Павел Сутин - Эти двери не для всех

• Название: Эти двери не для всех
• Автор: Павел Сутин
• Жанр: Современная проза

---

– Какого кролика?

– В духовке у меня кролик, – Галка вытянула из пачки сигарету. – На кошку похож.

Она что-то шепнула Романовой, и они вместе пошли из комнаты.

"Не тает ночь и не проходит… А на Оке, а над Окой…" – пели Конрой с Тёмой.

– У тебя что – тоже зуб на Гариваса? – спросил Вацек.

– Что значит "тоже"? – не понял Майкл. – У кого еще на него зуб?

– У Галки.

– А еще у кого?

– Ну вот… у Галки еще…

– Ясно, – ухмыльнулся Майкл. – Гаривас – то, Гаривас – се. Если человек сам по себе, то люди просто кушать спокойно не могут. Ты вот что. Ты Галку в голову не бери. Я всю их историю хорошо представляю. Там все ясно как день. У них свой скелет в шкафу. Галка обожает тонкие психологизмы. Трепло она вообще, наша Галка… Это при том, что ей наплевать, что человек, к примеру, с дежурства. А утром пожрать не даст. Спит.

– Ты-то откуда знаешь?

– Это я-то откуда знаю?

– Ах, ну да…

– А Гаривас… Вовка пулю на себя возьмет, если увидит встречное движение.

Галька, поди, ему тогда любовь наобещала, а потом стала нервы трепать. А у Гариваса разговор короткий. Надел кепку и – пока. Что для Галки свобода маневра, то для Гариваса простая нечестность. Вот так. А ты ведь у него сейчас, да?

– Я вообще-то в Институте. Ну, и у него тоже.

– И как тебе у него?

– Даже не знаю, – сказал Вацек. – Я не в штате. Так – обложки, титулы…

Тут Вацек подумал, что теперь может легко уйти из Института. Есть куда уходить.

И все благодаря Гаривасу. Два года назад Вовка пригласил Вацека во "Время и мир", теперь почти всю графику в журнале рисовал Вацек. И это Гаривас помог Вацеку создать профессиональную репутацию. Гаривас настойчиво вытягивал Вацека на все мероприятия в Домжуре. И Гаривас очень поощрял заказы "Монитора",

"Большого Города", он просто радовался, когда главного графика "Времени и мира" начинали сманивать на сторону.

Майкл вернулся в комнату, а Вацек стоял и думал, скольким он обязан Гаривасу, всегдашней его хорошей снисходительности.

"И вот ведь черт – рукоплескал всегда моему рисованию. Переоценивал. Я левой ногой накалякаю, а он – трудяга, мускулистый романтик, умный – всю эту дребедень обсасывает, подвергает анализу, тенденции-фигенции усматривает. И жить хочется после этого. Да и рисую лучше. Потому что хочется еще и соответствовать его исключительно завышенному мнению о моей абсолютно заурядной персоне".

– Ты чего тут один?

Вацек вздрогнул. Рядом с ним стоял Конрой. Пение в комнате утихло – Конроя больше не было в комнате.

Конрой сел на стул и закурил.

– Ты бы притормозил, певун, – нелюбезно посоветовал Вацек. – Нажрешься.

– Отлезь, гнида, – ответил Конрой. – Кстати, мамочка, что тут у тебя за совещание? То Галина, то Миха…

– Да все Гаривас. Про Гариваса говорим.

– А чего про него говорить? Про него потом в учебниках пропишут. И бюст… на родине героя. Хороший человек. Самодостаточный. Он мне звонил на той неделе, сказал, что тебе заплатят за какой-то альбом.

– Сам ты – альбом. За альманах.

– Вот-вот. За альманах. Тебе когда заплатят за альманах, ты денежки отложи. И поедем с Бергом в Червинье. В феврале. А?

– Дожить надо до февраля. Пойдем, столы сдвинем, потанцуем. Девки хотят потанцевать, я же вижу.

– Да попозже.

– Попозже ты нажрешься.

– Отлезь, гнида. А где Гаривас?

– Не, это массовый психоз. Мы же собрались праздновать Галкину квартиру. И все разговоры, заметь, о Гаривасе.

– А что тут странного? – рассудительно произнес Конрой. – Он это… заметный человек.

На балкон, потеснив Конроя, вышел Ванька.

– Конрой! Перестрой гитару, – требовательно сказал Ванька. – Будь другом, перестрой гитару.

Ванька в компании любил попеть, но у него что-то странное было со слухом – совершенно отсутствовало сопряжение. Слышал он все верно, но с трудом воспроизводил. К тому же Конрой оставлял после себя гитару на семиструнном строе.

– Чего вы тут засели? "А чо это вы тут делаете, а?" Курите, отцы? Хорошую сигарету хотите? – Ванька протянул им пачку.

Он неделю назад вернулся из Сент-Луиса и привез огромное количество "солдатского", как до сих пор принято говорить, стиляжного "Кэмела" – крепчайшего, простого, вкусного, без фильтра*.

– Сколько раз, Иван, тебя Минздрав предупреждал? – грозно спросил Конрой.

– Вань, – сказал Вацек и подмигнул Конрою, – кого тут не хватает?

– В каком смысле? – Ванька оглянулся на гостей. – Гариваса не хватает. А ты что имел в виду?

– Ответ положительный, – вздохнул Конрой.

Он встал со стула и увел Ваньку перестраивать гитару.

Вацек посмотрел им вслед и стал вспоминать, как Гаривас летал в Пекин.

Это случилось два года назад.

У Ваньки погибала жена. От лимфогранулематоза. Ванька исхудал, посерел, метался во все стороны, как курица по проезжей части. То он пробивался на прием к генералам науки, то отыскивал целителей.

Генералы солидно сопели, превозмогали свою чрезвычайную занятость. Целители много говорили. К одному целителю Ванька, на беду целителя, пришел с Гаривасом.

Целитель жил в Сокольниках, плотный, седенький, бодрый.

Когда Ванька с Гаривасом вошли, в прихожей сидели отец безнадежного семилетнего мальчишки с лимфолейкозом и осунувшийся цирковой атлет с остеосаркомой. Чудодей с порога объявил, что денег брать не станет, потом сделал несколько осторожных оговорок. Некоторое время Гаривас слушал. После того как целитель прописал мальчишке браслеты из меди и пластины из олова, Гаривас шумно вздохнул, взял целителя за воротник, несколько раз сильно тряхнул и неинтеллигентно спросил:

– Что же ты, сука, ебешь мозги несчастным людям?

На следующий день Валера Новиков отвел Ваньку к доктору Киму. Валера сказал, что Виктор Ким – доктор наук, его выжили из "Блохинвальда", он слишком громко говорил о том, что официальная онкология преступно задавила неофициальную.

Валера заговорил с Кимом на их птичьем языке, Ванька увидел, что Валера слушает Кима внимательно и почтительно.

– Он очень грамотный. Правильный, – сказал Валера, когда Ким вышел из кабинета.

– Он ей поможет. Если я что-то понимаю в людях.

Ким приносил Ванькиной жене какие-то отвары – ее перестало тошнить, она начала есть (потом, когда было совсем плохо, Ким приносил комки опия – это помогало лучше аптечных наркотиков). Ким подолгу говорил с ней и просил Ваньку в это время к ним не входить, – и она перестала плакать часами, чаще вставала, она как-то сосредоточилась. К тому времени Ванька списался с двумя американскими и тремя европейскими клиниками. Из четырех клиник ответили, что время упущено, а из пятой прислали подробные рекомендации, как правильно подготовить свою жену к смерти. Типа, чтобы она все верно понимала и не обижалась.

– Все неправильно, – грустно сказал Ким через три недели. – С самого начала все нужно было делать не так. Но ведь вы этого знать не могли.

Он сам проводил Ваньку в китайскую лечебницу на Мосфильмовской. Там присюсюкивающий моложавый доктор сказал Ваньке вежливо и прямо, без восточных околичностей:

– При этой болезни очень трудно помочь. Трудно, даже если лечить сразу, даже если лечить китаянку, которая всю жизнь жила и питалась, как китаянка. У нас в Китае существует сеть лечебниц, – он быстро произнес китайское слово, – там занимаются такими болезнями. Я напишу туда.

– Но вы же китайский врач. Вы же учились… – Ванька глядел собачьими глазами.

– Я учился в Германии, – сказал врач. – Но этому я тоже учился. Я буду ее лечить. Мне нужны лекарства. Запишите. – И он стал надиктовывать труднопроизносимые транскрипции.

Тут опять появился Гаривас. Он накануне звонил Валере, потом Киму.

– Дай мне тот списочек, – сказал Гаривас. – Все равно мне туда лететь.

Позже выяснилось, что это было не "все равно". Гаривас планировал серию статей о литературном наследии русской колонии. Но лететь предстояло не в Пекин, а в Харбин. И не самому Гаривасу, а кому-то из его сотрудников. Но, так или иначе, Гаривас улетел в Пекин и привез много мешочков и коробочек с порошками и пилюлями. Ванькина жена вскоре умерла, но Вацек, Берг, Ванька и все остальные запомнили, как Гаривас без разговоров летал в Пекин.

– Ух ты! – бодро сказал Ванька за спиной у Вацека. – Ух ты, как я наелся!

Он пошатнулся, нетвердо прошел мимо Вацека и оперся о перила. На просторном балконе была заштабелевана всякая хурда-мурда – велосипед "Урал", торшер без абажура, рассохшаяся тумбочка, кафельная плитка, стопки старых журналов, завернутые в полиэтилен.

Ванька шумно вытащил шезлонг, неверными движениями разложил, постоял, прицеливаясь, и со скрипом улегся.

– Вот, – одобрительно сказал он. – Здесь и ляжем. Здесь, значит, станем отдыхать. А ты, Вацек, не пускай ко мне никого… пожалуйста.

И через несколько секунд он спал, отвесив нижнюю губу.