинтересованности.

Я понял это и решил поиграть с ним:

— Впрочем, вы в самом деле очень заняты…

Он нетерпеливо двинул тяжелыми плечами грузчика:

— Но я же сказал «черт с вами!». Какое вам дело до всего остального?

Выкладывайте, что я должен делать.

Мы посмотрели друг на друга и расхохотались. Я почувствовал, что контакт налаживается.

— О гипотезе «секундных, минутных и часовых стрелок» вы знаете, — сказал я. — Не укладывается в эту гипотезу период относительного равновесия: тридцать — сорок пять лет. Здесь механизм часов должен бы действовать через гормональный баланс, который может служить замедлителем. В общем, проблема сводится к тому, что время организма течет неравномерно не из-за самого механизма часов, а из-за других факторов, воздействующих на него. Нужно определить, что это за факторы. Вот тут вы и могли бы помочь.

Я развернул перед ним листы с графиками и формулами.

— Возьмите их с собой. Посмотрите, выпишите, что нужно, потом отдадите.

— Что с вами поделаешь! — покровительственным тоном завел он старую песню, но сразу спохватился, собрал бумаги и выплыл из кабинета, как фрегат из гавани.

Едва дверь закрылась, как в нее постучали. Я сказал:

— Войдите.

Передо мной возникла новенькая. Ее глаза зло щурились, как будто видели живую мишень в прорези прицела.

— Меня выгоняют из лаборатории! — сказала она с таким видом, словно я должен был вознегодовать или, по крайней мере, удивиться.

— Ну и что же? — спросил я.

— Это несправедливо! Ведь не выгоняют же Нолика!

Я посмотрел ей в глаза.

Они были серьезны и полны гордого негодования. В повороте головы угадывалась напряженность и готовность драться. В конце концов, она была права.

— И потом, у меня еще не закончился испытательный срок.

— Несколько дней вам ничего не дадут, — проговорил я, и ложбинка на ее переносице обозначилась явственней, а подбородок задрожал. — Если хотите, переведем вас в отдел систематики. Там неплохо, спокойно. — Я не переносил женских слез.

— И почти нет стеклянной посуды?

Она еще пыталась шутить, и это меня тронуло.

— Пойдете в Вычислительный?

Я спохватился, но слишком поздно. Предложение уже назад не взять. То, что я ей предлагал, было во много раз больше, чем она заслуживала, перспективнее, чем работа на микротоме.

— Я бы не хотела уходить из лаборатории, — призналась она.

— Но почему? — Я подумал о Петре Авдюхове. Она проговорила виновато:

— Мне нравится работа.

— Микротом?

— Вообще вся проблема. Смелая, даже дерзкая. Может быть, она знала, чем подкупить меня, но цели своей она достигла. Я даже не смог сдержать довольной улыбки. И, когда она уходила, я невольно посмотрел ей вслед, еще раз отметил устремленность ее неслышной походки. Я тогда подумал именно этим словом — не «стремительность», а «устремленность». Почему?

* * *

Меня вызвали к вице-президенту Академии наук с докладом о начатой нами работе. Рядом с креслом Артура Кондратьевича, подобно могучему рыцарю в доспехах, возвышался его неизменный спутник — кибернетический двойник, КД.

Из туловища двойника торчали иглы антенн, полувытянутые щупальца, окончания убранных крыльев, колес, гусениц, трубы вспомогательного микроскопического и инфракрасного зрения, выводы энергетической защиты.

Этот универсальный самосовершенствующийся автомат был придан вице-президенту уже семь лет назад и все это время сопровождал своего хозяина и двойника не только на работе, но зачастую и на отдыхе. Благодаря частым и длинным беседам с Артуром Кондратьевичем КД переписал в свой мозг почти все, что хранилось в памяти вице-президента, во всяком случае, то, что могло хоть как-то относиться к научной работе. КД овладел специфическими методами решения сложных научных вопросов, свойственными Артуру Кондратьевичу, и, прежде чем решать что-то, вице-президент часто советовался с ним, как советовался бы с самим собой.

— Мы поздравляем вас с повой должностью, — сказал Артур Кондратьевич.

Он отнюдь не был подвержен мании величия, и его «мы» означало, что он поздравляет меня и от имени КД.

Я поблагодарил за поздравление и расстегнул портфель, чтобы вынуть бумаги.

— А может, сначала без них? — послышался голос. Это был обычный прием Артура Кондратьевича. Я отложил портфель и повернулся к вице-президенту.

Но оказалось, что фразу произнес не он, а КД.

— В общих чертах мы знаем проблему. Расскажите об исследованиях нуклеиновых кислот.

На этот раз со мной говорил Артур Кондратьевич. Я обстоятельно рассказал о наших опытах по классификации отдельных звеньев «винтовой лестницы» ДНК.

— Нам удалось выяснить, — сказал я, с шуршанием разворачивая огромные фотолисты, сделанные с помощью мезонного аппарата, — что выбивание триплета нуклеотидов вот в этом месте ничем не проявляется в деятельности клетки, но ведет через длительное время к постепенному сворачиванию цепочки.

Мне в ответ прозвучало;

— Мина сверхзамедленного действия, не так ли? Это подходит для процесса старения…

— Но «подходит» — еще не значит «является причиной».

Я переводил взгляд с Артура Кондратьевича на КД, чтобы определить, кто из них что говорит.

— Уже успели весь институт подключить к этой работе?

Мои зубы словно увязли в липких конфетах.

— Не смущайтесь. Это неизбежно. «Когда руководитель работы становится руководителем института…

— Даже если его мучает совесть…

— Невзирая на яростный отпор других заинтересованных лиц…

Я больше не пытался различать, кому из них принадлежит та или иная фраза.

Я говорил с ними как с одним существом: ведь, пожалуй, это и было так. КД, который только условно можно назвать автоматом, стал носителем части «я» своего двойника. И после смерти Артура Кондратьевича он сохранит и понесет дальше его память, его логику, продолжая начатые им дела, являясь консультантом многих научных работ. Он останется среди людей как модель мозга ученого, кое в чем уступающая оригиналу, но во многом превосходящая его. И благодаря КД не растворится, не потеряется для людей ни память, ни специфика мышления, ни замыслы ученого. Наоборот, они будут все время пополняться, обогащаться новым опытом.

— А вы прощупывали магнитные свойства звеньев ДНК? — спросил Артур Кондратьевич.

КД в это время усиленно размышлял, рассматривая фотолисты и читая формулы своими сложными фотоэлементными устройствами, напоминающими глаза стрекозы. Прежде чем я успел ответить Артуру Кондратьевичу, КД добавил к его вопросу-предложению свое:

— Попробуйте проследить за излучениями ДНК в различных участках спектра. Атомный уровень исследований — вот что вам нужно.

— В общем, не стесняйтесь, — сказал Артур Кондратьевич. — Подключайте к своей работе те лаборатории, которые понадобятся. Академия дает вам «добро».

Его ласковые, спокойные глаза излучали уверенную силу. И мне хотелось забыть, что его дни сочтены, что болезнь неотвратимо производит разрушения в его все еще стройном теле спортсмена. Он взглянул на КД, сказал, обращаясь не то к нему, не то ко мне:

— Что ж, хранящейся в генах памяти было достаточно, чтобы жизнь вида считалась непрерывно продолжающейся в потомстве. Муравьи или даже собаки получали от предков все их наиболее существенные качества. Но вот появился человек, возникла личность. Могут ли гены сохранить и передать ее существо, хотя бы миллионную долю ее сложной памяти? У человека наследственность часто работает вхолостую — передает несущественные признаки, теряя существенные. Представьте, что было бы, если бы человек мог возникнуть не в виде обезьяны, а сразу же появился настолько сложным, как сейчас, с развитыми ассоциативными областями мозга. В таком случае он бы должен был иметь иной срок жизни и иную передачу памяти.