Энн Пэтчетт - Заложники

• Название: Заложники
• Автор: Энн Пэтчетт
• Издательство: ЭКСМО
• Жанр: Остросюжетные любовные романы
• Год: 2004
• ISBN: 5-699-06880-5

Приглашенные на светский прием гости с нетерпением ждали появления всемирной знаменитости – певицы Косc. Ее чарующий голос заворожил всех. Но прекрасный вечер был неожиданно прерван – в зал ворвались вооруженные террористы.

С этого момента для всех участников драматических событий началась другая жизнь, а весь мир сузился до размеров одного зала…

---

Сперва испанский язык. Кармен отыскала множество школьных учебников, сложенных в стопку в комнате дочери вице-президента. Тоненькие книжечки с нарисованными на обложке щенками и одна более толстая с чистыми разлинованными страницами, предназначенная, чтобы практиковаться в чистописании. Девочка успела использовать в ней только пару страниц. Она написала алфавит, цифры и свое имя – «Имельда Иглесиас» – несколько раз подряд красивыми закругленными буквами. Кармен тоже приписала свое имя внизу, а также слова, которые диктовал ей Гэн: «pescado» – «рыба», «calcetin» – «носок», «sopa» – «суп». Он хотел всего лишь поцеловать ее в шею. Он не собирался прерывать урок. Она склонялась над тетрадью, пытаясь выводить буквы не менее красиво, чем восьмилетняя дочь вице-президента. На страницу упали две пряди густых волос. Кармен не обратила на это внимания и от усердия закусила нижнюю губу. Он мучился в это время вопросом, можно ли умереть от чрезмерного желания. В этом узком пространстве его нос хорошо различал запахи: вот лимоны и пыль, вот ее выгоревшая на солнце униформа, а вот нежный аромат ее кожи. Тридцать секунд, чтобы поцеловать ее в шею. Он не просит слишком многого. Он даже не возражает, если она будет продолжать писать. Он поцелует ее совсем легко, ее карандаш даже не оторвется от страницы.

Когда она подняла голову, то увидела его лицо совсем близко от себя и больше уже не могла вспомнить продиктованное ей слово. Но даже если бы он повторил его снова, она бы все равно не сумела его написать, она забыла, как пишутся буквы. Помочь ей мог только поцелуй, один-единственный поцелуй, который прояснил бы ей задачу. Тогда она снова сможет вернуться к своей работе. Она была совершенно уверена, что благодаря всего лишь одному поцелую она сможет проучиться всю ночь. Она не станет от этого худшей ученицей. Больше она уже не могла думать о буквах. Ее голова была занята только деревьями, травой, черным ночным небом и запахом жасмина, как было в ту ночь, когда он впервые стащил с нее через голову рубашку, упал на колени и начал целовать ее груди и живот.

– Картина, – сказал Гэн нетвердым голосом.

Возможно, в ее обучении применялись методы, ей мало понятные, как в дрессировке полицейских собак, и при слове «пирог» она совершенно потеряла голову, потому что как только она его произнесла, то тут же оказалась в его объятиях, тетрадь и карандаш покатились по полу. Они просто пили друг друга жадными, ненасытными глотками, сплетали языки, катались по полу, наталкиваясь на нижние полки, уставленные аккуратными стопками обеденных тарелок.

В эту ночь они больше не возвращались к занятиям.

Поэтому на следующую ночь они договорились по-другому: час занятий, и только потом можно позволить себе немножко любви. Оба были настроены очень серьезно. Но выдержали минуты на три дольше, чем в предыдущую ночь. Они впадали в отчаяние, умирали от любовного голода, крепились, как могли, но все равно продолжали делать то, что делали.

Они отводили на занятия все более и более короткие отрезки времени, но в каждой попытке терпели неудачу, пока Гэн не предложил начать с занятий любовью, а потом переходить к занятиям языковым. Этот план показал себя тоже не с лучшей стороны. Очень часто в середине ночи они засыпали, тесно прижавшись друг к другу. Как солдаты на поле брани, они оставались лежать там, где их сразила пуля. В другие ночи им хотелось повторить свои любовные игры: первый раз забывался сразу же после его завершения, но в таких случаях они все-таки успевали кое-что сделать в промежутке. Ближе к рассвету они целовали друг друга на прощание, и Кармен уходила спать в коридор под дверь Роксаны Косс, а Гэн возвращался на пол рядом с диваном господина Осокавы. Иногда они фиксировали легкий шорох его шагов, когда он спускался вниз по лестнице. Иногда Кармен видела, как он проходит мимо нее в холле.

Знал ли об этом кто-нибудь еще в доме? Возможно, но все помалкивали. Они подозревали только Роксану Косс и господина Осокаву, которые, не стесняясь, держались в присутствии других за руки или обменивались быстрыми поцелуями. Гэна и Кармен подозревали разве лишь в том, что они помогают устраивать им свидания. Роксана Косс и господин Осокава, хотя и безучастные ко всему, происходящему кругом, все же принадлежали к одному с ними племени – племени заложников. Так много мужчин было влюблено в нее, что никто не удивился, когда сама она влюбилась в одного из них. Но с Гэном и Кармен дело обстояло совсем иначе. Несмотря на то что командиры не могли обходиться без переводческих услуг Гэна и заставляли постоянно совершенствовать свои секретарские навыки, несмотря на то что они находили его исключительно блестящим и приятным молодым человеком, все же заложники никогда не забывали, что он член их семьи. И несмотря на то что многие из них едва замечали Кармен, несмотря на ее манеру всегда опускать глаза, на нежелание тыкать в них своим оружием, когда командиры отдавали приказ привести кого-нибудь к себе, она все равно была частью чуждой им силы.

Постепенно условия жизни становились лучше для всех заложников, а не только для влюбленных. Входная дверь, однажды открывшись, теперь открывалась регулярно. Каждый день все выходили на свежий воздух и грелись на солнышке. Лотар Фалькен убедил остальных бегать вместе с ним. Каждый день он заставлял их делать комплекс упражнений, а затем пробежку вокруг дома. Террористы играли в футбол с мячом, который они нашли в подвале дома, и случалось, что обитатели дома устраивали матчи, террористы против заложников, но, поскольку террористы были гораздо моложе и тренированнее, они всегда выигрывали.

Теперь, приходя к ним, Месснер, как правило, находил всех в саду. На сей раз священник оторвался от вскапывания клумбы и махнул ему рукой.

– Что творится в мире? – спросил отец Аргуэдас.

– Нарастает нетерпение, – ответил Месснер. Его испанский с каждым днем улучшался, но все-таки он спросил, где Гэн.

Отец Аргуэдас указал на распростертую под деревом фигуру.

– Спит. Просто ужасно, насколько они его заездили со своей работой. И вас тоже. Вас тоже заездили. Не сочтите это за бестактность, но вы выглядите усталым.

Действительно, с некоторых пор Месснер утратил то хладнокровие, которое так успокаивающе действовало на заложников. За эти четыре с половиной месяца он постарел на десять лет, и, хотя всех остальных происходящее, казалось, заботило все меньше и меньше, он терзался день ото дня сильнее.

– Это солнце влияет на меня не очень благоприятно, – сказал он. – Все швейцарцы рождены, чтобы жить в тени.

– Да, жарко, – согласился священник. – Зато растения чувствуют себя превосходно. Дождь, солнце, засуха – им все нипочем, растут без удержу.

– Не хочу отрывать вас от вашей работы. – Месснер тронул отца Аргуэдаса за плечо, хорошо помня, сколько попыток он делал, чтобы его освободить, но тот не воспользовался ни одной из них. Его интересовало, не пожалеет ли в конце концов отец Аргуэдас о том, что остался. Но, судя по всему, он не жалел ни о чем. Сожаления, очевидно, не были свойственны его натуре в такой степени, как Месснеру.

С боковой лужайки прибежали Пако и Ренато. Они сделали весьма вялую попытку обыскать Месснера, но ограничились похлопыванием его карманов. И тут же снова убежали на лужайку, которую они теперь называли футбольным полем: специально для обыска игра в футбол была приостановлена.

– Гэн, – произнес Месснер, дотрагиваясь до спящего носком своего башмака. – Ради бога, поднимайтесь!

Казалось, Гэн спал сном запойного пьяницы или наркомана. Рот его был открыт, руки раскинуты в стороны. Из горла вылетал какой-то булькающий храп.

– Эй, переводчик! – Месснер наклонился над головой Гэна и приподнял пальцами его веко. Гэн стряхнул с себя его руку и медленно открыл глаза.

– Вы сами говорите по-испански, – глухо сказал он. – Вы могли это делать с самого начала. А теперь оставьте меня в покое. – Он перекатился на бок и подогнул колени к подбородку.

– Я не говорю по-испански! Я вообще не умею говорить! Вставайте! – Месснеру показалось, что земля под ними содрогается. Но ведь Гэн тоже должен был бы это почувствовать, лежа на земле. А может, ему просто мерещится, что земля разверзается у его ног? Что вообще понимают все эти инженеры? Кто сможет гарантировать, что земля в один прекрасный момент не поглотит их всех: и оперную диву, и рядовых преступников заглотнет одним глотком? Месснер опустился на колени и приложил ладони к траве. Он слегка успокоился и решил, что у Гэна случился приступ временного умопомешательства, и снова потряс его за плечо: – Гэн, послушайте меня! – сказал он по-французски. – Мы должны уговорить их сдаться! Сегодня же! Все это не может дальше продолжаться. Вы меня понимаете?

Гэн снова перекатился на спину, потянулся, как кошка, а затем закинул руки за голову.