Анатолий Отян - Всё Что Есть Испытаем На Свете

• Название: Всё Что Есть Испытаем На Свете
• Автор: Анатолий Отян
• Жанр: Биографии и Мемуары

Эта книга будет рассказывать о моей учёбе в техникуме и институте, службе в ВДВ, но, главное, в моём повествования будет рассказ о моих занятиях парашютным спортом, о парашютистах, людях бывших рядом со мной, немного о моей работе. Торопиться я не буду, постараюсь рассказать о самых интересных эпизодах своей жизни, своих парашютных делах. Я всё время откладываю эту тему, боясь быть неинтересным и непонятым читателями, не связанными с парашютным спортом. Там много специальных понятий, названий, которые можно и нужно вставлять в учебник по парашютной подготовке, коим эта книга не является. Но я постараюсь передать свои эмоции, своё состояние до, во время и после прыжка.

Поделиться своими воспоминаниями о людях, хороших и не очень (в моём восприятии). Поэтому не судите меня строго, и хотя мне хочется чтобы людям понравилась книга, если не нравится, не читайте.

---

Анатолий Отян Всё Что Есть Испытаем На Свете

Предисловие

Когда я написал о службе в стройбате и о своём детстве, я обнаружил. что я совершил много неприглядных поступков. Но продумывая эту книгу, я обнаружил у себя проступков столько, что можно только из них написать отдельную книгу. Если бы я писал художественное произведение, я бы из своих только поступков собрал бы 3-4 персонажа. Был бы, естественно, положительный герой, трус, добряк, отпетый негодяй, прекрасный семьянин, выпивоха и можно было бы этот ряд писать до бесконечности. Но я пишу именно о себе и то что было, то было. Кто знал меня, тот вряд ли изменит обо мне мнение, ну а если кто не знал, как я сумею написать, так меня и будет себе представлять.

Некоторые эпизоды умрут вместе со мной, о некоторых живущих ещё людях я не хочу писать так, чтобы обидеть их или, которых нет, попытаюсь не осквернять их память. Действительно, хотелось бы показать себя в лучшем свете, чем я есть и был на самом деле, но без покаяния не может быть прощения. Я прошу поверить мне, что я не хотел никогда делать умышленно плохо другим людям, но как правило, больше всего я, как и все, самую большую боль причинял близким мне людям. И пусть кому я причинял боль по недомыслию, стечению обстоятельств, необходимости, простят меня. И всё же я надеюсь, что если положить на весы то доброе, что я сделал в своей жизни и плохое, то доброе перевесит. Но судить не мне. Для всех нас есть один судья (…и мысли и дела ОН знает наперёд), и хотя я Отян неверующий, надеюсь на лучшее.

КИРОВОГРАДСКИЙ СТРОИТЕЛЬНЫЙ ТЕХНИКУМ

Поступил я в техникум довольно легко, но стипендию первый семестр не получал, а для меня это было очень важно. Я по своей натуре лентяй. И если не хочу чего-то делать, то меня вряд ли можно заставить. А вот убедить меня и заинтересовать можно. В техникуме за четыре года мы должны были пройти полный курс обучения общеобразовательных предметов средней школы, и ещё больший курс предметов по строительной специальности. С первого дня был задан такой темп, что ни в школе тогда, ни в школе теперь такого нет.

Я же привык учиться спустя рукава и по некоторым предметам нахватал двоек. У нас была пятибалльная система оценок, вернее четырёхбалльная, потому что самой плохой оценкой была двойка.

Алгебру я плохо знал и в школе, а здесь только по ней схватил три "пары" подряд Математику читал у нас Лев Яковлевич Варнавицкий. Хотел написать "этот человек", но понял, что это не совсем уважительно с моей стороны. Лев Яковлевич был педагог от Бога, он сыграл в моей жизни главенствующую роль, наверное, сравнительную только с материнской.

Лев Яковлевич обладал среди студентов (так мы себя называли, хотя правильнее называть – учащиеся техникума) колоссальным авторитетом, был по существу кумиром. Когда на общетехникумовских собраниях только упоминалось его имя и фамилия, зал разряжался такими аплодисментами, что им мог позавидовать кто угодно. Вообще Лев

Яковлевич был скромным человеком, высокого роста, с вытянутым лицом, широким носом, у переносицы, в пенсне с толстыми стёклами.. Все четыре года, пока я учился, Лев Яковлевич проходил зимой и осенью в старом коричневом кожаном пальто, которое обновлял, перекрашивая заново. Пару месяцев краска на нём держалась, потом опять трескалась и осыпалась. Он читал у нас кроме математики сопромат и теоретическую механику. Читал он свои предметы настолько блестяще, что нам, кто у него учился, потом, учась в институте, было легко сдавать экзамены по этим предметам, так глубоки были наши знания.

Приведу один забавный пример. В1975 году, через двадцать лет после окончания техникума, мой сын Сергей учился в девятом

"математическом" классе Школы N36.

Вместе с ним учились две девочки: Регина Золотарева и Лена

Пархоменко, дети моих техникумовских соучеников.. Преподавал математику у них лучший преподаватель математики в Кировограде с советской фамилией Красный. Он им домой задал задачу по стереометрии, которую стандартным путём решить было нельзя.

Сергей посидел над той задачей, не решил её и предложил мне попробовать решить. Лев Яковлевич учил нас решать сложные задачи, ища простые варианты. Я покрутил ту пирамиду вокруг оси так, чтобы спроектировать искомые линии на ону из граней, и решение стало простым. Сергей записал это решение и отправился в школу. Но оказалось, что эту задачку из всех учеников смогли решить только… догадываетесь кто? Правильно- Золтарёва и Пархоменко. Без комментариев (No comments), как говорил Черчилль.

Но пока я хватал двойки.

Лев Яковлевич увидел во мне способного к математике лентяя и оставил меня после занятий. У другого преподавателя я бы просто ушёл, но ослушаться Варнавицкого было за пределом понимания любого студента. Лев Яковлевич повёл меня на лекцию в старшую группу, посадил меня за последний стол, дал решать три примера по алгебре и велел решить. Мне было очень стыдно перед старшими ребятами, и я до сих пор помню их ухмыляющиеся и удивлённые лица. К счастью, это оказалась группа не моей сестры. Два часа я корпел над этими примерами, два из них решил, а к третьему Лев Яковлевич показал мне ход решения. Он не выразил удивления, а просто сказал мне, что я умею, но не хочу, и предупредил меня, что будет водить меня по всем группам до тех пор, пока я не стану делать домашние задания.

Перспектива позориться перед всем техникумом меня не устраивала я стал сидеть над домашними заданиями. Чего не мог сделать сам, перед уроками списывал у ребят. У нас это называлось "дай скатать". Оценки у меня исправились на тройки. Я вошёл во вкус учёбы, тем более, что у Льва Яковлевича были интересные подходы, стимулирующие желание делать домашние задания. Он был скуп на оценки, но вместе с обычными задачами давал и сложные "на любителя", за решение которых ставил четыре. Внутри семестра получить у него пятёрку было почти невозможно.

Однажды он задал на воскресенье три сложные задачки по геометрии.

Я сел за них и решил во что бы то не стало их сделать. Потратил на каждую по часу времени и все решил. Когда пришёл в техникум, оказалось, что никто, ни один человек ни одной задачи решить не сумел. И тут сработало "дай скатать". Списали у меня только пять отличников. (Помню их всех пофамильно) Остальные даже этим себя не утруждали. Когда Лев Яковлевич вошёл в аудиторию, он спросил о том, кто решил задачи. Все, кто у меня скатали, подняли руки. Поднял и я.

Он попросил у всех тетради, посмотрел их и поставил всем, кроме меня пятёрки (небывалый случай) в журнал. Мою тетрадь он даже не смотрел.

Я робко спросил, а почему мне не поставили оценку, и мой любимый

Лев Яковлевич отмахнулся от меня как от назойливой мухи и сказал что-то вроде того, что совесть надо иметь, дескать списал так не нахальничай. Обида меня захлестнула через край так, что я чуть не разревелся, но взял себя в руки и постарался не подать и виду. Я не держал зла на Варнавицкого, тем более, что после первого семестра я сдал два экзамена по математике с оценкой отлично и все годы у Льва

Яковлевича, кроме пятёрок других оценок не имел. Тот толчок, который он сумел совершить, вывел меня в люди. Уже потом через много лет он встречал мою маму и говорил ей, что у её сына светлая голова. Я был доволен (не люблю слова горжусь – "усмири гордыню") тем, что заслужил похвалу именно от него.

У Льва Яковлевича был сын, тоже математик, какой-то странный.

Маленького роста и что-то постоянно бубнящий. А дочь была интересная высокая, похожая на Льва Яковлевича женщина, на два или три года младше меня. Интересно, что на наш вопрос, какое учебное заведение он закончил, Лев Яковлевич ответил, что всю жизнь занимался самообразованием. На этом можно было бы закончить рассказ о

Варнвиицком, если бы ещё не один случай, раскрывающий его, как педагога и человека.

Меня посадили за первый стол между двумя девочками, чтобы я был на виду у преподавателей и меньше крутился и разговаривал. Бабушка моего соученика Миши Заславского (умершего здесь, Германии несколько лет назад) жаловалась моей маме: "Толя хитрый, сделает задачи, а потом мешает Мише учиться".

Так вот, на уроке по тригонометрии мы решали задачу на тождества.

Я, не глядя на доску, возле которой решал это задание Сергей Хулга, решал её у себя в тетради. Лев Яковлевич мельком заглянул ко мне в тетрадь и сказал, что я решаю неправильно. Я буркнул в ответ, что правильно, и продолжал решать. Тогда он, разозлившись, вырвал у меня из тетради лист с задачей, скомкал его и бросил в печку.

Была весна и печи уже не топились. Я сидел и ничего не делал, и

Лев Яковлевич меня спросил, почему я не работаю. Я продолжал утверждать, что у меня решение правильное, дескать, он сам говорил, что надо решать более простым путём. И Лев Яковлевич взорвался, наверное, первый раз за всю его педагогическую деятельность. Лицо его перекосилось, он говорил мне какие-то обидные слова и, наверное, мог бы ударить, но я стоял на своём. И Лев Яковлевич присел и полез в печку за бумажкой. Все замерли, ожидая расправы на до мной. Он достал злополучный листок, разгладил его и стал внимательно рассматривать. Потом он подал его мне и сказал, чтобы я заканчивал решение. В аудитории никто не хихикнул. Хотя все тоже торжествовали вместе с Отяном, но и обижать Варнавицкого никто не хотел.