Клод Фаррер - Цвет цивилизации

• Название: Цвет цивилизации
• Автор: Клод Фаррер
• Издательство: Вече, РИПОЛ
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1993
• ISBN: 5-7141-0196-0

Клод Фаррер (1876–1957) принадлежит к числу самых ярких писателей Франции, под чьим псевдонимом скрывался потомственный морской офицер Шарль Эдуард Баргон, отслуживший во флоте два десятилетия. И прославился он благодаря не только его увлекательным приключенческим романам, но и не менее захватывающим романам любовно-эротической направленности, сюжетное развитие которых позволяет по праву отнести их к произведениям авантюрного жанра.

В романе «Цвет цивилизации», удостоенном Гонкуровской премии, автор сделал удачную попытку на экзотическом фоне салонной жизни показать бытовое разложение разочарованно-пресыщенной молодежи бодлеровского толка.

---

Кругом было обширное пространство, защищенное от ветра. С этого комфортабельного мостика было удобно в мрачную ночь битвы охотиться за миноносцами, подстерегать эти жалкие ореховые скорлупки, тщетно брошенные наперерез волнам, залитые водой, обреченные на гибель, побежденные заранее…

Услыхав щелчок спуска, американки приблизились, заинтересованные. Англичанин закрыл тарель.

– Военные вещи, пустяки.

Он произнес с насмешливым ударением эти слова – things of war, humbug, и, смеясь, снова взял руку мисс Рут.

Фьерс был рассеян. Старый, но не забытый жест получился у него раньше, чем он успел остеречься. Его правая рука обвила талию мисс Айвори, в то время как левая рука девушки ответила ему пожатием. Она предлагала ему себя, и он не посмел выпустить ее покорной талии. Но его терзали угрызения совести.

Американка, удивленная и задетая сдержанностью своего кавалера, постаралась развернуть все свое искусство флирта. Она завлекала его любезными фразами, которые можно было истолковать как признание. Она волновала его изящными скабрезностями. Она притворялась скромной, чтобы лучше предложить себя. Она его возбуждала, заставляла влюбиться в себя до безумия, зажигала огонь в его жилах, сводила с ума.

Другая пара тем временем не сдерживала более своих желаний, и красное лицо англичанина по временам покрывалось бледностью. Обе девушки, искусные в игре и холодные, как кошки, со смехом наблюдали одна за другой и взаимно ободряли друг дружку.

Неподалеку был накрытый стол, они сели ужинать. Несколько затемненных абажурами ламп разливали полусвет. Тотчас же начался обмен стаканами, колени под столом сблизились. Мисс Рут, внезапно наклонившись, предложила своему кавалеру половину летши, которую держала во рту. Поцелуй длился долго, зубы обоих соприкасались со стуком.

– Невеста! – насмешливо возмутилась мисс Айвори. Ее рука, протянутая за пикулями, медленно скользнула по губам Фьерса.

Фьерс не поцеловал этой руки.

– Невеста! – Это слово проникло, как шпага, в самую глубину его сердца. Жестокий стыд озарил ярким светом его совесть. Значит, грязь прошлого снова завладела им, так скоро? Значит, правда, что он был болен неизлечимо, был псом, который возвращается на свою блевотину? Пораженным гангреной членом, который отсекают?

На его ляжку легла другая ляжка. Полуобнаженное тело касалось в интимном месте его тела. Женщина как будто садилась на него верхом, – обладала им.

Но слезы отвращения подступили к его глазам, и в эту ночь он удержался от дальнейшей измены.

XXIV

Жорж Торраль – Жаку де Фьерсу.

«Мой мальчик, ты покинул Сайгон нездоровым душевно, – поскольку я могу судить об этом, я, которого ты более не удостаиваешь твоей откровенности. Но тем не менее, я претендую на роль твоего друга, и хочу тебе помочь. Вот мое лекарство: пилюля неприкрашенной истины. Проглоти ее, не бойся. Это не горько: дело идет о Мевиле, ты ни при чем здесь. Но – hodie mini, crastibi,[9] не так ли? Мевиль продает за бесценок свою жизнь, которая была прекрасна и разумна, как моя, которая была жизнью цивилизованного. Этот глупец изменяет разуму ради инстинкта. Выслушай его историю и извлеки из нее пользу, если можешь.

Мевиль был разумным человеком, который любил женщин – всех женщин, без нелепого предпочтения той или этой. Он хотел от них вполне логично только того, для чего женщины и существуют: любви. Бесспорно, то было разумное желание. Преследуя его, Мевиль жил счастливо немало лет. Но вот месяц назад он пожелал женщину после множества других, и эта женщина, в виде исключения из общего правила, его оттолкнула. Ты знаешь, кто она? Твоя добродетельная приятельница, жена этого негодяя, откупщика налогов, который подготовляет мятеж в стране. Все равно, впрочем. Мевиль, привязавшись к этой фантазии, стоял на своем. Это было преувеличение, но преувеличивают более или менее все. Я сам порой добивался во что бы то ни стало бесполезных решений чистой геометрии… В этом еще нет большой беды. Беда началась, когда для этой любовницы, которой Мевиль не мог иметь, он порвал с теми, которых имел. Это уже было начало безумия – все женщины дают нам один и тот же род спазма. Не все ли равно, в каком магазине покупать, если товар одинаков? Предпочтение, основанное на какой-нибудь детали или аксессуаре, не должно заслонять от нас главное, о чем идет речь – любовь. Мевиль начал сходить с рельсов здравого смысла. Вскоре он и совсем своротил с них.

Он помешался на второй женщине – маленькой Абель. И на этот раз было настоящее безумие. Его любовь к Мале, как она ни абсурдна, все же имела разумную цель – желание. Он хотел обладать ею. Это было распутство, замаскированное гирляндами, но все же распутство. С малюткой Абель он ударился в платонизм. Он ее любит, не зная сам за что, безысходной любовью, которая граничит с помешательством. В конце концов, я самый терпимый человек, и я признаю платоническую любовь, как род дружбы, интимной дружбы между двумя существами, которые могли бы спать вместе, но предпочитают философствовать в унисон. Но любовь Мевиля к Марте Абель? Нет, позвольте, это уже смешно. Они встречались на балу, на теннисе. Он слышал, как она кричит «play» и «ready», и установил, что она вальсировала не в такт. Основывать на этом дружбу, интимность, какой бы то ни было обмен мыслей – это фантазия идиота, имеющего в кармане прямой билет в Шарентон.

И Мевиль туда попадет.

Я его вижу каждый вечер и изучаю с бесконечным любопытством: это интереснейший патологический случай. Обе страсти гложут его, как две собаки одну кость. Утром сказывается влияние нелепоцеломудренной ночи: он продолжает думать о жене Мале и строит против нее самые наивные планы. Его прежняя находчивость испарилась вместе с рассудком. Он не может выдумать ничего лучше похищения или насилия и, кроме шуток, я думаю, что его ждет уголовный суд. Вечером – другая волынка: заходящее солнце, красное небо между черными деревьями, Мевиль становится поэтичным, выбирает галстук цвета блеклых листьев и отправляется на Inspection в своей серебряной колясочке, чтобы с задумчивым видом поклониться Марте Абель. Наступает ночь, он возвращается, плохо обедает и спит один. Такой режим не идет ему впрок. Нет ничего хуже для алкоголика, как сразу лишиться алкоголя. А Мевиль – алкоголик своего рода, избравший вместо водки женщин.

Вот тебе, мой мальчик, история человека, некогда счастливого, потому что он был умен, а теперь несчастного, очень несчастного, потому что он стал глупцом. Жизни ему было недостаточно, он погнался за химерой – зловредное снадобье, которое отправляет людей. Мевиль отравлен, и я не знаю, поправится ли он, хоть я и расточаю ему мои противоядия. Ты намотай все это себе на ус и хорошенько подумай об этом».

XXV

Письмо Торраля не дошло до Фьерса, как и объемистое послание m-lle Сильва, отправленное с первым же пакетботом. «Баярд», внезапно сократив на несколько дней свою стоянку в Гонконге, покинул его без вестей из Сайгона.

Такие сюрпризы – обыкновенная вещь на море, и моряки не придают им значения. Тем не менее, Фьерс пожалел об отсутствии писем. Тяжело было уходить так, не зная куда – предписание было секретным, – не увозя с собой в дорогу нескольких милых фраз, нежной мысли, клочка бумаги, которого касалась рука невесты. Это письмо, которое он ждал, как необходимое до последней крайности лекарство, не пришло излечить его. Он уезжал лихорадочно возбужденным и взволнованным, с возмущенным телом и колеблющейся душой. Весь его прежний скептицизм, весь его нигилизм осаждали его снова после английского праздника. Несмотря на обручение, несмотря на глубокую и чистую любовь, которой горело его сердце, было достаточно одной легкомысленной встречи и одной благоприятной минуты для того, чтобы он очутился на волосок от измены, чтобы его надломленная воля от одного толчка покатилась к распутству.

Он теперь горько сомневался в себе. Не прогнил ли он насквозь, безвозвратно, под влиянием своей прежней жизни? Высшая цивилизация, цивилизация Торралей, Мевилей, Роше, рационалистическая цивилизация людей без Бога, без морали, без законов – не была ли она таинственной душевной болезнью, гангреной души, которая не выпускает больше схваченную ею добычу? Всю свою жизнь – двадцать шесть лет – Фьерс преклонялся перед чистым разумом. Теперь он считал это преклонение тщетным и пагубным. Но сможет ли он изгладить его следы из своего мозга? Достаточно ли для исцеления быть любимым чистой и верующей девушкой? Любовь Селизетты Сильва была для него солнечным лучом. Он думал о туберкулезных, которые могут иногда, в сухом и теплом климате, продлить свою обреченную жизнь, но холодный ветер, несколько дождей – и смерть наступает, больному нельзя оставаться ни минуты без солнца…

«Баярд» покинул Гонконг тихо, украдкой, как будто спасаясь бегством. Непредвиденный, таинственный уход, коротко предписанный из Парижа, из кабинета министров, где, быть может, обсуждались роковые вопросы войны и мира. Беспокойство царило на рейде среди кораблей всех флагов, смотревших на отбытие французского адмирала. «Баярд» прошел под кормой «Короля Эдуарда».