Геннадий ОБОЛЕНСКИЙ - ИМПЕРАТОР ПАВЕЛ I

• Название: ИМПЕРАТОР ПАВЕЛ I
• Автор: Геннадий ОБОЛЕНСКИЙ
• Издательство: Дрофа
• Жанр: История
• Год: 1995
• ISBN: 5-7107-0551-9

Роман Г. Оболенского рассказывает об эпохе Павла I. Читатель узнает, почему в нашей истории так упорно сохранялась легенда о недалеком, неумном, недальновидном царе и какой был на самом деле император Павел I.

---

«Везде плутовство на плутовстве, – свидетельствовал известный писатель и ученый А. Т. Болотов, – сплетни, скопы, заговоры, замышляющие ограбление казны…» Даже великий князь Александр жаловался своему другу Кочубею: «В наших делах господствует неимоверный беспорядок: грабят со всех сторон, все части управления дурны, порядок изгнан отовсюду, а императрица стремится лишь к расширению пределов».

Гатчинский затворник, не допускаемый до государственных дел, невольно превращается в оппозиционно настроенного наблюдателя творящегося в государстве и под влиянием этих наблюдений вырабатывает свою программу.

Когда в 1788 году ему разрешили наконец ехать в действующую армию в Финляндию, Павел оставляет завещание, три письма к жене, одно к детям и наказ об управлении государством.

«В наказе с особенной любовью о крестьянстве, – указывает Ключевский, – которое содержит собою все прочие части и своими трудами, следовательно, особого уважения достойно… Переменить и разрешить судьбу заводских крестьян и других сельских классов. Уменьшение питейного дохода как развратительного для нравов. Доходы земли держать соразмерно возможности с надобностью; промыслы поощрять, ибо основаны на труде и прилежании.

Внешняя политика: не нужна России чья-либо помощь; задача – политическое равновесие, доверие к соседям и соседей к нам – для чего честность, союз с северными державами, в нас нуждающимися. Главный пункт: надлежит положить закон, кому быть государем… Отвращение к переворотам и чувство законности, воспитанное конституционалистом Н. Паниным. Далее в наказе – укрепить войско и флот дисциплиной и учением».

В программе Павла два главных начала: устранение привилегий (во имя равенства всех перед законом) и установление однообразного порядка (во имя закона, взамен личного усмотрения).

После шведской войны императрица написала комедию, разыгранную в 1789 году в Эрмитаже, под названием «Горе-богатырь». В неразумном сыне-царевиче, который просился у царицы-матери на войну, угодливые придворные с насмешливой улыбкой узнавали ее сына.

В октябре 1789 года у Павла состоялся любопытный разговор о Екатерине с французским послом Сегюром:

«- Не допускает вас к участию в делах – ей трудно иначе: вы осуждаете ее образ жизни, связи, систему управления и политику, – сказал посол.

– Вы плохо узнали Россию в пять лет, – ответил Павел. – Объясните мне наконец, отчего в других европейских государствах государи спокойно вступают на престол, а в России не так.

– У вас отсутствует закон о престолонаследии, – сказал Сегюр, – успехами образованности обязаны мы, европейцы, этой твердости престолов. В России же ничего в этом отношении не установлено. Государь избирает наследника по своей воле, а это служит источником постоянных замыслов честолюбия, козней и заговоров.

– Согласен, но что же делать? – ответил Павел. – Здесь все к этому привыкли, обычай господствует, и изменить его можно только с опасностью для жизни. Русские лучше любят видеть юбку на престоле, нежели мундир.

– Можно перемену эту сделать в какую-нибудь торжественную минуту, по случаю коронации, когда народ расположен к радости, доверию, – ответил посол.

– Понимаю, надо попробовать, – заметил Павел».

Не всякий вельможа отваживался посетить опального принца Гамлета в его уединении. Но Михаил Илларионович Кутузов во время редких приездов в столицу считал своим долгом навестить великого князя, к которому испытывал симпатию. Вчера по поводу назначения послом в Турцию Кутузов был принят императрицей, а теперь хмурым ноябрьским утром 1791 года он ехал в Гатчину.

Жизнь в Гатчинском дворце отличалась простотой и семейным уютом. Мария Федоровна обожала детей: их было девять, из них четверо мальчиков; любила музыку, сама недурно играла на фортепиано, рисовала и вырезала по камню. Все это давало повод императрице подшучивать над слишком уж добродетельной невесткой. Приезду нежданного гостя хозяева обрадовались – весь день были с ним ласковы и обходительны.

За обедом говорили сначала о детях, потом о Турции в связи с назначением Кутузова, о Фридрихе II, к которому Павел, как и его отец, был неравнодушен. Кроме знакомых Кутузову Бенкендорфа и Плещеева за столом сидел молодой высокий капитан с удлиненным лицом и большим мясистым носом. Ел он по-мужицки, жадно и быстро.

– Аракчеев, – рекомендовал его Павел и быстро добавил: – Он умеет носить панталоны (так называл он людей с сильным характером), со временем я сделаю из него человека!

После обеда хозяин пригласил гостя посидеть в библиотеке – у него была прекрасная библиотека, насчитывающая сорок тысяч томов. Сели в кресла, закурили. Кутузов выразил сожаление по поводу внезапной кончины младшего брата Марии Федоровны, вюртембергского принца Фридриха, скончавшегося в Галаце спустя несколько недель после его прибытия в армию Потемкина. Разговор зашел о странном случае, который произошел с самим Потемкиным. Он присутствовал на отпевании принца, и когда вышел из церкви, то вместо кареты ему подали вдруг погребальную колесницу, приготовленную для принца. Потемкин в ужасе отшатнулся – он был чрезвычайно мнителен и суеверен. А через два месяца он скончался.

Павел встал, быстро прошел из угла в угол.

– Это удивительно, непостижимо, – с волнением произнес он. Потом придвинул кресло ближе к Кутузову, сел и доверительно прошептал: – Михайло Ларионович, со мной тоже произошел странный случай. Я вам не рассказывал?

– Нет, Ваше Высочество.

– Тогда слушайте. Произошло это года три тому назад, ранней весной. Мы поздно засиделись с Куракиным, много говорили, и у меня разболелась голова. «Пойдем, князь, прогуляемся по набережной», – сказал я. Вышли, идем. Впереди лакей, за ним я, чуть дальше князь, а за ним другой лакей. Было темно, тихо. Идем молча. Вдруг вижу: слева в нише дома стоит высокий человек, завернутый в плащ, шляпа надвинута на глаза. «Кто такой, – думаю, – может, гвардеец какой из охраны? Никого я не вызывал». Идем дальше, поравнялись с этим человеком, и он неслышно пошел рядом со мной. У меня даже левый бок захолодило. «Кто это?» – спрашиваю я у Куракина вполголоса. «Где, ваше высочество?» – «Идет слева от меня». – «Слева от вас стена, никого нет», – отвечает князь. Я коснулся рукой стены, а он не отстает. И вдруг заговорил. Голос глухой и низкий. «Павел!» – «Что нужно тебе?» – вспылил я. «Бедный Павел! Бедный князь!» – «Кто ты?» – спрашиваю. «Кто я? Я тот, кто принимает участие в твоей судьбе и кто хочет, чтобы ты особенно не привязывался к этому миру, потому что ты долго не останешься в нем. Живи по законам справедливости, и конец твой будет спокоен. Бойся укора совести; для благородной души нет более чувствительного наказания. А теперь прощай. Ты еще увидишь меня здесь». Человек взмахнул рукой, показывая на площадь Сената, мимо которой мы как раз проходили. Он снял шляпу и улыбнулся, я узнал прадеда моего – Петра Великого и вскрикнул. «Что с вами, ваше высочество?» – спросил Куракин. Я промолчал и оглянулся: прадед уже исчез. Что удивительно, на том самом месте матушка поставила ему памятник… Что вы скажете об этом, Михайло Ларионович? – спросил, помолчав, Павел.

– Не следует так много курить, Ваше Высочество. Это все вам померещилось, галлюцинация.

Долго молчали. Павел закурил, прошелся по комнате, сел.

– Как человек военный, Михайло Ларионович, – сказал он, меняя тему, – что вы думаете о том, чтобы упорядочить наше управление, избежать многих злоупотреблений, ей присущих; тут необходимо, как в армии, предписать всем, что должно делать. Тогда можно будет и взыскивать с каждого за нерадивость.

– Пожалуй, – согласился Кутузов, не желая вдаваться в подробности.

Было уже совершенно темно, когда, откланявшись радушным хозяевам, Кутузов выехал из Гатчины. Всю дорогу размышлял он о рассказе Павла и о его желании предписывать и строго взыскивать.

Прошло много лет. Аракчеев действительно вышел в люди – стал петербургским генерал-губернатором. Был не забыт и Кутузов, к которому император благоволил: осенью 1799 года он был назначен литовским военным губернатором и инспектором войск в Финляндии.

А когда Павлу пришла в голову оригинальная мысль устраивать поединки между главами воюющих государств, а не между их армиями, он назвал Кутузова своим секундантом.

В числе немногих лиц Михаил Илларионович с дочерью присутствовал на последнем ужине императора 1 марта 1801 года.

Секретарь императрицы Храповицкий утверждает, что еще в 1787 году она впервые заговорила о лишении сына престола в пользу любимого внука Александра.

В 1793 году после женитьбы Александра слухи о намерении императрицы лишить сына престола возобновились. В письме к французскому философу Гримму от 14 августа 1792 года она признавалась: «Сперва мой Александр женится, а там со временем и будет коронован со всевозможными церемониями, торжествами и народными празднествами». Воспитатель Александра Лагарп рассказывал, как его пытались заставить подготовить сына царствовать вместо отца.