Николай Гоголь - Повести

• Название: Повести
• Автор: Николай Гоголь
• Жанр: Русская классическая проза

---

Доведя повесть до конца в первые месяцы 1841 г., Гоголь тогда же, очевидно, приступил к переписке черновика набело. Свидетельство этому — последний из 15 дошедших до нас отрывков, согласно нумерации Тихонравова — 1-й. Это, несомненно, отрывок беловой рукописи (на двух половинках разрезанного полулиста белой бумаги), содержащий то самое начало (от слов: “В департаменте”, до слов: “дать никак было невозможно”), которое дошло до нас и в первой, и во второй редакции повести. Переписанное теперь в третий раз, оно впервые лишь тут наделено окончательным заглавьем: “Шинель”; но переписано было, несомненно, с известного уже нам вступительного отрывка второй редакции; первая не доведенная до конца фраза выписана оттуда: “В департаменте… не хочу сказать” — ср. начало второй редакции. — Зачеркнув не удовлетворивший его теперь конец фразы, Гоголь не удовлетворился и первой найденной ему заменой; лишь вторая замена удовлетворила его настолько, что почти без изменений перешла затем и в печатный текст, — ср. в отделе “Варианты”. — Такая правка вступительной фразы в этом отрывке беловой рукописи позволяет и его датировать теми же первыми месяцами 1841 года, что и последние три отрывка черновика. Дело в том, что отрывок 13-й, в отличие от печатного текста, содержит следующую, неуместную в конце большой повести ссылку на самое ее начало и свидетельствующую поэтому лишь о том, что начало это возникло одновременно со ссылкой (т. е. с отрывком 13-м): “Чиновник того департамента, которого не смею назвать по имени по сказанным выше причинам” — см. в отделе “Другие редакции”. — Разъяснению этих “причин” и посвящены как раз вступительные фразы отрывка 1-го.

Дальнейшие листы римской беловой копии 1841 г. до нас не дошли — потому, вероятно, что не подвергались уж такой правке, как первый, и, значит, поступили со временем прямо в распоряжение писца.

Писарскую (тоже не дошедшую до нас) копию “Шинели” Гоголь передал Прокоповичу, видимо, сам, при заезде на несколько дней в Петербург летом 1842 г., перед отправлением за границу, когда решен был вопрос о составе третьего тома задуманного тогда издания Сочинений. Рукопись эта, как видно из письма Прокоповича к Шевыреву от 6 августа 1842 г. (см. там же), имела пропуски, которые заполнил “по догадкам” сам Прокопович.

Далее понадобились было и иного сорта “поправки” — цензурные.

21 октября 1842 г. Прокопович писал самому уже Гоголю: “Никитенко… в “Шинели”, хотя не коснулся ничего существенного, но вычеркнул некоторые весьма интересные места. Впрочем Краевский взялся и хлопочет об этом сильно, а Никитенко обнадежил меня, что всё сделает, что будет можно. В эту самую минуту, как пишу к тебе, судьба этих мест решается… Сообщу тебе, что совсем не будет пропущено, и надеюсь, что в этом же письме” (см. В. Шенрок “Материалы”, IV, стр. 56). — Обещанного сообщения Прокоповичу сделать, однако, не удалось, и вопрос о том, было ли в самом деле что-нибудь выпущено цензурой в рукописи “Шинели” или хлопоты Краевского увенчались успехом, остается открытым. Сам Никитенко в своем Дневнике отметил лишь (под 24 декабря 1842 г.): “Я рассматривал новое издание сочинений Гоголя, где между старыми его вещами помещено несколько новых, например “Шинель” повесть… Пьесы эти я представлял комитету и решено было их напечатать”. — См. А. В. Никитенко, “Записки и дневник”, I, СПб., 1905, стр. 332–333. — Прокоповичу, как известно, вторично пришлось иметь дело с цензурой, — когда 3-й том был уже отпечатан, а выпуск его в продажу был задержан. До нас дошло “отношение” попечителя петербургского учебного округа (кн. Г. Волконского) на имя министра народного просвещения, от 4 января 1843 г., по поводу сомнений, возбуждаемых у цензора (Никитенко) сочинениями Гоголя, “нигде еще не напечатанными”, причем приведено несколько мест из “Шинели”, “представленных на особенное внимание цензурного комитета” (см. “Литературный музеум. Цензурные материалы”, I, СПб., стр. 51–52). Только в 20-х числах января 1843 г. 3-й том, содержащий “Шинель”, был, наконец, разрешен и стал достоянием тогдашней читающей России.

Итак, за “Шинель” Гоголь принимался четыре раза и только в последний раз довел ее до конца. В Мариенбаде, в июле—августе 1839 г., он продиктовал Погодину вступительный отрывок первой ее редакции (“Повести о чиновнике крадущем шинели”), отличающейся от дальнейших своим ничем несмягченным комизмом. В августе—сентябре того же 1839 г., в Вене, продолжив и покрыв исправлениями погодинский текст, дополнив его одновременно отрывками 5-м, 8-м и переписав заново, с включением нового эпизода (о рождении чиновника), его начало, Гоголь создал вторую редакцию будущей повести, где имя и фамилия чиновника — Акакий Акакиевич Тишкевич. Третья редакция начала складываться в ноябре—декабре 1839 г. в Петербурге, — опять-таки из дополнительных приписок к ранее сделанному (таковы отрывки 2-ой, 3-й, 4-ый, отрывок о косноязычии и, вероятно, тогда же написанные отрывки 6-ой и 7-ой) и из продолжения (отрывки 9-ый и 10-ый); отличительная черта как второй, так и третьей редакций — в постепенном усилении сентиментально-патетического элемента за счет комического. С отъездом Гоголя из Петербурга (в конце декабря 1839 г.) работа прекращается до его возвращенья в Рим, когда он, под давленьем Погодина, в феврале—апреле 1841 г. дописывает повесть в один присест, начав с того, на чем остановился год тому назад в Петербурге и доведя теперь в первый раз работу до конца (отрывки 11-ый, 12-ый и 13-ый). Фамилия чиновника тут — Башмакевич (или, может быть, Башмаков).

Как сразу видно, при таком ходе работы подразделение рукописей на редакции условно: ни одна из них полностью не заменяла собой более раннюю, так как была собственно ее продолжением с попутными исправлениями. По отношению же к печатному тексту существенные отличия есть только в двух первых редакциях, которые и воспроизводятся поэтому в настоящем издании отдельно — в разделе “Другие редакции”: “I — Повесть о чиновнике крадущем шинели” (с отнесением приписок Гоголя, как сказано, под строку); II — Отрывки второй редакции: 1. — вступительный отрывок тихонравовской “второй редакции”; 2. — тихонравовский отрывок 5-й; 3. — тихонравовский отрывок 8-ой. Что же касается отрывков третьей редакции, то по отношению к печатному тексту их надо признать просто его черновиком; редакционных отличий здесь указать нельзя, за исключением отрывка 13-го, содержащего эпилог; в нем, напротив, мы наталкиваемся на ряд таких отличий от печатного текста, которые свидетельствуют, с одной стороны, о позднейшем внесении в отрывок целого ряда новых подробностей, а с дурной — и о некоторых, тоже позднейших, заменах и сокращениях, проще всего объясняемых требованиями цензуры. Например, предсмертный бред Акакия Акакиевича в рукописном отрывке не только резче охарактеризован (“выражаясь совершенно извозчичьим слогом или тем, которым производят порядки на улицах”), но и сопровожден тут особым монологом протестующего характера: “Я не посмотрю, что ты генерал”. Несомненно, цензурного происхождения и замена в печатном тексте “Семеновских казарм” (к которым в рукописи направилось усатое “привиденье”) не имеющим отношения к военной службе “Обуховым мостом”, — недаром и в таком даже виде, за одни уцелевшие от цензорской правки усы — тогдашний признак военного — место это еще раз вынесено было перепуганным Никитенко на обсуждение цензурного комитета.

Исчезновение этих и других им подобных подробностей из печатного текста может поэтому объясняться или прямым вмешательством цензуры (о котором писал Гоголю Прокопович), или предусмотрительностью самого Гоголя, исключившего их заранее при переписывании рукописи набело, в предвидении цензурных придирок. И в том, и в другом случае рукописные варианты указанного типа должны бы, казалось, в основном тексте “Шинели” занять место первопечатных. Этому, однако, препятствует или отсутствие в них даже чисто внешней законченности (как в первом примере), или слишком заметное расхождение соответствующего варианту контекста с контекстом печатным (как во втором). Словом, по всему судя, рукопись эпилога тем и отличается от остальных отрывков третьей редакции, что при переписываньи набело подверглась еще раз новым, довольно существенным дополнениям и сокращениям, что и мешает, при отсутствии беловика, большинство цензурных замен просто выправить, как это сделано в других повестях, по имеющейся черновой рукописи. Только в двух совершенно бесспорных случаях, при полном почти тожестве контекста в рукописи с контекстом издания 1842 г., цензурная правка заменена в нашем основном тексте рукописным подлинником: это, во-первых, заключительные слова авторского монолога об умершем Акакие Акакиевиче: “как обрушивалось на царей и повелителей мира”, вместо продиктованного, несомненно, цензурой (в издании 1842 г.): “как обрушивается оно на главы сильных мира сего!”; и, во-вторых, там где речь идет о сдергивании мертвецом шинелей: “пусть бы еще титулярных, а то даже самих тайных советников” вместо “но даже и надворных советников” (изд. 1842 г.), — предельного чина, упоминания о котором в шутливом тоне допускались николаевской цензурой. [Ср. в письме Гоголя Прокоповичу от 25 января 1837 г. по поводу присылки Анненковым канцелярского анекдота: “Если действующие лица выше надворных советников, то, пожалуй, он может поставить вымышленные названья, или господин N. N.”]