Борис Кагарлицкий - Сборник статей и интервью 2007г.

• Название: Сборник статей и интервью 2007г.
• Автор: Борис Кагарлицкий
• Жанр: Политика

---

И все-таки почему в 1937 году Сталин и его ближайшее окружение развернули репрессии против своих же сторонников? Чаще всего принято вспоминать XVII съезд, делегаты которого проявили явное стремление ограничить растущую роль Сталина, выдвинув на первые роли менее жесткого и более предсказуемого С.М. Кирова. Вскоре Киров погибает при таинственных обстоятельствах, а его убийство становится сигналом к массовому поиску «врагов народа в рядах партии». Однако борьба за власть в Кремле сама по себе была лишь следствием гораздо более значимых процессов, разворачивавшихся по всей стране. XVII съезд был для Сталина, безусловно, важным уроком, из которого он сделал вывод, что доверять нельзя никому, даже своим. А партия, пережившая и совершившая революцию, была слишком самостоятельной, слишком свободолюбивой даже после всех перемен, радикально изменивших политическую жизнь к 1930-м годам. Исторический большевизм был жесткой и авторитарной идеологией, но тоталитарным в точном смысле слова он не был. Для того чтобы система приобрела в полной мере тоталитарные черты, чтобы установить окончательный и надежный порядок, в интересах складывавшейся бюрократии «старыми большевиками» пришлось пожертвовать.

Парадоксальным образом сам Сталин, будучи палачом ленинской партии, оказался в итоге, по сути, единственным из ее лидеров, пережившим чистку, душителем, но одновременно последним представителем старой революционной культуры - отсюда его чудовищное одиночество, отсюда странные и наивные попытки наладить отношения с уцелевшими представителями старой интеллигенции, будь то Пастернак или Булгаков. Однако Сталин не был ни единственным организатором террора, ни тем более единственным, кто был в нем заинтересован. Парадоксальным образом одной из важнейших причин Большого террора было «демократическое» давление снизу. Старая интеллигентская элита должна была уступить свое место «выдвиженцам из низов», новому поколению, поднявшемуся и получившему образование после революции, выходцам из деревни, массово двинувшимся в город благодаря новым возможностям, открывшимся после свержения царского режима с его жесткими социальными перегородками. Массы «выдвиженцев» (в отличие от «старых большевиков», получивших образование еще при царизме) всем были обязаны революции благодаря Октябрю, без которого они обречены были бы прислуживать на кухне господам из буржуазных и аристократических семейств. Но они хотели большего, они хотели продвигаться дальше. И вообще-то, надо признать, имели на это право. Однако на их пути встала старая интеллигенция. К тому же «старые большевики» были, вопреки прозвищу, людьми еще сравнительно молодыми. Ждать пришлось бы долго.

Борьба за власть шла не только в Кремле, она разворачивалась в каждой конторе, в каждом государственном ведомстве. И чем меньше оставалось следов демократизма первых послереволюционных лет, тем более жесткими методами она велась. Именно поэтому - благодаря народной инициативе и давлению снизу - террор приобрел столь массовый масштаб, явно превосходя все, что планировалось Сталиным.

Новое поколение победило, по дороге растоптав и многих своих собственных представителей. Когда Большие чистки закончились, у власти на всех уровнях находились уже совершенно другие люди. Это поколение сохраняло свои позиции практически до самой перестройки. Оно отмежевалось от эксцессов сталинизма и посмертно разоблачило самого Сталина. Оно обеспечило себе не только власть, но и стабильность. Его наследники, в 1980-е годы доведя Советский Союз до полной стагнации, завершили советскую историю без сантиментов, принявшись за реставрацию капитализма. Осуществить реставрацию уже можно было без особого сопротивления и, нельзя не отметить, почти без кровопролития. Работа по уничтожению большевизма была с успехом выполнена уже в 1937 году.

В этом смысле новая буржуазная Россия действительно может воспринимать 1937 год не только как историческую трагедию, но и как своего рода победу. Однако вряд ли кто-то из представителей нынешней элиты признает подобную преемственность. Гораздо удобнее говорить о преступлениях сталинизма, чем признавать себя его преемниками.

СКЕЛЕТЫ В ШКАФАХ

Кто бы мог подумать, что в начале XXI века Пакт Молотова-Риббентропа станет одним из центральных политических вопросов, обсуждающихся не только историками, но депутатами, журналистами и государственным деятелями не только в России и Прибалтике, но и на Западе. Путин пикируется с эстонскими журналистами, эстонские парламентарии жалуются в Евросоюз, российская пропагандистская машина разоблачает происки прибалтов и прочих врагов Москвы.

Казалось бы, вопрос давно закрыт. Пакт официально осужден в Москве. Документы опубликованы. Прибалтика получила независимость. Советского Союза больше нет. Однако вопрос обсуждается с таким возбуждением, как будто более актуальных тем просто не существует.

Когда историки спорят о событиях прошлого, можно предположить, что ими движет стремление к знанию. Но когда те же вопросы обсуждают политики, легко догадаться, что у них существуют собственные мотивы. И эти мотивы в свою очередь отражаются на нашем видении истории.

К сожалению, совершенно свободной от политики может быть лишь история исчезнувших народов и цивилизаций, да и то не всех. История очень часто оказывается политикой, опрокинутой в прошлое, и обращаются к ней для того, чтобы решить проблемы настоящего. Ссылками на несправедливости прежних времен принято оправдывать собственные амбиции и провалы. Ссылками на прежнее величие лучше всего прикрывать сегодняшнюю несостоятельность. В этом плане Прибалтика и Россия друг друга стоят.

Но, увы, политизация истории происходит отнюдь не только в Восточной Европе, не только в странах с имперским и «тоталитарным» прошлым.

Именно этим объясняется то, что столько дискуссий, которые по всем признакам должны были бы давно завершиться, продолжаются почти бесконечно. Причем ни опубликованные факты, ни обнародованные архивы радикально не влияют на излагаемые точки зрения. Факты сами по себе, а точки зрения - сами по себе.

Между тем, открытие архивов на Западе и в бывшем СССР на протяжении 1990-х годов привело к обнародованию изрядного количества материалов, которые могли бы изменить наше мнение о прошлом. Западные историки, разбиравшиеся с документами 30-50-х годов, неожиданно обнаружили, что после изучения рассекреченных документов Запад стал выглядеть хуже, а Советский Союз лучше, чем можно было предположить на основании прежних публикаций.

Демократический Запад умел сохранять скелеты в своих шкафах куда лучше, чем Советский Союз - в своих. И причина тому, разумеется, не в том, что в СССР всё было так уж хорошо. Проблема в другом. Несмотря на усилия властей, сведения об имевших место преступлениях и ошибках всё равно выходили наружу. А общество, привыкшее к тому, что власть всё равно не говорит правды, склонно было масштабы подобных безобразий не преуменьшать, а наоборот преувеличивать.

В итоге, когда раскрылись архивы, мы не узнали ничего принципиально нового: про сталинские репрессии, про ужасы коллективизации, про расстрел рабочих в Новочеркасске мы слышали задолго до того, как разрешили копаться в документах: сперва из слухов, потом из отрывочных официальных сообщений, наконец, из волны разоблачительных материалов, захлестнувших страницы прессы. Получив доступ к данным, уточнив количество жертв и масштабы катастроф, историки обнаружили, что масштабы эти почти всегда были меньше, чем предполагали разоблачители. Но в этом была виновата сама власть, создавшая режим государственной тайны вокруг каждого исторического события, которое хоть как-то могло повредить ее репутации. В свою очередь, в обществе возникает сознание, для которого слухи и домыслы выглядят достовернее, чем документы, а изучение фактов уже просто не требуется. Историческая память формируется не самими событиями, а их коллективным восприятием. С этим уже ничего не поделаешь. А потому безграмотность в сочетании с презумпцией виновности власти предопределяет такие казусы, как заявления эстонских парламентариев, требующих от Москвы осуждения Пакта Молотова-Риббетропа, который официальная Москва давно уже осудила! Человек, пытающийся сегодня восстановить мало-мальски объективную картину истории ХХ века, то и дело оказывается в крайне неблагодарной и эмоционально неприятной роли адвоката Сталина. Но что делать, если наряду с идеологическими симпатиями и антипатиями есть и такое понятие, как научная добросовестность!

Напротив, в демократических странах, где население привыкло получать куда более полные сведения о происходящем, люди куда больше доверяют официальной версии событий, оставляя власти возможность гораздо эффективнее манипулировать общественным сознанием, дозируя информацию. Поэтому сегодня, например, российская интеллигенция вполне склонна верить в то, что основную ответственность за «холодную войну» несет СССР, в то время как западная публика не слишком интересуется публикациями специалистов, демонстрирующими, до какой степени «холодная война» была организована с Запада. Точно так же Пакт Молотова-Риббентропа остается фактором политической дискуссии, а Мюнхенский сговор - нет. А уж вопрос о том, насколько эти два события были взаимосвязаны, никого вообще не интересует.