Леонид Панасенко - Мастерская для Сикейроса (сборник)

• Название: Мастерская для Сикейроса (сборник)
• Автор: Леонид Панасенко
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1986

Панасенко Л.Н. Мастерская для Сикейроса: Сборник научно-фантастических рассказов и повестей. / Худож. А. Семенов. М.: Молодая гвардия, 1986. — (Библиотека советской фантастики). — 271 стр., 80 коп., 150 000 экз.

Планета запрограммирована как произведение искусства… Больная совесть материализуется вдруг в Черного человека, а разумный Смерч влюбляется в земную женщину… Повести и рассказы, включенные в сборник, отличаются вниманием к загадочным явлениям природы и мотивам поведения героев в экстремальных ситуациях в век НТР, психологизмом и лиричностью.

---

— Ваше сокровенное желание?

— О, их у меня много, — засмеялась Мария. — И все сокровенные. Во-первых, хочу удачно выйти замуж. Во-вторых, бросить к чертям школу и всех этих великовозрастных балбесов, которые вместо того, чтобы изучать функции и законы физики, норовят под любым предлогом заглянуть тебе под юбку. В-третьих, мне очень хочется поднакопить денежек и купить на взморье дом. Пусть не такой шикарный, как этот, что я сняла на летние каникулы, но свой. Понимаете — свой.

— Понимаю, — кивнул репортер. — Однако давайте вернемся к тому, что произошло с вами несколько дней назад. Неужто вам в самом деле понравилось ваше… приключение?

Мария пожала плечами, на мгновение задумалась.

— Я нисколько не рисуюсь, — ответила она. — Мы боимся стихий и воюем с ними, вместо того, чтобы попробовать подружить. Я уверена, что природа тоже обладает разумом. Может, не таким конкретным, как у нас. Может, не всегда и не везде. Но что-то, согласитесь, во всем этом есть… Я благодарна смерчу, который без всяких крыльев и моторов поднял меня в небо. Более того. Я хочу приручить этот смерч.

Репортер, который в это время решил попробовать сок, поперхнулся, закашлялся.

— Вы в своем уме? — спросил удивленно он.

— А как лучше для вашего интервью? — засмеялась Мария.

«Напрасно я так разоткровенничалась, — с легкой досадой подумала она. — Он такое нарисует в своей газетке, что за мной станут толпами ходить любопытные и показывать пальцем — вот, мол, она. Впрочем, плевать. Пусть рисует…»

— Так и запишите, — сказала Мария: — «Как специалист точных наук, она предполагает наличие у природы какой-то разновидности разума и потому собирается приручить смерч, на котором ей довелось прокатиться. Это трудно, но возможно».

— Превосходно! — воскликнул репортер, закрывая блокнот. — По крайней мере, это интересней, чем считать синяки и описывать то, что видели тысячи других очевидцев.

Погода над Тирренским морем была хорошая, и Смерч издали увидел громаду Сицилии и обошел ее стороной, чтобы лишний раз не беспокоить людей.

«Стромболи будет сердиться, — беспечно подумал он. — Старик считает меня ветреным и несерьезным. Что ж, ветер и должен быть ветреным. Стромболи неподвижен, он знает только внутреннее движение. Зато у него пылкое воображение. Если я расскажу ему о Марии…»

На далеком горизонте возник дым.

«Не спит старик, скучает. Вот и славно».

Он давно знал этот остров-вулкан Средиземноморья, напоминавший голову диковинного животного, высунувшегося из воды и сердито фыркающего через каждые десять-двадцать минут.

Стромболи с его почти километровым конусом — на первый взгляд угрюмый, с плоской закопченной вершиной и черными засыпанными пеплом склонами, с огромным пятижерловым кратером, разрушенным на северо-западе, — многие тысячи лет прятал в своем магматическом очаге живой и острый разум.

Себе подобных Смерч различал по электромагнитной ауре, которая, как правило, всегда клубилась вокруг работающего сознания. Общались они мысленно, только в пределах аур, при их соприкосновении, поэтому до появления Смерча и Стромболи и Теплое Течение, и Байкал с Айсбергом считали, что они одни в своем роде и обречены на вечное одиночество.

Контакт сознании пришел, как обычно, после мягкого упругого толчка, от которого все естество Смерча на миг как бы замерло, насторожилось.

— Бродяга, ты здесь? Наконец-то!

Стромболи на радостях выбросил с полсотни вулканических бомб и струю горячего газа.

— Ты забываешь друзей, Бродяга. Наведываешься раз в сто лет.

— Не ворчи, старая печка. Последний раз я прилетал к тебе в гости весной. Еще лава не остыла, которой ты тогда плевался.

— У меня свой календарь. И я утверждаю: тебя не было тысячу лет.

Вулкан замолчал. Смерча пронзило острое чувство тоски, исходившее от приятеля.

— Как я тебе завидую, Бродяга, — отозвался наконец Стромболи. — Ты везде бываешь, все видишь. А тут… Море, корабли, птицы. Вот и все. Еще горстка людей, которых я не понимаю. Как по мне, так муравьи более гармоничные создания, чем эти беспокойные и бестолковые люди.

— Зато тебе никто не мешает думать.

— К чему все это? Жизнь без общения, без деятельности — бессмысленна, — возразил Стромболи. — Ты представь на мгновение, каково мне — всегда все в себе, в себе… Все повторяется, идет по кругу. Я проклинаю тот миг, когда узоры огня сложились во мне так, что осознали самое себя.

— Еще бы… — грустно пошутил Смерч. — С твоим итальянским темпераментом — и оставаться неподвижным…

— Ум приводит за собою чувства. Это плохо. Мы все погибнем от мелких страстей, если не научимся управлять собой. Если не обратимся к чистому разуму…

Эта мысль перекликалась с тем, чем жил теперь Смерч, что привело его к другу — поделиться, немедленно поделиться своей радостью! Она и подкупала его, и пугала. Неужто все так безнадежно? И разве все человеческие страсти — мелкие?

— Что ты знаешь о любви, старина? — спросил он у Стромболи.

— Я так и думал! Вместо того чтобы рассказать, сколько крыш сорвал, кораблей потопил, он пристает к старому повелителю земли и огня с глупыми вопросами. Тебе захотелось размножаться — отпочкуй от себя маленький смерч, и дело с концом.

— Я серьезно спрашиваю.

— Любовь — это выдумка людей. Такова их биологическая природа.

— Они называют это чувство духовным. Получается, что мы тоже… Например, я люблю тебя, хотя ты — старая ворчливая печка. К тому же прогоревшая и вонючая.

— Мы одиноки в этом мире, поэтому и любим друг друга. Но не станешь же ты утверждать, что тебе нравится какое-нибудь безмозглое красивое облако.

— Нет. Я полюбил человека. Женщину.

Стромболи от неожиданности поперхнулся огнем и дымом. Из жерла его выплеснулось озерцо расплавленного базальта.

— И это после всего того, что случилось с твоим отцом?

— Да. Тебе надоела неподвижность, а мне — вечное движение. Теперь у меня есть существо, к которому я мысленно привязан. Мы даже немного похожи. Она такая порывистая, свободная…

— Ты плохо кончишь, Бродяга. Вы слишком разные. Ты забываешь, что ты стихия. Ты веками крутишься среди людей и невольно начинаешь уподобляться им. Ничего доброго из этого не получится… — Вулкан помолчал, затем добавил: — Возле меня раньше жило несколько тысяч человек. Теперь осталось триста. Остальных я разогнал своим ворчанием и нисколько об этом не жалею. Их бессмысленная суета раздражает меня. Что это за разум, который горит в лучшем случае полета лет? Искра, а не огонь.

— Ты сам говорил: мы разные. И все-таки именно они — хозяева планеты. Они тем и прекрасны, что за такую крохотную жизнь так много успевают. Я — Смерч, но они живут быстрее меня.

— Ты прилетел за советом?

— Нет. Поделиться радостью.

Они на некоторое время замолчали, и никому из людей, опасливо поглядывающих на огромную тучу, которую вдруг пригнало к их острову, и в голову не могло прийти, что сейчас о них говорит сама природа.

— У меня неплохо развито воображение, — наконец сказал Стромболи. Вулкан старался не проявлять свои эмоции, но Смерч чувствовал, что он волнуется. — Когда сидишь в горе, как джинн в бутылке, то тебе только и остается — воображать. Так вот. Я не знаю, что такое любовь, однако, как-то пытался представить себе эту штуковину…

— Ты? — удивился Смерч.

— Нет в мире таких вещей, о которых бы я не думал. Кроме того, давным-давно случилась смешная история… Я тогда еще берег свои склоны — чего только не росло на них. И люди, хотя и побаивались меня, не обходили эти леса — охотились, собирали дикие фрукты. Как-то возле старого русла, по которому обычно шел лавовый поток, устроилась парочка влюбленных. Именно в тот вечер я ожидал извержения — давление магмы достигло критического предела. Эти голубки ворковали всю ночь напролет, а я, старый дурень, слушал их любовные бредни и из последних сил сдерживал в себе магму — они бы сгорели живьем, начни я избавляться от излишков базальтового расплава. Утром я не выдержал: слегка рыкнул, тряхнул землю. И тут мужчина, который всю ночь клялся женщине в вечной любви, бросил ее на произвол судьбы и удрал. Он так быстро бежал, что чуть не разбился на горной тропе…

— Ты говорил, что пробовал представить себе и это чувство, — перебил Стромболи Смерч.

— Пробовал, — ответил вулкан. — Это все несерьезно. Чувства требуют проявлений. Ну а что я могу? Забросить все свои «бомбы» на Луну? Отлить из магмы корону? Бред. Да и кого, кого мне любить? Разве что воду, которая меня окружает? Я пробовал. Она, увы, шипит и испаряется.

— И все же? Что бы ты сделал, если бы полюбил?

— Не знаю. — Стромболи задумался. — Наверно, взорвался бы от радости.

— Какой ты большой, старый и глупый, — ласково сказал Смерч. — Мне пора улетать. Ночью воздух тяжелее — не хочется тащиться до утра.