Клод Фаррер - Цвет цивилизации

• Название: Цвет цивилизации
• Автор: Клод Фаррер
• Издательство: Вече, РИПОЛ
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1993
• ISBN: 5-7141-0196-0

Клод Фаррер (1876–1957) принадлежит к числу самых ярких писателей Франции, под чьим псевдонимом скрывался потомственный морской офицер Шарль Эдуард Баргон, отслуживший во флоте два десятилетия. И прославился он благодаря не только его увлекательным приключенческим романам, но и не менее захватывающим романам любовно-эротической направленности, сюжетное развитие которых позволяет по праву отнести их к произведениям авантюрного жанра.

В романе «Цвет цивилизации», удостоенном Гонкуровской премии, автор сделал удачную попытку на экзотическом фоне салонной жизни показать бытовое разложение разочарованно-пресыщенной молодежи бодлеровского толка.

---

Он рассматривал ее, идя рядом: у нее был нежный цвет лица, чистый лоб, гордый и насмешливый рот. И, кроме того, обаяние молодости, женственности и чистоты. Он нашел ее очаровательной, и позабыл о m-lle Абель. Тем не менее, когда он их увидел одну против другой в салоне на корме, он должен был признать, что мраморный сфинкс был неизмеримо выше, благодаря своей совершенной красоте и тайне глубоких глаз. Фьерс констатировал это с досадой, как от личной неудачи – и улыбнулся немного спустя с торжеством, придя к заключению, что m-lle Сильва, менее прекрасная, была более привлекательна своей оживленностью и женственностью – и менее походила на статую.

За столом они оказались соседями. Столовая адмирала освещалась двумя амбразурами для старых, давно уже не употреблявшихся в дело, пушек. Эти исторические пушки несколько затемняли свет, но это было оригинально в глазах женщин, и m-lle Сильва восхищалась ими. Фьерс с готовностью дал ей несколько интересных объяснений, и лед начинал таять. М-llе Сильва была любопытна и не скрывала своего любопытства; обшивка стен, посуда с фамильными герцогскими гербами, японские вазы и орхидеи, все это вызывало расспросы, которые в менее очаровательных устах Фьерс нашел бы ребяческими. Теперь, наоборот, ему было очень приятно отвечать, и началась болтовня, вскоре сделавшаяся весьма оживленной. Веселость чрезвычайно шла к m-lle Сильва, ее смех был прелестным. Фьерс пользовался каждым удобным случаем, чтобы вызвать этот смех, который очаровал его. И молодая девушка находила своего кавалера очень любезным.

Они болтали. Фьерс не знал раньше молодых девушек, и даже не верил в то, что они вообще существуют. Особы под этим названием встречались ему иногда во время его скитаний, или во время стоянок во Франции, в нескольких парижских салонах, где он появлялся время от времени, но эти особы оставили в нем неприятные воспоминания. То были черновые наброски женщин, но еще более испорченные и лживые, чем женщины. Он оценивал по достоинству их миловидность изящных и шаловливых кукол и смотрел на них с удовольствием. Но стоило им открыть рот, и он начинал их ненавидеть. M-lle Сильва, в противоположность этим созданиям, казалась ему прежде всего чистой и искренней, молодой девушкой в старинном смысле этого слова. И он был изумлен и обрадован, хотя и сомневался сначала немного в этой чистоте и этой искренности.

– Мне повезло, – радостно сказала m-lle Сильва, – до сегодняшнего утра я все боялась, что нам что-нибудь помешает, и этот прекрасный завтрак останется в моих мечтах.

– Мерси за «прекрасный», – сказал Фьерс, смеясь, – но, значит, вам серьезно хотелось посмотреть нашу клетку?

– Прежде всего, она очаровательна, ваша клетка. Прелестная столовая, очень простая, и вместе с тем, как будто созданная для таких высоких особ…

– Кроме того, у нас вид на море!

– Вы надо мной смеетесь, это нехорошо. Нет, правда, мне очень хотелось побывать на вашем знаменитом «Баярде». Весь Сайгон только и говорит о нем, все газеты полны вами. И завтрак на военном судне, ведь это праздник для маленькой девочки…

– Очень маленькой?

– Я еще играю в куклы. Тс! Об этом нельзя говорить громко. Но я так люблю корабли, и моряков, и все…

Фьерс удержал улыбку.

– Вы любите моряков? А почему вы их любите?

– Потому что… – m-lle Сильва колебалась. – Потому что они не такие люди, как все другие.

– А! Прекрасно.

– Нет… Они не похожи на современных людей… Солдаты тоже, впрочем. Они странствуют по свету или идут сражаться все равно где, безразлично с каким врагом…

Они не думают о богатстве, хотя могли бы сделаться богатыми, если б хотели. Но они не хотят. Они предпочитают оставаться солдатами или моряками. Это – люди прошлого.

Фьерс слушал задумчиво.

– Вот почему, – закончила m-lle Сильва, – я рада, что я все-таки здесь, после того, как очень боялась, что не попаду к вам.

Фьерс вышел из своей задумчивости.

– Очень боялись? Серьезно, m-lle, мы рисковали не увидеть вас сегодня?

– Я не приехала бы, если б мама чувствовала себя плохо.

– Ваша матушка очень стара?

– Не очень, но она слабая, особенно в этот период невыносимой жары. Когда я не возле нее, ей меня очень не хватает. Вы знаете, ведь она слепа вот уже три года?

– Я знаю. Ваша жизнь, вероятно, не из очень веселых…

– Как вам сказать? Когда вы познакомитесь с моей мамой, – а вы с ней познакомитесь, она старый друг герцога д'Орвилье, – вы увидите, что нельзя быть печальным в ее обществе. Она всегда добра, всегда улыбается, всегда в бодром настроении…

– Вы ее очень любите?

– О, да! Я думаю, нельзя любить вообще кого бы то ни было сильнее, чем я люблю мою мать. Впрочем, согласитесь, что это естественно. Но я хотела бы не быть лучше ее дочерью, потому что и тогда я любила бы ее так же, и считала бы счастьем жить возле нее.

– Я не знал, что адмирал – друг г-жи Сильва.

– Они знают друг друга уже давно, с незапамятных времен, и, наконец, сделались верными, настоящими друзьями. Это было еще задолго до моего появления на свет. Я вижу герцога д'Орвилье сегодня в первый раз. Но я его люблю уже заранее: мама мне столько о нем говорила… Я знаю, как он благороден, какой у него прекрасный характер…

Фьерс бросил взгляд на адмирала, добрые глаза которого составляли контраст с его суровым и воинственным видом.

– Это, как вы сказали сейчас, человек прошлого.

– Да… Прошлое лучше, чем настоящее.

– Быть может, – сказал Фьерс. – Итак, вы живете в Сайгоне, почти как затворница, и довольны своей судьбой. Вы не скучаете никогда?

– Нет, я ведь очень занята, подумайте!

– В самом деле: вашими куклами.

– Молчите же! Милостивый государь, так-то вы охраняете государственную тайну, которую вам доверили? Вы меня заставите покраснеть: знаете ли вы, что мне исполнится двадцать лет в будущем месяце. Оставим «мою дочь» в покое. Я «мама» в шутку, но хозяйка дома самым серьезным образом.

– Это правда?

– И хорошая хозяйка, уверяю вас. Дом, чтение, прогулки – вот вся наша жизнь, очень полная и вовсе не скучная… «Уголок у камина» – это так хорошо, даже в стране, где камин, как здесь, только миф!

– Это счастье, – сказал Фьерс, – которого моряки никогда не могут оценить по достоинству. Но я его себе представляю. Вы, значит, не любите общества?

– Да нет же, что за мысль! «Уголок у камина» и общество нисколько не мешают друг другу. Я обожаю балы, вечера, пикники, туалеты – и военную форму больше всего. И я танцую, как сумасшедшая. Сударь, мы будем вальсировать с вами через неделю у губернатора. Мой опекун устраивает вечер в честь «Баярда», и я оставляю для вас первую строчку в моей книжке.

– Принимаю и тысячу раз благодарю. Но знаете, m-lle, вы очень разносторонняя молодая особа. Домашний очаг, светская жизнь, военная форма, моряки – что еще – и все это вы любите одинаково.

– Что поделаешь? Если вдуматься, жизнь не так-то забавна… Нужно немножко украшать ее. Я вспоминаю пакетбот, на котором мы с мамой уезжали из Франции четыре года назад. Тридцать дней плавания – сначала мне казалось, что это ужасно долго и скучно. Но на пакетботе подобралось общество очень милых людей – и мы устраивали игры, чтения, танцевали по вечерам на спардеке, после обеда репетировали комедию… И путешествие промелькнуло, как сон. Такова и жизнь: путешествие на пакетботе, которое нужно стараться сделать веселым.

– Да вы философ!

– Нисколько, я боюсь длинных философских рассуждений. Я нахожу глупым толковать без конца о душе, о вечности, о бесконечном, все равно не приходя в конце концов ни к чему путному. Я постоянно спорю об этом с Мартой.

– С Мартой?

– Марта Абель. Вы разве не знаете, что ее зовут Марта? Правда, у нее много прозвищ…

– Скажите, каких?

– Не скажу, – она засмеялась. – Тем более, что вы их не знаете.

– Вы верный друг.

– Друг… более или менее, но верный всегда.

– Друг более или менее?

– Скорее товарищ. Я никогда не имела друзей среди молодых девушек. Они боятся меня, находят озорной и дурно воспитанной…

– В самом деле?

– Я вас уверяю. Разве это не написано у меня на лбу. Я – прокаженная. Марта меня еще кое-как переносит, но у нас с ней разные склонности.

– Например?

– Например, она увлекается философией, рассуждает, созерцает, роется в ужасных немецких книгах, полных всякими сумбурными теориями. Она не бывает у обедни, она атеистка. Все это меня шокирует…

Фьерс с любопытством смотрит на странную девушку, похожую на сфинкса. М-llе Абель говорит мало, предпочитая смотреть и слушать. Ее черные глаза, глубокие как озера, безмятежно сияют, алебастрово-белый лоб обрамлен кудрями, отливающими синевой. Невозможно проникнуть в глубину этих глаз и прочесть мысль, таящуюся на дне их безмятежно-спокойных вод…

– Что касается меня, – продолжала m-lle Сильва, – я не читаю Шопенгауэра и бываю на исповеди.