Георгий Гуревич - В зените. Научно-фантастический роман

• Название: В зените. Научно-фантастический роман
• Автор: Георгий Гуревич
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1985

Гуревич Г. В зените: Научно-фантастический роман. / Художник Г. Метченко. М.: Молодая гвардия, 1985. — (Библиотека советской фантастики). — 303 стр., 90 коп., 100 000 экз.

Новый научно-фантастический роман писателя Георгия Гуревича. Герой романа, обманутый представителем другой цивилизации, поневоле совершил занимательное космическое путешествие.

---

— Удивительно жесткий вы народ, — говорю. — Сделали бы копию, а меня на произвол судьбы…

— Нет, мы нашли бы тебя рано или поздно, — уверяет Граве.

— Рано или поздно? Дряхлого старика, искалеченного нулевками.

— Нашли бы и исправили. Ноги можно вырастить, молодость вернуть.

— Как это вернуть молодость?

— Ну, проглотил бы хирурга, он разобрался бы…

— Что это значит: проглотил хирурга? Теперь удивляется Граве:

— А у вас разве не умеют глотать хирургов? Все еще режут, кромсают, ранят больного человека, толстыми пальцами и инструментами копаются во внутренностях? Но это же так болезненно и так… негигиенично.

Хирургов глотают? Все надо учить заново.

Хирург-ису — искусственное существо. Стесняюсь назвать его машиной. Какая же это машина — с высшим образованием!

С виду он похож на металлическую змею — маленькая головка и длиннющий хвост. На головке глаза и

всякие манипуляторы, в хвосте главным образом блоки знаний, как и у Гилика. Кроме того, змеевидное тело меньше травмирует ткани. Проползать удобнее.

Сначала опрос, как в военном деле, точность требуется.

— Ису-хирург, изложи задание.

— Задание заключается в том, чтобы вернуть молодость объекту.

— Как будешь выполнять?

— Объект относится к тому типу сапиенсов, у которых периодизация жизни запрограммирована в железах и мозгу. Я должен посетить необходимые железы и нижний отдел мозга, чтобы переключить их с режима увядания на режим расцвета…

— Как ты будешь производить переключение?…

Здесь записи в моем блокноте обрываются. Я не хотел загромождать страницы названиями органов того сапиепса, все равно у людей они не совсем такие. Но, насколько я понял, у нас речь шла бы о гипоталамусе и гипофизе.

Наконец экзамен закончен. Подается команда:

— Приступаем к миллитации.

Миллитацию мне демонстрируют тут же. Змея-хирург заползает в емкий блестящий шкаф, зеркальный даже. Я уже видел такие шкафы, назвать их можно ратоматорами — расстановщиками атомов. Их применяют для копирования и размножения любых предметов, дубликаты пресловутых персиков копировали для меня, пока я лежал больной, нуждался в земной пище. Обычно ратоматоры двойные — кладешь персик-образчик в левое отделение, из правого вынимаешь точную копию. Здесь же слева был полномерный шкаф размером с будку для телефона-автомата, а справа ящик как бы для второго телефона. Змей заполз в будку, дверца за ним захлопнулась, и когда все, что надо, отмигало и отгудело, за дверцей ящика оказалась небольшая змейка, копия, но уменьшенная раз в десять, этакий блестящий браслет. И, подняв свою крошечную головку, она просвистела что-то осмысленное о гипофизе и гипоталамусе.

Миллитация — это и есть копировка с уменьшением.

После второго уменьшения браслет превращается в колечко, после третьего — в сверкающую точку, после четвертого его, вообще не разглядишь. После пятого микроскопический хирург сам заползает в пилюлю и ее глотают, если болезнь желудочная или легочная, или вводят в уголок глаза, или в ухо, или в вену, если надо лечить сердце, или железы, или мозг, как в данном случае*.

— Вот какие машины делают на Чгедегде, — гордится Гилик. — Экстра-машины. Меня тоже сделали на Чгедегде.

— А зачем, — спрашиваю, — возиться, изготовлять бездушного хирурга? Нельзя ли просто миллитировать опытного врача? Я и сам не отказался бы сопровождать его в качестве корреспондента.

- Трудновато, — говорит Граве. — Мы, биологические сапиенсы, слишком сложны и чувствительны. Нам подай среду благоприятную, воздух, подходящую температуру, еду, питье. В чужой крови мы просто захлебнулись бы, отравились бы, лейкоциты нас съели бы. Микрокосмос подобен макрокосму. Там и тут сапиенсу нужен корабль с надежными непроницаемыми стенками, запасами пищи и воздуха, регенерацией, канализацией, системой жизнеобеспечения, да еще с веером манипуляторов снаружи. Главная трудность — не лечить, а хирурга обезопасить, ради безопасности врача целую ампулу вталкивать в тело.

— Жалко, — говорю. — Я уже настроился на путешествие внутрь. Значит, не получается?

Все еще злорадствую, когда узнаю, что местные сапиенсы не могут чего-то. Не таким уж младенцем чувствуешь себя.

— Бывали такие экспедиции, — говорит Граве.

И мне показывают документальный фильм. Назывался он «Экспедиция в палец».

Нежнотелых биосапиенсов уменьшали плавно, не рывками как хирургов-ису, поэтому внешний мир рос для них постепенно, как бы растягивался и наплывал на зрителя. Вот на экране громадный палец, розовый, с белыми дактилоскопическими узорами. Борозды все шире, вот они уже превратились в чешую. Очень похожи на чешую ороговевшие клетки, сразу видно, что мы многомудрые — прямые потомки ящериц. Острый нос микроракеты проникает в кровь. И кровь-то на кровь непохожа: студень с волокнами, красными тарелочками и амебовидными, лейкоцитами. Один из них заполняет экран; внутри струи, струи потоков, и узлы, и какие-то зерна. Наезжаем на зерно, видно, что это станок-автомат, целая автоматическая линия: цепь накручена на него, ниточки подаются, одни пристают, другие отчаливают отталкиваясь. Когда ниточки вырастают, вижу разную форму. Догадываюсь, что заплетенные косички — это ДНК, тоненькие извилистые — РНК, а клубочки — белки. И вижу, как белок прицеливается к другому. Прилип, примерился, словно ключ вставил в замок, искра… и разломал сложную молекулу. С уважением гляжу на свой собственный палец. И у меня такое же производство — автомат-комбинат в каждой клетке.

— Бывали такие экспедиции, — говорит Граве. — Но вообще нам, органическим, миллитация дается трудно. В пластинке кремния превратил миллион атомов в тысячу, все равно это кремний. А у белка, у гемоглобина например, отними атом железа, это уже не гемоглобин. Так что ису-хирурги пока незаменимы при массовых операциях омоложения.

- Да, мы незаменимы, — гордится Гилик.

И опять в моем блокноте В — О, В — О: вопрос — ответ, вопрос — ответ. Невольно вспоминаешь пословицу про одного «любопытного», который столько вопросов задаст, что десять умных не ответят.

В. И всех вы можете омолаживать, Граве?

О. Как правило, можем. Конечно, у нас разные способы, в зависимости от физиологии сапиенса. Лучше всего удается то, о чем ты слышал, — выключение выключателя молодости.

В. (обязательный эгоистический вопрос). А меня?

О. Вероятно, и тебя. Пошлем хирурга, он разберется в твоей эндокринной системе, твоем мозгу…

В. И сколько раз удается омолаживать? До бесконечности?

О. Нет, не до бесконечности. Раз двадцать-тридцать получается, у разных рас по-разному, у самых счастливых — до ста раз. А есть и расы-неудачники, те, которые и раньше не ведали старости, росли, росли до самой смерти («Как у нас крокодилы и удавы», - думаю). У этих, видимо, нет выключателя молодости, нечего и отключать. И у нас, человекоподобных («это он-то человекоподобный — скелет пятнистый!»), со временем получается сходно. При повторных омоложениях мы возвращаемся уже не в юность, а в позднюю зрелость — как бы в возраст около сорока. И все грузнеем, тяжелеем, становимся этакими борцами-тяжеловесами, тело таскаем пыхтя, как бы в гору ползем. Ползаем, пока сердце выдерживает.

В. Значит, смерть неизбежна? — допытываюсь.

О. Смерть конкретна. Без причины никто не умирает. Смерть из-за выключателя молодости — первая причина, смерть из-за необратимых изменений — вторая. Разберемся и с ней справимся. Может, сердце надо ставить мощнее, может быть, рост мускулов и костей притормаживать. Я еще надеюсь дожить до такого открытия. У меня только шесть омоложений позади.

(«Шесть — мне бы столько! Значит, лет триста мне подарят. Не составить ли план жизни на триста лет вперед? Сотню лет на изучение Звездного Шара… на отчет, лет двадцать. А потом? Сундуки времени. Вот богатство-то!»)

— А мы бессмертны, — вставляет Гилик. — У нас все агрегаты заменимы, даже голова и блоки памяти.

— Ты стареешь морально, не зазнавайся.

— И ты, Человек, стареешь морально. К удивлению, Граве поддерживает вертлявого кибера:

— Да, и мы устареваем, — вздыхает он.

Новый букет В — О.

В. Удлинение-уменьшение — выключение-переключение — это все простые, почти механические действия. Но есть задачи посложнее. Вот я некрасивый, а хочу быть красивым. Внешность мою хирург способен изменить?

О. Нет, это задача не для микрохирурга. Он не может же стесывать нос или волосы по одному подсаживать в брови. Тут должна действовать воля. Нужно, чтобы воля диктовала изменение тела. Вот непостоянноформные, помнишь, сиделка была у тебя такой породы, ты еще удивлялся, какие у нее ласковые руки, те могут отрастить сколько угодно рук и ног, любой длины, любого вида. Нам же, владельцам неподатливого, непослушного тела, надо укреплять, усиливать волю многократно… Чем? Тренировкой, гипнозом, энергогипнозом, мультипликаторами всякими. Как это выглядит? Сидишь, сидишь часами и думаешь сосредоточенно: «У меня растет третья рука, третья рука, третья рука…» И вырастает.