Михаил Гоголь - Мертвые души

• Название: Мертвые души
• Автор: Михаил Гоголь
• Жанр: Русская классическая проза

---

“Послушай, матушка”, сказал он, выходя из брички: “что барин?..”

“Нет дома”, прервала ключница, не дожидаясь окончания вопроса, и потом, спустя минуту, прибавила: “а что вам угодно?”

“Есть дело”.

“Идите в комнату”, сказала ключница и показала ему спину, запачканную мукою, а пониже ее большую прореху в своем капоте.

Он вступил в темные[а. в просторные] широкие сени, от которых пахнуло холодом как из погреба. Свет проходил узенькою тонкою струйкой сквозь ставни, закрывавшие два окна, обращенные на крыльцо. Слабое сиянье[а. Слабое освещение] этого бедного света давало заметить наваленные кучи какого-то хлама, что заставило его идти осторожно. Из сеней он прошел в узенькую переднюю, которая была тоже темна, [а. Далее начато: и с заставленными окнами [но свет] в конце ее был] также имела окна, закрытые ставнями, и также слабо освещалась светом, выходившим из под порога дверей соседственной комнаты, ибо дверь была коротка и внизу образовалась большая дыра. Взошедши, наконец, в эту соседнюю комнату, откуда исходил свет и которую поэтому можно было назвать единственным[а. Взошедши в комнату, откуда исходил свет и которая может быть поэтому была единственным] светильником всего дома, он был странно поражен необыкновенным открывшимся ему зрелищем. Ему показалось, что он пришел на аукцион или в магазин кахих-нибудь старинных вещей и мебелей, всегда странно поражающ<ий> взоры своею[Вместо “всегда ~ своею”:а. так странно иногда поражающем взоры прохожего своею] темною наружностию, беспорядком среди [блестящих] светлых, сияющих чистотою и убранством магазинов. [Казалось как будто бы] Всё было в этой комнате скорее нагромождено, чем расставлено, казалось как будто бы во всем доме происходило или мытье полов или [поправка] перекраска стен и сюда снесли на время, как попало, все мебели. У стены стоял стол, перед которым стоял другой стол; на том и на другом столе были бронзовые часы, почти одинаких форм с остановившимися маятниками, к которым уже давно пауки приладили свои паутины [соединивши их таким образом с столбиками треугольниками в роде кренов <?>]. Против дверей было бюро темного дерева, выложенное перламутной мозаикой, которая во многих местах выпала, и наместо ее остались одни только узенькие желобки свежего дерева, [залитые] наполненные клеем. На бюре лежало несколько узеньких записочек и бумажных лоскуточков, исписанных очень часто, и накрытых пожелтевшим каменным прессом с таким же яичком, [на верху щеты, одни, казалось, бывшие в употреблении] колокольчик с отломанной ручкой и счеты. Возле бюра, не сделавши никакого простенка, стоял шкаф со стеклами, за которыми были видны потемневшие серебряные стаканы и старинные бокалы и подносы, хрустальные графинчики и вместе с ними связки и кипы каких-то бумаг, по-видимому облитых когда-то кофеем, китайские[а. бумаг очень пожелтевших и китайские] фарфоровые чашки, отломленная ручка от кресел, молитвенник и лимон, высохший до такой степени, что казался похожим более на лесной орех, чем на лимон. Шкаф этот почти захватывал третью часть окна, на окне валялось[а. на котором валялось] тоже несколько книг в старом кожаном переплете с красным обрезом и календарь в бумажной обвертке, похожей на те бумажные обои, которыми обклеивается на станциях перегородка, назначенная для скрытия жены станционного смотрителя от взоров проезжающих. Тут же на окне стояла рюмка с какою-то жидкостью и тремя мухами, накрытая письмом. Тут же лежали небольшой кусочек сургучика, два пера, запачканные чернилами, высохшие как в чахотке, зубочистка, совершенно пожелтевшая, которою [вероятно] хозяин может быть ковырял в зубах своих еще до нашествия на Москву французов. В комнате не мало было стульев и кресел, по<крытых?> холстяными некогда белыми, но потом сделавшимися почти табачного цвета [Фраза не закончена. Автором оставлено место для одного <?> слова] В углу комнаты в узком длинном футляре [часто] видны были тоже остановившиеся <часы>; ибо нигде не был слышен стук маятника. Наконец, несколько картин, без толку и довольно тесно повешенных на стене, длинный пожелтевший гравюр какого-то сражения, с огромными барабанами, кричащими солдатами в треугольных шляпах и тонущими конями, без стекла в рамках красного дерева с тоненькими бронзовыми полосками и бронзовыми же кружками по углам, и рядом с ним огромная почерневшая картина, писанная масляными красками, с цветами, фруктами, разрезанным арбузом, кабаньей мордой и висевшей вниз уткой. Среди комнаты висела люстра в холстяном мешке, от пыли сделавшаяся похожею на шелковый кокон, в котором сидит червяк. Наконец, в углу комнаты заметил Чичиков нагроможденную кучу, но чего — трудно было решить, ибо пыли[а. потому что пыли] на ней было в таком изобилии, что руки всякого касавшегося [к ней] становились похожими на перчатки. Можно было заметить [только] впрочем торчавший угол какой-то рамы, вероятно сломленной, что-то похожее на большую вазу, старую подошву от сапога и даже отломленный кусок деревянной лопаты. Лежавший на столе старый очень поношенный и полинялый колпак показывал, что в этой комнате обитало живое существо. Пока Чичиков рассматривал с некоторым видом удивления всё убранство этой комнаты, отворилась[Вместо “Он вступил ~ отворилась”: Герой наш вступил ~ отворилась (ЛБ1, стр. 306–307); а. Начато: Герой наш вступил в нее и наклюнулся довольно крепко лбом о какой-то острый угол] боковая дверь и вошла та же самая ключница, которую встретил он на дворе. Но здесь заметил он, [Но здесь герой наш заметил] что это скорее был ключник, чем ключница, ибо ключницы, как известно, бороды не бреют, [ключница бороды не бреет] а этот, напротив, брил и при том [как казалось] довольно редко, потому что подбородок и вся нижняя часть щеки были очень похожи на густую скребницу из железной проволоки, которою чистят на конюшнях лошадей. [подбородок ~ сапожную щетку (ЛБ1, стр. 307). Чичиков, давши вопросительное выражение лицу своему, ожидал с нетерпением, что хочет сказать ему этот ключник. Ключник тоже с своей стороны ожидал, что хочет сказать ему Чичиков. [ожидал речи от Чичикова] Наконец, последний, удивленный таким странным недоумением, решился спросить: [наконец приезжий ~ такими словами (ЛБ1, стр. 308). ]

“Что ж барин? У себя, что ли?”

“Здесь хозяин”, сказал ключник.

“Где же?” повторил Чичиков.

“Что, батюшка, слепы-то, что ли?” сказал ключник: “Эхва! А ведь хозяин-то я”.

Здесь герой наш по неволе[Чичиков поневоле] отступил несколько назад и поглядел на него пристально. Ему случалось видеть не мало всякого рода людей, даже таких, каких нам с читателем, может быть, никогда не придется увидеть, [видеть не мало всяких молодцов] но этакого он никогда еще не видывал. В лице его, конечно, ничего не было особенного: оно было как [обыкновенно] бывает у всех почти стариков; один подбородок только выступал слишком далеко вперед, так что нужно было поминутно закрывать его платком, чтобы не заплевать. А прочее всё было решительно так же: рот с тонкими, цепко сжатыми[а. крепко сжатыми] губами несколько провалился в середину, ибо извнутри нечем было подпереть его: оба ряда зубов, верхний и нижний, давно[Далее зачеркнуто: может быть то даже было неблаговидной наружности] убрались, оставив на место себя, в виде гарнизона, по одному зубу и то очень плохому. Какой-то беспокойный огонь бродил в его еще не вовсе потухнувших маленьких глазах: они бегали из-под высоко выросших бровей, как мыши, когда, высунув из темных нор [свои] остренькие морды, насторожа уши и моргая усом, они нюхают[Вместо “В лице его ~ они нюхают”: Лицо его имело ~ и нюхают (ЛБ1, стр. 308). ] подозрительно самый воздух. [Далее было: Глаза этого хозяина ~ дергало (ЛБ1, стр. 308). ] Но замечательнее всего был костюм его: [Замечательнее был его костюм] можно было, конечно, догадываться, что на нем был халат, но из чего состряпан был халат, этого уже нельзя было догадаться: [но из чего ~ загадка (ЛБ1, стр. 308). ] еще на спине и [на] боках видны были кое-какие приметы бумажной материи, но обшлага, отвороты на груди и полы до того замаслились и залоснились, что походили на юхту, из которой шьют матросам сапоги, [притом] да и весь халат имел такое странное устройство, что сзади было не две полы, а четыре, откуда охлопьями лезла[отвороты и передние полы, ~ висела (ЛБ1, стр. 308–309). ] хлопчатая бумага, сделавшаяся от пыли и времени серою. На шее у него повязано было что-то такое, которого тоже нельзя было разобрать: [Вместо “На шее ~ разобрать”: Правый рукав ~ был навязан (ЛБ1, стр. 309); а. Правый рукав без всяких дальнейших рассмотрений был просто заплатан суконным лоскутком для крепости, а что у него навязано было на шее, того уж никак нельзя было разобрать: ] чулок ли, подвязка[чулок ли или подвязка] или набрюшник, только никак не галстух. Одним словом, если бы Чичиков встретил его, так приодетого, где-нибудь возле церкви, то, вероятно, дал бы ему медный грош, потому что, к чести нашего героя, нужно заметить, что сердце у него было устроено сострадательно, и он никак не мог отказать подать бедному человеку медный грош. Но пред ним стоял не нищий, пред ним стоял помещик, [если бы Чичиков ~ это был помещик (ЛБ1, стр. 309): а. если бы Чичиков встретил его в таком костюме где-нибудь возле ~ нужно заметить, что он был очень сострадательный и никогда не отказывался подать бедному человеку медный грош. ] да и какой помещик, владетель 800 душ крестьян. Попробовал бы кто поискать, где <у> помещиков в окружности было столько хлеба, сена и муки? у кого кладовые были так набиты сукнами, шерстью, пенькою, [Попробовал бы читатель поискать у кого из помещиков ~ кладовые были больше набиты пенькою] холстом, медом и всеми домашними произведениями. Заглянул бы кто-нибудь[Если бы кто заглянул] в его рабочий двор, где под крытыми сараями лежали целые сотни колес, бочек, ведер, которые были сделаны только на запас и никогда не употреблялись, ему бы показалось, что он пришел в ту широкую часть Москвы, где в воскресный день, начиная от Плющихи до Смоленского рынка, всё [завалено и] занято торгом деревянной посуды, навезенной мужиками [из] окружных деревень, где крашенное и некрашенное дерево темнеет и желтеет вплоть до самого Дорогомиловского моста, и еще долго выказывается потом урывками по всей дороге до заставы, желтея[Далее начато: а. свеже <крашенною?>; б. некрашенною] издали между мужичьими зимними шапками, сухопарыми и бородатыми кляченками, пока наконец совершенно не кончится город и не покажется одна [необъятная] снежная равнина, [а. Начато: снежная равнина, сверкая тонкими блестками под хладно блистающим солнцем, вся покрытая скрыпущими обозами, между которыми как легкий дымок струится по морозному воздуху [дыхание] пар из уст [мужиков] бредущих [между ними] мужиков и тихо плетущихся лошадок; б. снежная равнина, вся сверкающая тонкими блестками пред хладно блистающим солнцем, вся во весь свой широкий поперек перерезанная; в. снежная равнина, вся сверкающая в тонких искрах, вся во весь поперек перерезанная] вся сверкающая в тонких искрах, перерезанная скрыпучей цепью обозов, то нагоняющей, то отстающей [и между ними, как легкий дымок, только вспыхивает и струится по морозному воздуху теплый пар, несущийся из уст бредущих мужиков и шажком плетущихся лошадок] и мужички подбегают, похлопывая рукавицами за <1 нрзб.> своими телегами, поспешая <?> изредка кричать <?> на лошаденок [посылая пар дыхания]. Как тонкий дымок, струится пар дыхания их в морозном воздухе, а в голове их грезится расчет, почем и как продать и где и в каком месте стать с своим деревом, приехавши на многолюдный московский рынок. [Вместо “в ту широкую ~ рынок”: на ярманку или по крайней мере на рынок большого города. ] Этих всех произведений стало бы слишком на пять таких имений, какое было Плюшкина, но человека трудно чем-нибудь накормить. Не довольствуясь этим, Плюшкин ходил каждый день по улицам своей деревни, [тщательно] заглядывал под мостики, под перекладины, и всё, что ни попадалось ему: старая подошва, бабья тряпка, железный гвоздь, глиняный черепок, всё это он тащил к себе и складывал в ту кучу, которую Чичиков заметил в углу комнаты. “Вон уж рыболов пошел на охоту!” говорил мужик, когда завидывал его, идущего на добычу. В самом деле, это был самый деятельный полицмейстер на деревне и после него решительно уже незачем было месть улицы. Какой-то проезжий офицер потерял шпору, [решительно уже ничего не оставалось на улицах. Незачем было и месть их. Какой-то офицер, Изюмского гусарского полка что ли, потерял на дороге шпору, ] шпора эта отправилась в известную кучу. Если баба, как-нибудь зазевавшись у колодца, оставляла ведро, он утаскивал и ведро. Впрочем, если приметивший мужик тут же уличал его, он не спорил и отдавал похищенную вещь. Но чуть только[Но когда уже] эта вещь попала в кучу, он божился, что она его, куплена им тогда-то, у того-то, или досталась от деда. В комнате своей он подымал с пола всё, что ни видел: сургучик, лоскуточек бумаги, перышко, и всё это клал или на бюро или на окошко.