Роберт Уилсон - Севильский слепец

• Название: Севильский слепец
• Автор: Роберт Уилсон
• Издательство: Иностранка
• Жанр: Детектив
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-94145-437-2

Рауль Хименес, известный и состоятельный человек, найден замученным до смерти у себя дома. По увечьям, которые нанес себе сам Хименес, можно догадаться, что он отчаянно рвался, пытаясь отвернуться от экрана телевизора, перед которым привязал его истязатель. В довершение ужаса, у него были удалены веки. Детектив Хавьер Фалькон, человек отнюдь не впечатлительный, глубоко потрясен этим зрелищем и начинает испытывать трепет перед убийцей, способным с помощью зрительных образов так искусно играть на нервах своей жертвы.

---

20 апреля 1952 года, Танжер

Г. рожала, и гораздо тяжелее, чем прежде. Осложнения были таковы, что врачи даже спросили Р., кого им спасать: жену или ребенка? Он выбрал Г., потому что не может без нее жить. Узнав о таком решении, Г. поднатужилась и разрешилась вроде бы нормальным младенцем. Это столкновение почти что с трагедией сблизило нас с П. и несколько оживило нашу былую страсть. Она приходит ко мне в мастерскую после обеда, я работаю и занимаюсь с ней любовью. Пишется лучше, чем прежде, но воскресить утраченное все же не удается.

18 ноября 1952 года, Танжер

На приеме в отеле «Эль Минзах» я познакомился с испанкой Мерседес, женой американского банкира. Ее муж покупал мои картины в галерее Ч.Б. в Нью-Йорке, так что она приветствовала меня как старого приятеля. После прожитых в Америке лет она выглядит очень стильно, не то что испанки из-за пролива. Я пригласил ее в мастерскую, и она приехала в «кадиллаке» с шофером, которого отослала обратно. Я заварил чай. Опершись о перила балкона, она смотрела на море. У нее мальчишеская фигура, узкие бедра, маленькие груди и стройные мускулистые ноги. Я показал ей некоторые свои танжерские пейзажи, и она подметила, что кубистские элементы Брака, парящие в пылающих полосах цвета, роднят их с картинами Ротко, виденными ею в Нью-Йорке Я был покорен ее умом. Нас потянуло друг к другу, и очень скоро я узнал, на что способно это изящное тело или, вернее, естество. Ее естество насквозь греховно. На пике экстаза М. впала в такое неистовство, когда ничто не существует (кроме меня, разумеется, о кого бился ее зад). При этом она выла, как волчица. Мы повалились на пол и долго лежали без движения. Глаза у нее были мутные, губы белые, щеки пылали, а на шее пульсировала толстая, как веревка, жила, налитая темной утробной кровью. Это потрясающе — найти такую изысканность, пронизанную низменными животными желаниями. Но это и опасно. М., похоже, способна увести меня через границы в те сферы, где все дозволено. Ирония ситуации заключается в том, что мы находимся в Танжере, в плену международной зоны Марокко, на африканском форпосте, где рождается новое общество. Общество, в котором нет никаких принципов. Правящий комитет по сути недоверчивых европейских стран сотворил дозволенный хаос, в котором выковывается новый сорт людей.

Тех, что не придерживаются обычных законов общежития, а стремятся лишь к удовлетворению собственных потребностей. Здесь не облагаемое налогами, неконтролируемое предпринимательство поддерживается отказом общества от всяческой морали. Мы — микрокосм будущего современного мира, культура, выращиваемая в чашке Петри в лаборатории рода человеческого. Никто не скажет: «О, Танжер, хорошее было времечко», потому что у каждого свой Танжер. Вот за это мы и дрались как псы по всему миру в течение последних сорока лет.

15 марта 1953 года, Танжер

Продав все наши суда, Р. купил яхту. Щегольскую игрушку. Вероятно, я и сам мог бы позволить себе такую прихоть на деньги, заработанные за годы партнерства и поступающие от продажи моих картин, которая стала возможной благодаря связям М. в Нью-Йорке, но это бы меня не порадовало. Мне почти сорок лет, я явно преуспеваю, но я сознаю свою проблему. Ни одного из своих успехов я не добился сам. Р. расписал всю мою жизнь в не меньшей степени, чем Легион. П. была моей музой, и если бы не она, я никогда не сделал бы тех угольных набросков. М. создала мне репутацию среди американцев, так что я хорошо продаюсь в Нью-Йорке. Но я скорлупа. Постучи в меня, и гулко отзовется пустота.

2 апреля 1953 года, Танжер

Успех Пола Боулза привлек в нашу маленькую Утопию толпу американских писателей и художников. Я познакомился с неким Уильямом Берроузом,[110] который, как мне кажется, только тем и примечателен, что таскает на себе тяжелое бремя славы. В Мехико, исполняя номер «Вильгельм Телль», он промазал по стакану, который поставила себе на голову его жена, и пуля продырявила ей череп. Американец, рассказавший мне эту историю, с таким озорным испугом таращил глаза, словно это был эпизод из только что просмотренного им фильма. Я взглянул через грязный зал бара «Ла Map Чика» туда, где сидел У.Б., готовясь узреть зловещий лик женоубийцы, но увидел заурядного банковского клерка, точно такого, каких полно в центре города, разве что у этого череп фигуры с картины Эдварда Мунка «Крик». Когда мы познакомились, я сказал ему о подмеченном мной сходстве, и он ответил: «Просто уму непостижимо, как этот сукин сын сумел прозреть будущее. Мать его за ногу. Знаете, я сам иногда вижу небо именно таким… один к одному. Как бы это сказать… кровавым. Дьявольски кровавым». Магнетизм У.Б. заключается в бурлящей в нем свирепости. Он изливает ее на всех, кто ему неприятен, но я полагаю, настоящую свирепость приберегает для себя. Он похож на воющего зверя, и мне вспоминается тот сумасшедший мальчишка в ошейнике, которого Р. видел много лет назад на деревенском дворе. Это приближает меня к пониманию того, почему я взялся за перо.

28 июня 1953 года, Танжер

У меня три жизни. С П. и детьми я соблюдаю приличия. Правила придуманы для ограниченных умов. Я мягок и почти весел, тогда как моя грудь готова лопнуть от подавляемой внутренней зевоты. Я смотрю на П., идеальную мать, и удивляюсь, как она вообще могла быть моей музой. У меня есть своя жизнь в мастерской. Работа продолжается. Танжерские пейзажи эволюционировали. Необъятные багровые небеса истекают кровью на огромный черный континент, а между ними втиснута конечная цивилизация. Работа прерывается потоком мальчишек, забегающих, чтобы заработать несколько песет. Моя третья жизнь — с М., моей собеседницей и растлительницей.

23 октября 1953 года, Танжер

Ч.Б. пригласил меня и П. на вечер к Б.Х. Мне не нравится подобное просачивание одной жизни в другую. Мы отправились во дворец Сиди Хосни и, как обычно, поджидали хозяйку среди ее сказочной роскоши. П. скучала, Ч.Б. увел ее и, будучи мужчиной что надо, сумел очаровать даже своим ломаным испанским. Б.Х. появилась, когда я уже собрался предложить уйти. Хозяйка постепенно приближалась к нам, обходя гостей, а при виде П. загорелась какой-то идеей. Она повела нас в комнату, охраняемую дылдой нубийцем, и только тут я вспомнил, что ничего не сказал П. о продаже рисунка. Б.Х. подвела ее прямо к моему шедевру, висевшему на почетном месте рядом с Пикассо. П. вздрогнула, словно увидела, что кого-то из ее детей ударили. По брошенному на меня зеленому взгляду я понял, что она считает это предательством. Б.Х., которая уже успела выпить, ничего не заметила, а Ч.Б. догадался увести нас. По дороге домой П. молчала, только ее каблучки поцокивали по булыжникам касбы. Я тащился сзади, как нищий, которому отказали в нескольких монетках.

19 февраля 1954 года, Танжер

Р. уехал в Рабат и Фес для переговоров с французской и марокканской администрацией. Он предлагал мне присоединиться к нему, но я работаю над несколькими большими абстрактными полотнами, которые, надеюсь, позволят мне подняться над тем, что М. называет «списком именитых художников второй величины». Она хочет, чтобы мое имя стояло в одном ряду с такими заатлантическими именами, как Джексон Поллок, Марк Ротко и Биллем де Кунинг. Она считает мою пейзажную живопись не менее выразительной, чем у Ротко. Я смотрю на картины Ротко и понимаю, что у него другой подход к его теме. Он ищет в ней высокий, духовный элемент, а я тяготею к тьме и упадку.

3 марта 1954 года, Танжер

Р. вернулся из своей поездки страшно довольный: чиновники его обнадежили. Он встревожил меня заявлением, что заключил какую-то сделку с марокканцами. Я предупредил его, что марокканцы очень себе на уме — они способны обвести вокруг пальца даже самого прожженного ловкача. Он отверг такую возможность и велел мне не беспокоиться. Меня это никаким боком не коснется.

18 июня 1954 года, Танжер

Однажды днем я забежал к себе домой и очень удивился, не застав там П. Дети играли во дворике. Пако изображал тореро, а его маленькая сестренка — быка. Он лихо крутил в воздухе своей рубахой, а малышка путалась в ней и, выпутавшись, визжала от восторга. Понятия не имею, как возникла эта забава, потому что Пако никогда не видел боя быков. Я от них отдалился. Но где же все-таки была П.? Никто этого не знал. Я повозился с детьми, сыграв для Пако роль toro, с которым сладить чуть потруднее. Я поразился тому, насколько ловко он обращается с рубашкой, и в какой-то степени понял ликование Мануэлы. Однако мне это быстро наскучило, и я вернулся в свою мастерскую.

20 декабря 1954 года, Танжер

Мы чудом избежали полного краха. Цены на недвижимость рухнули. Всеобщие надежды на то, что Танжер превратится в африканское Монако, улетучились. Р. мгновенно изъял из оборота весь свой капитал, и мы полетели в Швейцарию, где он открыл счет на мое имя и положил на него фантастическую сумму — 85 ООО долларов, львиную долю той прибыли, которую принесло мне наше десятилетнее партнерство. Я спорить не стал, и мы устроили праздничный ужин. Это конец целой эпохи. Теперь у Р. собственный путь в бизнесе. В конце трапезы мы обнялись.