Карен Хокинс - Навеки твой

• Название: Навеки твой
• Автор: Карен Хокинс
• Издательство: АСТ, АСТ Москва
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-17-055957-2, 978-5-9713-9832-5

Обвенчаться в Шотландии много легче, чем в Англии, – вот почему этот гористый край стал истинным раем для бежавших влюбленных.

Чтобы спасти подругу детства Венецию Оугилви от поспешного брака с явным охотником за приданым, Грегор Маклейн несется в далекое Нагорье.

Венеция совсем не рада его вмешательству. Она просто в бешенстве. Однако не зря говорят, что от ненависти до любви – один шаг.

Когда снежная буря заточает Грегора и Венецию в крошечной сельской гостинице, оба они понимают: воспоминание о детской дружбе – всего лишь прикрытие для взрослой страсти. Страсти, которая, не позволит им отказаться друг от друга…

---

– Мы не должны, – произнесла она в то время, как ее пальцы занимались третьей пуговицей.

– Мы можем пожалеть об этом, – согласился он, гладя ладонями талию Венеции и ее округлые ягодицы.

– Уверена, что так и будет.

Она стянула с плеч Грегора жилет, отшвырнула в сторону и стала вытаскивать из-за пояса рубашку.

Грегор еще не знал женщины настолько решительной. Это она соблазняла его, а он наслаждался каждой минутой соблазна.

Она хотела его, хотела его.

Грегор привлек к себе Венецию и поцеловал в губы, окончательно потеряв самообладание.

Обратного пути не было.

Глава 13

Стоял жаркий летний денек, когда я в первый раз встретила вашего дедушку. Шла домой с поля, где помогала своему па. Голова у меня была повязана платком, платье провоняло потом, на ногах башмаки размером вдвое больше, чем надо. В такие дни я только и мечтала о другой, лучшей, жизни. Ваш дедушка был у нас чужой, он приехал навестить свою тетку. Он только глянул на меня, такую вот растрепу, и говорит: «Вот она, женщина, на которой я женюсь! Где же ты была всю мою жизнь, любовь моя?» А я тут же выпалила ему в ответ: «Не приставай ко мне, негодник! Ежели ты явился сюда с пустым кошельком, убирайся подобру-поздорову! Потому как лучше мне остаться навек незамужней, чем всю жизнь голодать!»

Старая Нора из Лох-Ломонда – трем своим маленьким внучкам в один холодный зимний вечер

Мать Венеции любила повторять, что упала в обморок, когда мистер Оугилви обнял ее в первый раз. Венеция считала, что это утверждение проистекает из склонности мамы к чрезмерной драматизации самых обычных вещей, однако сейчас, в жарких объятиях Грегора, она испытывала нечто похожее на обморочное состояние – у нее кружилась голова, подкашивались ноги.

Ее решимость ни в коем случае не приносить свое целомудрие в жертву импульсу сдала свои позиции, съежилась, а потом и вовсе исчезла, рассеялась, словно дым.

До сих пор ее жизнь была уравновешенной, предсказуемой. Пожалуй, она заслужила право на некоторые грехи, не требующие особого покаяния. Был момент, когда она чувствовала себя совершенно спокойной и уверенной в себе, а потом, то ли из-за какого-то прикосновения, то ли из-за того, как посмотрел на нее Грегор перед тем, как подойти кокну…

В распаленном желанием воображении вдруг отчетливо нарисовалась реальная картина: Грегор выбросил что-то в снег. Это что-то сверкнуло, будто золотая монета. Что он выбросил? И почему?

Губы Грегора коснулись ее шеи, и Венеция мгновенно утратила логический ход мыслей, так же как и способность держаться на ногах. Грегор подхватил ее и прижал к своему мускулистому горячему телу. Губы его тоже были горячими и властными. Он обнял Венецию за плечи и вдруг поднял голову, глянув Венеции прямо в глаза. Он приоткрыл рот, прекрасно очерченный четкими, красиво изогнутыми линиями. Дыхание вырывалось у него резкими толчками. От него слегка пахло его обычным одеколоном и не очень сильно, недостаточно явственно ромом.

Венеция едва не разрыдалась оттого, что губы Грегора больше не касались ее губ. В его взгляде она увидела вернувшуюся к нему трезвость разума и проблеск раскаяния. Сердцу стало больно: вспышка их безумия, вспышка страсти, увы, угасает.

Она отчаянно жаждала продолжения и, обняв Грегора, тесно прижалась к нему бедрами. С его губ сорвался стон.

– Венеция, – выдохнул, – не делай этого.

– Не делать чего? Вот этого? – спросила она и снова потерлась о него бедрами.

Он снова застонал и рывком привлек Венецию к себе.

Она ощутила, как нечто твердое прижалось к ней между бедер в самом низу живота, и прижалось весьма настойчиво.

Венеция проводила среди лошадей гораздо больше времени, чем обычная молодая леди; основные факты реальной жизни были ей известны, и она понимала, что к ней прижимается. Она не отпрянула, не воспротивилась; закрыв глаза, она ожидала дальнейшего.

Грегор снова застонал; он тоже закрыл глаза и запрокинул голову, на лице застыло выражение, в котором смешались мука и восторг. Взглянув на его лицо, полное страдания и страсти, Венеция вспыхнула, задрожала от нового приступа желания и еще крепче прижалась к Грегору.

– Не искушай меня, – отрывисто прохрипел он.

– Почему?

– Ты знаешь почему, – сдвинув брови, ответил он. – Прошу тебя, перестань. Это выше моих сил.

Он хочет, чтобы она отпустила его, прогнала от себя. Но это было бы для него мучительно трудно, и Венеция продолжила игру. Если она сейчас выполнит его требование, то уже никогда больше не окажется в объятиях Грегора, он никогда больше не поцелует ее. В этом нет никакого сомнения.

Ведь это и есть самое главное – она, именно она, внушила Грегору пылкую страсть. Ведь обычно он устраивал свои любовные дела с тем же спокойствием и расчетом, с каким вел дела житейские. Он не давал желанию слишком увлечь себя; выбирал любовниц с тем же лишенным страсти интересом, с каким выбирал лошадей.

Венеция ощутила приступ гордости за себя. Уговаривая ее сохранять самообладание, Грегор забыл об одной «мелочи»: о том, что она урожденная Оугилви. Она любила жизнь; она хотела, чтобы Грегор ее целовал, ласкал и удовлетворил жажду ее тела.

Венеция обеими руками вцепилась в рубашку Грегора и влекла его к себе.

– Поцелуй меня.

Взгляд Грегора потемнел; он обнял Венецию за талию.

– Если я тебя поцелую, то уже не смогу остановиться.

– А я тебя об этом и не прошу, – мягко ответила она.

Грегор стиснул зубы, глаза его сверкнули.

– В таком случае нам придется поступить в соответствии с обстоятельствами. Ты меня понимаешь? Мы должны будем вступить в брак.

Вступить в брак?

Эти слова остудили пыл Венеции своей холодной как лед резонностью. Она отступила от Грегора с такой поспешностью, что споткнулась и чуть не упала. Повернувшись, она скрестила руки на груди, словно пыталась оградить себя от нескромного взгляда.

Грегор так и остался стоять с раскинутыми в стороны руками. Его цель была достигнута. Одной короткой фразой он остудил любовный пыл, который светился в серебристых глазах Венеции.

Это могло бы показаться смешным, если бы Венеция не отреагировала столь быстро.

В эту минуту он понял горестное разочарование Рейвенскрофта по поводу того, что запланированное им бегство с Венецией не удалось. Грегор не имел особого желания жениться, но и отказ не доставил ему удовольствия. Он преисполнился чувством потери, которое причинило ему душевную боль.

Боже милостивый, он хотел лишь овладеть этой женщиной, уложить ее на диван, задрать ей юбки и погрузиться в ее тепло. Она была согласна на это, была к этому готова, и в комнате еще висело тяжелым облаком их взаимное желание.

Будь проклят ромовый пунш, будь проклята снежная буря, будь проклято пребывание в этой гостинице и вынужденная тесная близость с Венецией. Он хотел, чтобы у него был выбор, но выбора не было. Если бы он допустил, чтобы момент соблазна перешел в безумную страсть, им обоим пришлось бы встать на путь, который привел бы к полному и необратимому крушению их дружбы.

Черт побери, но и отпустить Венецию вот так тоже очень трудно. Она была согласна погрузиться с ним в море страсти, которое угрожало полностью поглотить их обоих. Ну а дальше? Что потом? Грегор глубоко вздохнул и прогнал от себя соблазнительные видения. Он отвернулся от Венеции, пытаясь хоть как-то собраться с мыслями.

В комнате стадо прохладно, и Грегор почувствовал это, когда шел к окну, чтобы раздвинуть шторы и убедиться, что Рейвенскрофт и Чамберс покинули свой наблюдательный пост. Он оперся одной рукой о подоконник и прижался лбом к холодному стеклу; тело его все еще отзывалось легкой дрожью на присутствие женщины, которая молча стояла в нескольких шагах позади него.

Когда руки у Грегора перестали дрожать, а его чресла наконец позволили рассудку прийти в норму, он обернулся:

– Венеция…

Дверь распахнулась. В проеме появился шатающийся из стороны в сторону Рейвенскрофт, весь покрытый снегом – буквально с головы до ног. За ним виднелся явно оробевший Чамберс.

Венеция нахмурилась.

– Что вам здесь нужно? – спросила она.

Рейвенскрофт переступил порог, лицо у него пылало яростью. Он на что-то наступил, остановился и посмотрел себе под ноги. Оказалось, что он стоит на измятом жилете Грегора.

Грегор шагнул вперед.

– Рейвенскрофт, не…

И тут Рейвенскрофт заорал так, что голос его разнесся по всей гостинице:

– Маклейн, вы подлец! Вы соблазнили ее! Я требую сатисфакции!

Далеко к, югу от гостиницы Тредуэллов Лондон медленно приходил, в себя после неожиданной снежной бури. Спустя четыре дня жители города расчистили дороги, по которым смогли двигаться кареты и повозки. Мостовая теперь представляла собой мешанину из тающего льда и грязных луж.

Ровно в половине шестого изящная карета остановилась у парадного входа в клуб «Уайтс»; позолоченный герб на ее дверце блестел в лучах заходящего солнца. Дворецкий клуба мистер Браун всплеснул руками и отправил лакея сообщить повару, что последний гость частного приема в столовой прибыл. После этого мистер Браун, поправив сюртук, распахнул огромную дубовую дверь.