Николай Гоголь - Сорочинская ярмарка, Ночь перед рождеством, Майская ночь и др.

• Название: Сорочинская ярмарка, Ночь перед рождеством, Майская ночь и др.
• Автор: Николай Гоголь
• Жанр: Русская классическая проза

---

«Он это [это всё] говорил?»

«Говорил».

«Слышите ли, слышите ли!» говорил голова с важною осанкою, оборотившись к своим сопутникам: «комисар, сам комиcap, своею особою, приедет к нашему брату на обед. О!» Тут голова поднял вверх палец и голову привел в такое положение, как будто она к чему-нибудь прислушивалась. «Комисар приедет обедать. Как [Как д<умаешь?>] ты думаешь, пан писарь, и ты, сват, это не совсем незначущая [ма<лая>] честь. Не правда ли? А!» «Еще, сколько я могу запомнить», подхватил писарь: «ни один голова не угощал обедом комисара».

«Может быть, иной и голова голове не чета! Только как думаешь, пан писарь, я думаю, для именитого гостя нужно бы дать приказ принести с каждой хаты по цыпленку».

«Нужно бы, нужно, пан голова!»

«А когда же свадьбу, батько?» спросил Левко.

«Ты всё с свадьбой! Дал бы я тебе сватьбы… Ну, для именитого гостя. Завтра вас поп и обвенчает, чорт с вами! Комисар увидит, что значит исправный голова. Но, ребята, теперь спать! Ступайте по домам… Я [Далее начато: Тут] … еще помню…» При этих словах [Тут голова] пустил он обыкновенный свой важный и значительный взгляд исподлобья.

«Ну, теперь пойдет голова рассказывать, как вез царицу», сказал Левко и быстрыми шагами и с радостью на душе [с радостью на сердце] спешил к заветной хате. «Дай тебе бог небесное царство, добрая [моя добрая] и прекрасная панночка!» [Далее начато: Пусть] думал он про себя. «Пусть тебе на том свете вечно усмехается между ангелами святыми. Никому не расскажу про диво, случившееся в эту ночь. Одной тебе только, Галю, передам [поверю] его. Ты одна только поверишь мне и помолишься со мною за упокой души утопленицы». Тут он приближился к хате. Окно было отперто, лучи месяца проходили через него <в> хату, ударяли на спавшую перед окном [а. подле него б. недалеко от <окна>] Ганну. Голова ее оперлась на локоть, щека тихо горела, губы шевелились, неясно произнося его имя [что-то как будто произно<ся?>] «Спи, моя красавица! Приснись тебе всё, что есть лучшего на свете. Но и то не будет лучше нашего пробуждения». Перекрестив ее, он закрыл окошко и тихо удалился. И через несколько минут все уснули на селе. И месяц [Один только месяц] так же величественно, блистательно и чудно плыл в необъятной [в необъятной дивным] пустыне роскошного украинского неба. Так же неизъяснимо <?> торжественно дышало в вышине. Так же прекрасна была земля в дивном серебряном блеске. Но уже никто не упивался красивою ночью. Всё погрузилось в сон. Изредка слышался только лай собак, и долго еще пьяный Каленик шатался по уснувшим улицам, отыскивая свою хату.

ПРОПАВШАЯ ГРАМОТА. ЧЕРНОВАЯ РЕДАКЦИЯ

Так вы хотите, чтобы я вам еще рассказал про деда? Почему ж не потешить веселой прибауткой. Пожалуй. Вы люди бывалые, вас не испугаешь чудными дивами, [Далее начато: деявшимися] которых как-то в разумную старину не в сто мер было больше. Ведь точно нивесть какая радость падет на сердце, как услышишь про то, что далеко-далеко, и года ему и месяца нет, деялось на свете. А как еще впутается какой-нибудь и родич, дед или прадед, так вот враг меня возьми, если не чудится, что вот, вот, вот сам всё то делаешь… будто залез в прадедовскую душу или прадедовская [прадедовского] шалит в тебе… Нет, мне пуще всего наши [Далее начато: молодицы] девчата и молодицы. Покажись только на глаза им: «Хома Григорович, Хома Григорович, а нуте, нуте… якý небудь] какую-нибудь] страховúнну кáзочку, а нуте, нуте»… тара та та татата и пойдут и пойдут. Не жаль, конечно, рассказать, да загляни<те> [посмотрите] что делается с ними в постеле. Ведь я знаю то, что каждая дрожит под одеялом так, как будто ее трясет лихорадка и, кажется, рада совсем бы влезть в тулуп свой. [Вместо «да загляните ~ свой»: а. да ведь знаешь то, что каждая как придет домой б. да ведь знаешь то, что каждая в постеле дрожит под одеялом и рада совсем бы влезть в тулуп свой] Царапни горшком крыса, сама как-нибудь задень ногою кочергу и, боже упаси! и душа в пятках. А на другой [на следующий] день ничего не бывало, навязывается сызнова: расскажи страшную сказку, да и только… Знаете ли однако ж, что я вам расскажу теперь? [расскажу про деда?..] Я вам расскажу, как ведьмы играли с покойным дедом в дурня [в дурни] Постойте же, чур, только не сбивать. Покойный дед, надобно вам сказать, [«надобно вам сказать» вписано. ] был не из простых в те годы козаков. Знал и твердо он — то и словотитлу [и титло] поставить. В праздник, бывало, отхватает Апостола так, что теперь и иной попович [«В праздник ~ иной попович» вписано. ] А ну, сами знаете, что если бы тогда собрать тогдашних грамотных [«тогдашних грамотных» вписано. ] со всего Батурина [нашего края] то нечего и шапки подставлять — в одну горсть всех завернуть можно было [в одну горсть всё забрать <можно> было. ] Стало быть [То] и не дивитесь и дивиться не нужно, если всякой встречный кланялся ему мало, мало [почти что] не в пояс. Вот задумалось раз самому вельможному гетьману послать за чем-то к царице грамотку. Тогдашний полковой писарь, вот нелегкая его возьми, и прозвище не вспомню [позабыл] — Вискряк не Вискряк, Мотузочка не Мотузочка, Голопоцек не Голопуцек, знаю только, что как-то чудно начинается мудреное прозвище, позвал к себе деда и сказал ему, что так и так наряжает его пан гетьман гонцом [«гонцом» вписано. ] с грамоткою к царице. Дед не любил долго собираться. Грамоту зашил в шапку, вывел коня, чмокнул жену и двух своих, как сам он называл, поросенков, из которых один был родный батько хоть бы и нашего брата, и поднял такую за собою пыль, как будто бы пятнадцать хлопцев задумали посереди улицы играть в каши. На другой день, еще петух не драл в четвертый раз горла, дед был уже в Конотопе. На ту пору была тогда ярмарка. Народу высыпало по улицам столько [такого] что глаза мерещило, только [Далее начато: всё еще растян<улось>] знаете, так как было еще рано, то всё [Далее начато: растянулось] еще дремало, растянувшись по земле. Возле коровы лежал гуляка парубок с покрасневшим как снегирь [свекла] носом, и с распаренною <?> рожей, возле ятки храпела, сидя, [«храпела, сидя» вписано. ] перекупка с кремнями, синькою и бубликами, под телегою цыган, на бочке с дегтем чумак, на самой дороге раскинул ноги бородач москаль с поясами рукавицами… ну много и того всего, как водится по ярмаркам. Наш дед [Далее начато: разглядевши всё хорошенько] приостановился, чтобы всё разглядеть хорошенько. Между тем в ятках <начало> мало-помалу шевелиться, жидовки начали побрянчивать фляшками. [Далее начато: и] Дым покатило [Далее начато: коль<цами>] то сям, то там кольцами] и горячими сластенами понесло по всему табору [и по всему табору понесло горячими сластенами. [Далее начато: а. Дед мой вздумал, что ему нужно запастись б. Дед] Деду вспало на ум, что у него нет ни огнива, ни табаку наготове, вот и пошел таскаться по ярмарке. Только глянь, навстречу гуляка запорожец, и по лицу видно. В красных как жар шароварах, в синем жупане, в ярком цветном поясе, при боку сабля и люлька с медною цепочкою по самые пяты, запорожец да и только! Эх народец: станет, вытянется, поведет рукою молодецкие усы, брякнет подковами и пустится… да ведь как пустится: ноги отвертывают, словно веретено в бабьих руках, как вихорь дернет рука [жилистая рука разом дернет] по всем струнам бандуры и тут же подопрется ею в боки, валяет в присядку, свиснет песню… душа гуляет. Нет, <прошло> времячко [«времячко» вписано. ] не быть запорожцам в наши годы! [Далее было: Слово за слово и завелась меж ними дружба, гульня и попойка [с утра до вечера], <2 нрзб.> так что дед уже и позабыл [а. про то, что нужно ехать б. было] совсем про [свой] путь свой. Только наконец прискучило [деду] бить горшки и кидать в народ деньги, к тому ж и ярмарка не век [продолжается] стоит. Вот и [поехали] отправились уже вместе] Ну встретились, долго ли до знакомства, пошли калякать, калякать так, что дед совсем было уже забыл про путь свой. Попойка завелась [такая завелась] как перед великим постом [<1 нрзб.> до великого поста] на свадьбе. Только прискучило наконец колотить горшки и кидать в народ деньги, да и ярмарка-то не век же стоит. Вот условились, чтобы уже, как говорят [«как говорят» вписано. ] и путь держать [и ехать] вместе. Было давно [уже давно] под вечер, когда выехали они в поле [выехали они за город. Далее начато: По небу краснело после. ] Солнце, как старый погонщик [пасичник] залезло на печь; по небу где-где прохватывались красные и оранжевые ленты. По полю пестрели нивы, как [Далее было: плахта] праздничная плахта чернобровой молодицы. Нашего запорожца раздобар такой взял, что дед и еще другой приплевшийся к ним гуляка подумали [подумали уже] что одна нечистая сила [что разве сама только нечистая сила] могла прикрутить молодецкий язык. Откуда что ни набиралось. Истории, присказки такие диковинные, что дед раз десять хватался за бока и чуть не надсадил живота со смеху [а. чуть не порвал живота со смеху, б. чуть не надорвал живота со смеху. ] Но в поле становилось чем дальше, сумрачнее, а вместе с тем становилась несвязнее и молодецкая молвь, так что наконец рассказчик наш совсем притих и вздрагивал при малом шорохе [наконец запорожец наш уже совсем притих и вздрагивал при каждом шорохе] «Ге, ге, земляк! да ты не на шутку [Далее начато: прикусил] принялся считать сов. Уж [Уж бы] думаешь, как бы домой, да на печь!» — «Да хорошо вам веселиться», отвечал он, поворотившись на коне и уставив<шись> в деда [«и уставившись в деда» вписано. ] «Перед вами таиться нечего. Знаете ли, что душа моя давно продана нечистому». [Далее было: «Как же вы хотите, чтобы я веселился?» — «Есть чего»] — «Экая невидальщина. Кто не знался на веку своем с нечистым. Тут-то и нужно гулять, как говорится, на прах». — «Эх, братцы [„Эх, братцы“ вписано. ] гулял бы и я, да в ночь эту срок молодцу… Эй, братцы [Слушайте, братцы. ] сказал он, хлопнув по рукам. Эй, не выдайте. Эй, не поспите одной ночи, век не запомню вашей дружбы». Почему ж не пособить человеку в таком горе. Дед без дальних околичностей объявил, что он готов свою душу отправить в пекло, если допустит чорта понюхать собачьим его рылом христианской души.