Энн Пэтчетт - Заложники

• Название: Заложники
• Автор: Энн Пэтчетт
• Издательство: ЭКСМО
• Жанр: Остросюжетные любовные романы
• Год: 2004
• ISBN: 5-699-06880-5

Приглашенные на светский прием гости с нетерпением ждали появления всемирной знаменитости – певицы Косc. Ее чарующий голос заворожил всех. Но прекрасный вечер был неожиданно прерван – в зал ворвались вооруженные террористы.

С этого момента для всех участников драматических событий началась другая жизнь, а весь мир сузился до размеров одного зала…

---

– Ожидание – очень полезная вещь, – поучал ее командир Альфредо, который обожал красоваться и произносить глубокомысленные речи. – Оно придает предмету остроту предвкушения.

– Я не хочу ждать! – капризно возразила Беатрис и вдруг поняла, что может прямо сейчас расплакаться от расстройства: перед ней расстилалось скучное, ничем не заполненное дневное время, абсолютно безжизненное, с какой стороны на него ни посмотри. Она уже вычистила свое оружие, прошла построение, и до вечера ей не надо было стоять в карауле. Конечно, она могла вздремнуть или полистать один из тех журналов, которые и так уже листала сотни раз, ничего в них не понимая, но сама мысль об этом показалась ей нестерпимой. Ей хотелось вырваться наконец из этого замкнутого пространства, погулять по городу, как другие девчонки, побродить по улицам, переспать с мужчиной, понюхать травку. Ей хотелось сделать хоть что-нибудь!

– Я иду к священнику! – объявила она Альфредо, быстро отворачивая от него лицо. Плакать было строжайше запрещено. Она считала, что хуже этого ничего не может быть на свете.

Отец Аргуэдас во время исповеди придерживался принципа: переводчик необязателен. Если человек желал исповедоваться не по-испански, отец Аргуэдас готов был просто сидеть и слушать, представляя себе, что исповедуемые грехи, проходя через него, отпускаются господом богом точно так же, как если бы он все сказанное понимал. Если исповедующийся выбирал более традиционный вариант и хотел быть понятым, священник приглашал на исповедь Гэна, если это не нарушало его расписания. Гэн превосходно справлялся со своей работой: казалось, он обладал замечательной способностью не слушать тех признаний, которые проходили через его разум, и слов, которые слетали у него с языка. Сегодня это, впрочем, было неважно, потому что Оскар Мендоса исповедовался на том языке, который был для обоих родным. Они сели лицом к лицу, отодвинув два кресла в угол столовой. Из уважения к исповеди остальные избегали заходить в столовую, если видели в ней священника, сидящего с кем-нибудь в углу. Вначале отец Аргуэдас вынашивал идею устроить что-то вроде настоящей исповедальни в гардеробной, но командиры решительно воспротивились. Все заложники должны постоянно находиться в зоне видимости.

– Благословите меня, отец, потому что я согрешил. Прошло три недели с моей последней исповеди. Дома я хожу на исповедь каждую неделю, я вас уверяю, но здесь, в наших теперешних обстоятельствах, нет даже реальной возможности согрешить. Ни тебе спиртных напитков, ни азартных игр, и только три женщины. Даже с самим собой почти невозможно согрешить. Совершенно никакой частной жизни.

– Это вознаграждение за наши испытания.

Мендоса согласно кивнул, хотя он едва ли смотрел на дело таким образом.

– Видите ли, меня здесь посещают сны. Как вы думаете, отец, могут ли сны быть грехом?

Священник пожал плечами. Он обожал исповеди, возможность поговорить с людьми и, быть может, освободить их от тяжелой ноши. Количество исповедей, которые ему разрешили принять, исчислялось пальцами на одной руке. А теперь выдавались дни, когда люди к нему становились в очередь, чтобы исповедаться. Конечно, будь его воля, он бы предпочел большее количество грехов, просто чтобы люди оставались с ним подольше.

– Сны являются продуктом подсознания. Это темная территория. Но все равно, мне кажется, будет лучше, если вы мне все расскажете. Может быть, я смогу вам помочь.

В столовую заглянула Беатрис, в ее тяжелых волосах вспыхнул свет.

– Вы уже закончили? – спросила она.

– Нет еще, – ответил священник.

– А скоро?

– Иди и пока поиграй. Я приму тебя следующей.

«Поиграй»! Он что, считает ее ребенком? Она взглянула на часы Гэна. Семнадцать минут второго. Теперь она изучила часы досконально, хотя они ее немного и тяготили. Она не могла прожить трех минут без того, чтобы на них не взглянуть, хотя и старалась изо всех сил не обращать на них внимания. Она легла на маленький красный коврик перед дверью в столовую, откуда отец Аргуэдас не мог ее видеть, а она, в свою очередь, прекрасно слышала все, что говорилось на исповеди. Она сунула кончик косы в рот и начала его сосать. Голос Оскара Мендосы был таким же мощным, как и его плечи, и ей не приходилось напрягать слух даже тогда, когда он шептал.

– Каждую ночь более или менее один и тот же сон. – Оскар Мендоса запнулся, не совсем уверенный, что хочет говорить о столь ужасных вещах со столь молодым священником. – В нем происходит ужасное насилие.

– Против наших захватчиков? – спокойно спросил отец Аргуэдас.

Беатрис насторожилась на своем коврике.

– Нет-нет, ничего подобного, – равнодушно ответил Мендоса. – Я, разумеется, желаю, чтобы они наконец оставили нас в покое, но никакого реального насилия против них я во сне не совершаю. По крайней мере, как правило. Нет-нет, мои сны всегда касаются моих дочерей. Я возвращаюсь домой после этой заварушки. Я сбежал, или меня освободили, это в разных снах варьируется. И вижу, что в моем доме полно молодых людей. Как будто мой дом стал закрытым мужским учебным заведением. Молодые люди разного возраста и роста, со светлой кожей, с темной кожей, толстые, худые. Они везде. Они едят продукты из моего холодильника и курят сигареты на моем балконе. В ванной они бреются моей бритвой. Когда я прохожу мимо, они смотрят на меня совершенно равнодушно, как будто мой приход их вообще не волнует, и продолжают заниматься своим делом. Но не это самое ужасное. Эти молодые люди, то есть то, что они делают… они… они познают моих дочерей. Они стоят в очереди перед их спальнями, представьте – перед спальнями моих маленьких дочерей! Это ужасный сон, отец. Из-за дверей я временами слышу смех, временами всхлипывания, и тут я начинаю убивать этих мальчишек, один за другим. Я хожу по дому и переламываю их, как спички. Они даже не сопротивляются, не отступают. Они смотрят на меня удивленными глазами, пока я отвинчиваю им шеи своими руками. – Руки Мендосы тряслись, и он засунул сложенные вместе ладони между колен.

Беатрис решила осторожно заглянуть в столовую, чтобы посмотреть, не плачет ли этот большой человек. Ей показалось, что у него дрожит голос. Так вот какие вещи снятся другим людям! Неужели они всегда исповедуются в такой ерунде? Она посмотрела на часы: час двадцать.

– Ах, Оскар, Оскар, – сказал отец Аргуэдас. – Это просто высокое давление. И никакой не грех. Мы молимся о том, чтобы в наши головы не закрадывались дурные мысли, но иногда они закрадываются, и тут мы ничего не можем поделать.

– Но иногда мне все это представляется очень реальным, – сказал Оскар и добавил нерешительно: – В этих снах я не чувствую себя несчастным. Меня обуревает гнев, но убивать мне очень нравится.

Последняя информация насторожила отца Аргуэдаса.

– Над этим надо хорошенько подумать, – сказал он. – Молись господу, проси его защиты и правосудия. И тогда ты вернешься домой с успокоенным сердцем.

– Надо полагать, – с сомнением произнес Оскар, чувствуя себя неудовлетворенным. Теперь он ясно осознал, что ждал от священника совсем другого: никакого не оправдания, а только уверения, что все это невозможно в действительности. Что его дочери живут дома в покое и безопасности и никто их не изнасиловал.

Отец Аргуэдас придвинулся ближе и посмотрел ему прямо в глаза. Его голос звучал торжественно и значительно:

– Молись Деве Марии. Три круга по четкам. Ты меня понимаешь? – Он вынул из кармана свои собственные четки и вложил их в большую руку Оскара.

– Три круга, – повторил Оскар и тут же начал перебирать четки, чувствуя при этом, что давление и правда приходит в норму. Он покинул комнату, полный благодарности к отцу Аргуэдасу. В конце концов, молитва – это тоже занятие.

Несколько минут священник молился о грехах Оскара Мендосы, а затем прокашлялся и позвал:

– Ну что, Беатрис, тебе было интересно слушать?

Она тоже выдержала некоторую паузу, вытерла кончик косы о рукав, а затем перекатилась со спины на живот и заглянула в комнату.

– Не знаю, что ты там болтаешь.

– Подслушивать нехорошо.

– Ты арестант! – воскликнула она, хотя и без особой уверенности. Она бы все равно никогда не подняла оружие на священника и поэтому просто указала на него пальцем: – Я имею полное право слушать все, что вы говорите!

Отец Аргуэдас откинулся на спинку кресла.

– Чтобы удостовериться, что мы тут не замышляем убить вас во сне.

– Точно!

– Хорошо, иди и начинай свою исповедь. У тебя уже наверняка есть в чем каяться. Расскажи все, и тебе станет легче. – Отец Аргуэдас блефовал. Никто из террористов к исповеди не ходил, хотя многие из них присутствовали на мессе, и он разрешал им принимать причастие вместе с другими. Он предполагал, что таково, быть может, распоряжение командиров – никаких исповедей.

Но Беатрис еще ни разу в жизни не была на исповеди. В ее родную деревню священник приезжал нерегулярно, только когда ему позволял график. Он был очень занятым человеком и обслуживал огромный горный регион. Иногда между его визитами проходили целые месяцы. Но даже когда он приезжал, у него не было ни одной свободной минуты: все время отнимали мессы и причастия, крещения, венчания, похороны и земельные споры. Исповедовали только преступников и неизлечимо больных, а не каких-то там бедных девчонок, все грехи которых ограничивались тем, что они кололи булавкой своих младших сестер или не слушались родителей. Исповедь касалась лишь очень старых или очень слабых, а Беатрис, если честно, не относила себя ни к тем, ни к другим.