Анастасия Дубинина - Антиохийский священник

• Название: Антиохийский священник
• Автор: Анастасия Дубинина
• Жанр: Научная Фантастика

---

О, как орал на совете мессен Боэмон, сицилийский нормандец со светло-рыжими волосами, ростом превышающий всех собравшихся вождей! И, мол, подстроил все это граф Раймон, дабы смутить дух христианского воинства, чтобы лживыми своми уловками захватить власть над Боэмоновой Антиохией; и откуда взял этот простолюдин, что к нему являлся, если вообще кто-то являлся, именно первозванный апостол; и таких видений, как у Пейре, у армянина-предателя было хоть завались, однако все почему-то ему верить не желали; и Пейре-то сам несчастный лжец, голодный оборванец, купленный тулузским пройдохой-графом за пару кусков хлеба... Уже за мечи похватались смуглые, нахальные вассалы графа Раймона; Рожер, граф де Фуа, бешеный, как все окситанцы (и даже немного более), выступил вперед, рука на рукояти, провансальцы за своего сеньора кому хочешь голову оторвут; у этих южных сеньоров порой земельный надел - клочок земли с неприступной скалой посредине, а гордости и отваги при том на десять северян хватит; эта самая скала - мол, земля отцов, кто попробует пальцем тронуть - руки лишится. Уже сдвинул и без того сросшиеся брови тулузский граф, отстранив Пейре с дороги, словно бы увеличился в росте и потемнел лицом... Но встал между враждующими, опасаясь, как бы не было беды меж христианами, каменноликий сероволосый Годфруа, герцог Лотарингский.

- Сеньоры, устыдитесь. Вы, мессир Раймон, поберегите меч для сарацин Кербоги, а вам, Боэмон... Стыдно вам, что обвиняете во лжи служителя Христова. Сдается мне, что причиною тому не ревность к Господу, а зависть.

С Годфруа не поспорит даже Боэмон, хоть и выше его на полголовы: Годфруа зато покрепче в плечах, и плоть у него - словно каменная. Загорел он и обветрился в Палестине, и светлая франкская его кожа теперь стала цвета красноватых песчаных дюн; а волосы и борода как пеплом присыпаны. Лицо у Годфруа - как у Шартрской статуи, проста и тверда его душа, на суде Божьем никто бы против него не вышел - просто не поверишь, что молод герцог, что совсем недавно меч свой пятнал он христианской кровью, Гиберта, антипапу проклятого защищая. Меняет людей Палестина! Ничего уже сейчас не надобно Годфруа, кроме Святого Гроба, каждый день отстаивает он мессу, даже если половина крови из ран излилась в красные пески, даже если лихорадка нашептывает на ухо свою черную литургию, и верит он в чудеса и видения.

Повел Боэмон плечом. Латинский Улисс, может он и без крика своего добиться; мог бы византийцем родиться сицилийский авантюрист - так хорошо умеет он убеждать. Недаром от его речей вся армия под Амальфи дружно вопила - "Этого хочет Бог!", когда проповедовал он поход не хуже Петра Отшельника. И не только собственных воинов увлек за собой Боэмон - половину войска своего дяди Рожера стронул с места, обещая лен от Господа или лен за морем; а по-хорошему, чего терять Боэмону, чьи тарентские земли можно за день на хорошем коне объехать? Может, сейчас и взял бы он верх над Раймоном, да дело в том, что прав-то Раймон.

- Сиры, стыдно нам всем! Господь посылает нам чудесную помощь, Он нас провести обещает сквозь поганое племя, как сквозь Чермное Море, а мы... Еще раздумываем! Со Святым железом - да и ударить на них! Идолов сокрушить! Аполлена поганого, рогатого Магомета - чтобы и духу колдовства не осталось! - поддержал внезапно молчаливец Танкред, собственный племянник Боэмона. Бросил на него дядя недовольный взгляд - молод ты еще, родич, не понимаешь, как настоящий правитель поступает... Трудно представить, и впрямь, менее схожих родичей: Боэмон - сплошной рассудок, он разоделся в белое с золотом, на шее - даже в осажденном городе - золотая цепь, здоровенный аграф в виде креста, чтобы все видели издалека, что вот идет Боэмон, князь Антиохии... А Танкред - как всегда, небритый, взлохмаченный, в пыльной кольчуге (похоже, он ее и во сне не снимает, эту самую кольчугу); а пламя Божье в нем так сильно горит, что в бешеные темные глаза долго смотреть - больно. Танкерду неведомы споры из-за городов, жажда регентства и бенефиций: ему бы, прогуливаясь в окрестностях города с одним только оруженосцем, побольше врагов Христовых на тот свет отправить. А потом утаить от остальных баронов свои подвиги: это Танкредов Господу подарок, дарит он Ему, что может, служит, чем умеет, а к людям их с Богом дела меж собой не имеют касательства.

А Пейре, побледневший от волнения и болезненного стыда - Пейре, про которого все почти что забыли, Пейре, бледневший там, где иные люди краснеют - вышел вдруг вперед из-за спин разгневанных баронов. Сказал громко - так, что остался бы доволен дядя Раймбаут, марсельский приходской священник:

- Сиры, если кто-нибудь мне не верит... Я могу поклясться. Поклясться на Писании, что видел то, о чем говорю.

И смутились, опустив глаза, иные из споривших. Будто прошла похоронная процессия мимо места пирушки, будто подул сильный ветер с моря над разоренным аббатством, говоря горьким запахом своим, что под Иерусалимом за нас умер Господь. Более же всего смешались, взглянув на бледное, небритое лицо антиохийского священника, двое владетельных сеньоров - князь Боэмон и граф Раймон.

И снова Годфруа помог - одним широким шагом приблизившись, положив длинные, мозолистые руки (вот это - тяжелые руки, не то что у графа Раймона) на плечи под бурой рясою:

- Нет, святой отец (отец - а Пейре-то его ненамного старше!), в этом нет нужды. Мы верим вам и без того. В таких вещах христианин солгать не может.

У Пейре в груди что-то слегка сжалось. Наверное, сердце. Оно часто так делало - даже не болело, а как-то вдруг кололо длинным уколом, а потом тут же отпускало, оставляя только сосущее ощущение на пару вдохов-выдохов. Я все-таки сказал, о апостол Андрей. Мое дело на этом окончилось.

Решено было искать Святое Копье сегодня же, и для этого выделить по одному верному человеку от каждого барона. От каждого - чтобы ни один из вождей не мог повернуть дело в свою пользу, как бы то ни было солгать или подстроить лживых чудес; Боэмон, чьи голубые глаза от гнева и недоверия приобрели еще более светлый, выцветший оттенок, прислал своего оруженосца, верного юношу по имени Арнульф. Среди Раймоновых рыцарей и солдат, как, пожалуй, и среди всех антиохийских христиан, не было такого, кто не желал бы поучаствовать в открытии Божьего чуда; но договорено было по одному человеку от каждого вождя - и Раймон выставил Эмери, недавно посвященного в рыцари, с которым привык еще обходиться как со слугой. Юноша из розового города Тулузы был и в самом деле очень преданным, хотя и глуповатым; гордился он двумя вещами - светлыми, блестящими, спадающими на спину волосами, которые он никак не соглашался состричь даже в грязные и вшивые времена осады и за которые его уже прозвали Красоткой Гильометтой, и алой длинной коттой, подаренной с плеча самого графа. Про Эмери, конечно, поговаривали разное в окситанском лагере - недаром голодной и холодной осадной зимой люди искали тепла где попало, и епископ Адемар грозными словами громил рыцарей-развратников, напоминая о судьбе Содома; недаром епископы Оранжа, Апта и Лодева устроили целую судебную коллегию, чтобы преследовать излишне пылких провансальцев и предавать их наказанию. Кого секли прилюдно, кого - из тех, что познатней - епитимьями суровыми запугивали. Именно Эмери не так давно в дерюге покаянника кушал покаянные хлеб и воду в то время, как из Харима пришел караван с крупою, белой мукой и вяленым мясом... Но что было, то прошло, кто тут сам без греха, пусть замахнется на него розгой, а достоверно ясно одно - граф Раймон этому беловолосому парню доверяет.

Остальные графы тоже выделили на общее дело по рыцарю или иному дворянину. Всего набралось человек тридцать: ни один барон не преминул своего человека прислать, не дай Бог остаться непричастным к всеобщему антиохийскому чуду; особенно окситанцы постарались. Юноша Пейре-Раймон от графа де Монталью; старый рыцарь Гастон, доверенное лицо от графа де Фуа; Барраль из Оранжа; Ришар, оруженосец виконта Беарнского; некий пройдошистого вида старик, назвавшийся представителем графа де Форез... Графу Раймону пришлось применить все свое властное обаяние, чтобы убедить вассалов - столько народу у алтаря просто не поместится. Довольно будет пятерых, один окситанец, один - от Годфруа с Эсташем, рыцарь откуда-то из Иль-де-Франса, похоже, из потрепанного отряда Гуго де Вермандуа... Боэмонов оруженосец, да по человеку от двух графов Роберов, фландрского и нормандского, того, у которого одна нога короче другой. Пять счастливчиков, вооружась заступами (как заброшенный склеп вскрывать, тревожно подумалось снова всеми позабытому в дворянской горделивой сваре Пейре), направились к церкви Святого Петра, и сопровождала их все множившаяся по пути толпа пилигримов. Тех, кто уже знал, в чем дело (слухи быстрее почтовых голубей, да и гонцы к баронам по дороге не молчали, тот же Эмери-Гильометта успел поделиться вестью с пятнадцатью встречными) - и тех, кто достоверно знал одно: сегодня в Антиохии что-то происходит. И наконец-то, кажись, не очень скверное.