Фредерик Форсайт - Досье «ОДЕССА»

• Название: Досье «ОДЕССА»
• Автор: Фредерик Форсайт
• Жанр: Политический детектив
• Год: 1972

Название этой книги не имеет ничего общего с городом на берегу Черного моря. ОДЕССА – немецкая аббревиатура организации бывших членов СС. Для них Вторая мировая не закончилась даже спустя десятилетия после победного мая 45-го. Незримыми нитями опутала ОДЕССА весь мир, в Западной Германии, на Ближнем Востоке и даже за океаном – везде она оставила свой кровавый след. Немецкий журналист Петер Миллер, в руки которого попал дневник бывшего узника нацистского концлагеря, начинает свою войну с «вечно вчерашними» без всякой надежды на успех, но внезапно оказывается, что у него есть весьма могущественные союзники…

Сюжет «Досье ОДЕССА» основан на реальных исторических фактах.

---

– В какую больницу ее положили? – спросил Миллер.

– Забыла. Хотя погодите. Ее название записано в блокноте у телефона. Я сейчас.

Через две минуты Барбара назвала Петеру больницу, где лежала бывшая домоправительница Клауса. Это оказалась дорогая частная клиника на окраине города.

Разобравшись по карте, как туда проехать, Миллер добрался до больницы в четвертом часу дня.

Глава 15

Врач оглядел посетителя неодобрительно. Миллер презирал людей в костюмах и галстуках, сам так не одевался никогда, в больницу приехал в черном пуловере, из-под которого выглядывала белая нейлоновая водолазка.

– Племянник? – удивленно повторил врач. – А я и не знал, что у фройляйн Вендель есть племянник.

– По-моему, я ее единственный родственник, – «пояснил» Миллер. – Я бы, конечно, приехал раньше, если бы знал о состоянии, тети, но герр Винцер позвонил мне лишь сегодня, попросил навестить ее.

– Насколько я знаю, он в это время приходит к ней сам, – заметил врач.

– Увы, ему пришлось срочно уехать, – вежливо проговорил Петер. – По крайней мере так он сам сообщил мне сегодня утром по телефону. Сказал, что несколько дней его не будет, и просил побыть с фройляйн Вендель меня.

– Уехал? Невероятно. И как странно, – врач призадумался, потом сказал: – Простите, я на минутку, – и прошел из вестибюля, где беседовал с Миллером, в небольшой кабинет, дверь не прикрыл, потому Петер услышал, как он разговаривает по телефону, видимо, с Барбарой.

– Неужели и впрямь уехал?.. Сегодня утром?.. На несколько дней?.. Нет, нет, ничего, фройляйн. Я просто хотел узнать, почему он не был у нас сегодня.

Врач повесил трубку, вернулся в вестибюль и пробормотал:

– Странно. С тех пор, как фройляйн Вендель положили к нам, герр Винцер приезжал сюда каждый день обязательно. Очевидно, он к ней очень привязан. Что ж, если он хочет застать ее в живых, ему с возвращением надо, знаете ли, поспешить.

– Это же он мне и по телефону сказал, – с грустью произнес Миллер. – Бедная тетушка!

– На правах родственника вы, конечно, можете побыть с ней немного. Но предупреждаю, она очень слаба, так что не утомляйте ее. Пойдемте.

Доктор провел Миллера по коридорам здания, которое когда-то давно было жилым домом, и остановился, по-видимому, у бывшей спальни.

– Она здесь. – Он ввел Петера в палату и ушел, притворив дверь. Миллер услышал, как затихают в коридоре его шаги.

В палате царил полумрак. Наконец глаза Петера освоились с тусклым светом пасмурного зимнего дня: струившимся между неплотно задернутыми шторами, и журналист различил иссохшую женщину. Она полусидела в кровати на подушках. Ее белый халат и бледное лицо почти сливались с постельным бельем. Глаза женщины были закрыты. Миллер понял – она вряд ли сможет рассказать, куда исчез печатник.

– Фройляйн Вендель, – прошептал Петер.

Веки больной затрепетали и разомкнулись. Она взглянула на посетителя столь бесстрастно, что Миллер засомневался, видит ли она его вообще. Тут женщина вновь закрыла глаза и забормотала. Миллер склонился к ней, пытаясь расслышать слова, что срывались с ее посеревших губ.

Смысла в них почти не было. Фройляйн Вендель пробормотала что-то о Розенхайме – деревушке в Баварии («Возможно, – подумал Миллер, – она там родилась»), еще о ком-то «в белых одеждах, красивых, очень красивых». Потом ее речь стала совсем бессвязной.

Миллер склонился над умирающей еще ниже, спросил:

– Фройляйн Вендель, вы меня слышите?

Та, не обращая внимания, пробормотала: «…у каждой в руках был молитвенник и цветы, все в белом, такие еще невинные».

Наконец Миллер понял. В бреду женщина вспомнила свое первое причастие. Очевидно, умирающая, как и сам Миллер, была католичкой.

– Вы слышите меня, фройляйн Вендель? – спросил Миллер вновь уже без всякой надежды. Она вдруг открыла глаза и уставилась на его белую водолазку под черным пуловером. А потом, к изумлению Миллера, закрыла их опять и вся как-то вздрогнула. Петер забеспокоился. Он уже хотел позвать врача, как две слезы – по одной из каждого глаза – скатились на увядшие щеки фройляйн Вендель. Ее рука двинулась по покрывалу к запястью Миллера и ухватилась за него с силой отчаяния. Петер хотел освободиться и уйти, уверенный, что больная ему ничего о Клаусе Винцере не расскажет, как вдруг она вполне внятно произнесла: «Благословите меня, святой отец, ведь я согрешила».

Поначалу Миллер не понял, в чем дело, но, взглянув на собственную одежду, сообразил, какую ошибку совершила женщина в полумраке. Пару минут он решал, то ли бросить все и вернуться в Гамбург, то ли, рискуя своей бессмертной душой, в последний раз попытаться через печатника разыскать Эдуарда Рошманна.

Наконец вновь склонился над умирающей и сказал: «Я готов выслушать твою исповедь, дитя мое».

И фройляйн Вендель заговорила. Усталым, монотонным голосом рассказала о своей жизни. Родилась она в 1910 году в Баварии. Там и выросла, среди полей и лесов. Помнила, как в четырнадцатом отец ушел на войну, а через три с лишним года, в восемнадцатом, вернулся, затаив злобу на тех, кто довел Германию до поражения.

Помнила она и политическую кутерьму начала двадцатых, попытку фашистского путча в соседнем Мюнхене, когда толпа, возглавляемая тамошним возмутителем спокойствия Адольфом Гитлером, попыталась свергнуть правительство. Впоследствии отец присоединился к его партии, а когда дочери исполнилось двадцать три, эта партия во главе с «возмутителем спокойствия» стала управлять Германией. Юная фройляйн Вендель вступила в Союз молодых немок, стала секретаршей гауляйтера Баварии, часто ходила на танцы, где бывали молодцеватые блондины в черной военной форме.

Но увы, фройляйн Вендель была очень некрасивой – крупной, неуклюжей и костлявой, с волосами на верхней губе, – а потому к тридцати годам поняла, что замуж ее никто не возьмет. В тридцать девятом она, переполняемая ненавистью ко всему миру, пошла работать охранницей в концлагерь Равенсбрюк.

И вот теперь она со слезами на глазах рассказывала Миллеру о людях, которых избивала; говорила, сжимая его руку изо всех сил – она, видимо, боялась, что «святой отец» не сможет справиться с отвращением и уйдет, не дослушав.

– А после войны? – тихо спросил Петер.

После войны начались скитания. Брошенная эсэсовцами, разыскиваемая союзниками, она работала посудомойкой, жила в приютах Армии спасения. А в пятидесятом году, будучи официанткой в оснабрюкской гостинице, встретила Винцера, который поселился там, подыскивая себе дом в этом городе. Наконец он его купил, а ей предложил место домоправительницы.

– И все? – осведомился Петер, когда она смолкла.

– Да, святой отец.

– Дитя мое, я не смогу дать вам отпущение, пока вы не признаетесь во всех грехах.

– Мне нечего больше сказать, святой отец.

– А как же поддельные паспорта? Те, что ваш хозяин фабриковал для разыскиваемых эсэсовцев.

Фройляйн Вендель молчала, и Петер испугался, что она лишись чувств. Но вдруг она спросила:

– Вам известно и о них, святой отец?

– Известно.

– Я к этим паспортам и не прикасалась.

– Однако вы знали о них, знали, чем занимается Клаус Винцер.

– Да, – едва слышно прошептала она.

– Его в городе нет. Он уехал, – сказал Миллер.

– Уехал? – простонала умирающая. – Не может быть. Только не Клаус. Он меня не бросит. Он вернется.

– Вы знаете, куда он уехал?

– Нет, святой отец.

– Вы уверены? Подумайте, дитя мое. Его вынудили уехать. Куда он мог податься?

Фройляйн Вендель медленно покачала иссохшей головой:

– Не знаю, святой отец. Если ему станут угрожать, он воспользуется досье. Так он мне сам сказал.

Миллер вздрогнул. Взглянув на женщину, которая опять закрыла глаза и лежала словно спящая, он спросил:

– Какое досье, дитя мое?

Они разговаривали еще пять минут. Потом в дверь тихо постучали. Миллер снял руку женщины со своей и поднялся, собираясь уходить.

– Отец, – вдруг жалобно позвала фройляйн Вендель. Петер обернулся. Она смотрела на него широко открытыми глазами. – Благословите меня.

Отказать было невозможно. Миллер вздохнул. Благословить ее означало совершить смертный грех, но журналист решил уповать на милость божью. Подняв правую руку, он осенил умирающую крестным знамением и произнес по-латыни: «Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа отпускаются тебе грехи твои».

Женщина глубоко вздохнула, закрыла глаза и потеряла сознание.

В коридоре Петера ждал врач.

– По-моему, на сегодня хватит, – сказал он.

Миллер согласно кивнул и заметил:

– Да, она уже уснула.

Врач заглянул в комнату, а потом проводил Миллера обратно в вестибюль.

– Как, по-вашему, сколько ей осталось? – спросил Петер.

– Трудно сказать. Дня два-три, но не больше. Очень сожалею.