Николай Павленко - Петр II

• Название: Петр II
• Автор: Николай Павленко
• Жанр: Биографии и Мемуары

Внук Петра Великого и сын царевича Алексея, Петр II (1715–1730) вступил на императорский трон, когда ему не исполнилось еще двенадцати лет, а умер, не достигнув пятнадцатилетнего возраста. Взбалмошный и капризный, не по годам развитый физически, он изведал в столь юном возрасте почти все прелести и пороки взрослого мира. О судьбе царя-отрока, о людях, окружавших трон, а также о жизни страны в годы его короткого царствования рассказывает в своей новой книге старейший автор серии «Жизнь замечательных людей», выдающийся русский историк и признанный классик историко-биографического жанра Николай Иванович Павленко.

Книга издается к 90-летию автора.

---

Меншиков впервые в жизни оказался в растерянности. Он не знал, где ему искать защиту. Вельмож, готовых протянуть ему руку помощи, рядом не было. Бывшие соратники, вместе с ним вручавшие корону Екатерине I, находились в ссылке или умерли. С влиятельными членами Верховного тайного совета, канцлером Головкиным и адмиралом Апраксиным, Меншиков был в ссоре. С Головкиным — из-за преследования Ягужинского; с Апраксиным — из-за отказа удовлетворить его просьбу об отставке. (Любопытные подробности о ссоре генералиссимуса с адмиралом сообщил Кампредон в депеше от 9 марта 1726 года: «Дня четыре тому назад адмирал Апраксин собрал у себя всех своих племянников и объявил им, что на его взгляд все начала покойного царя исчезли бесследно, что ему, адмиралу, не позволяют даже удалиться под конец дней своих на покой; между тем, прибавил он со слезами на глазах, у него уже слабеет память и хотя он, подчиняясь требованиям, вступит еще на корабль в нынешнем году, но это будет уже в последний раз».[59]) 8 сентября Маньян извещал свое правительство, что якобы уже был подготовлен указ о ссылке в Сибирь 70-летнего Апраксина «вместе с несколькими другими лицами из высшего класса, которых подозревали в осуждении его (Меншикова. — Н. П.) брачных планов». В депеше, отправленной 10 сентября, он же писал о том, что в бумагах Меншикова обнаружен проект, суть которого сводилась к тому, чтобы удалить из Совета Апраксина, Головкина и Остермана и назначить на их место генерала Г. П. Чернышева, нынешнего рижского губернатора, генерала М. Я. Волкова и «еще одного, носящего ту же фамилию и состоящего советником Военной коллегии Алексея Яковлевича».

В этой критической ситуации Александр Данилович не проявил свойственной ему решительности и напористости в борьбе с недругами. Его запоздалые действия скорее напоминают движения утопающего, хватающегося за соломинку. Так, он велел отправить письмо фельдмаршалу М. М. Голицыну, командовавшему украинской армией: «Извольте, ваше сиятельство, поспешать сюда, как возможно на почте, и когда изволите прибыть к перспективной дороге, тогда изволите к нам и к брату вашему князю Дмитрию Михайловичу Голицыну прислать с нарочным известие и назначить число, в которое намерены будете сюда прибыть, а с Ижоры опять же обоих нас паки уведомить, понеже весьма желаем, дабы ваше сиятельство прежде всех изволили видеться с нами».

В том, что Меншиков обратился за помощью к фельдмаршалу, нет ничего удивительного: после отказа великой княжны Натальи Алексеевны выйти замуж за его сына князю удалось подыскать другую знатную невесту — дочь фельдмаршала Голицына. Переговоры зашли так далеко, что уже был назначен день свадьбы.

Другое письмо светлейший отправил Зейкину — тому самому, которого еще Петр Великий прочил в воспитатели великого князя: «Господин Зейкин! Понеже его императорское величество изволил вспамятовать ваши службы и весьма желает вас видеть, того ради изволите ехать сюда немедленно; ежели же за распугнем ехать сюда не похочете, извольте быть у Александра Львовича Нарышкина, а мы тебя весьма обнадеживаем, что мы вас не оставим, а паче прежнего в милости содержаны быть имеете».[60]

Цель этого письма очевидна — князь, видимо, заподозрил двойную игру наставника императора Остермана и решил заменить его Зейкиным.

«Повседневные записки» зарегистрировали беседу Меншикова с Остерманом, состоявшуюся 5 сентября: «тайно ж разговаривал с тайным действительным советником вице-канцлером графом Остерманом». О предмете собеседования можно догадаться: речь, несомненно, шла об отношениях между князем и Остерманом и между князем и императором.

Поведение Меншикова в канун своего падения достойно удивления. Оно дает основание полагать, что князь недооценивал меры опасности, нависшей над его головой, и был ослеплен собственным могуществом настолько, что не допускал мысли о наличии сил, способных его свергнуть. Он смотрел на происходившее как на очередную интригу, хотя и неприятную, но не настолько, чтобы с ней нельзя было справиться.

О том, что ход мыслей светлейшего был именно таков, свидетельствуют его последующие поступки: вместо того чтобы немедленно взять Остермана под стражу (пока это еще представлялось возможным), он вступает с ним в дискуссию, а затем отправляет письма Зейкину, рассчитывая заменить барона в должности главного наставника императора. Но даже если бы Зейкин ответил согласием на это предложение, у врагов светлейшего было вполне достаточно времени для того, чтобы расправиться с ним. Столь же безнадежным был вызов фельдмаршала М. М. Голицына: хотя он и пользовался уважением и любовью солдат и офицеров, но без украинской армии, которой он командовал, фельдмаршал вместе со свитой никакой силой не обладал.

Так Меншиков, будучи генералиссимусом, президентом Военной коллегии и шефом Ингерманландского полка, вместо того чтобы использовать административные рычаги и силу гвардии, предоставил своим противникам возможность перехватить инициативу. Сам же он пассивно ждал решения своей участи.

Надо полагать, что заговорщикам были хорошо известны решительность светлейшего, его умение сметать с пути всех, кто препятствовал его восхождению к вершинам власти. Заговорщики не отпустили князю ни одного дня. Их надежды тоже возлагались на гвардию. Миних предусмотрительно вывел из столицы основанный Меншиковым и верный ему Ингерманландский полк и тем лишил князя военной опоры.

7 сентября, в тот самый день, когда император прибыл в Петербург и когда Меншиков — на этот раз с большим запозданием — отправлял письма фельдмаршалу Голицыну и Зейкину, император (читай: Остерман) послал объявить гвардии, чтобы она слушалась только его приказаний, объявленных ей майорами князем Юсуповым и Салтыковым. Вечером того же дня две дочери Меншикова, невеста царя и ее сестра, прибыли в Летний дворец для того, чтобы поздравить Петра со счастливым приездом. Однако они были встречены так неласково, что вынуждены были тут же ретироваться.

В действиях Остермана нельзя не увидеть почерк самого Меншикова: став на путь открытой схватки, надлежит действовать быстро, решительно и беспощадно, не оставляя противнику времени для того, чтобы собраться с силами и оказать сопротивление.

Судьба князя была решена на следующий день, в пятницу 8 сентября, когда к нему во дворец прибыл майор гвардии Семен Андреевич Салтыков с объявлением ареста — Меншикову запрещалось покидать пределы дворца. Это объявление сразило князя настолько, что с ним случился обморок. По другим сведениям, он вел себя спокойно, с достоинством и жаловался, как жестоко с ним поступают в благодарность за долгую и беспорочную службу.

Добрая и сострадательная княгиня Дарья Михайловна вместе с детьми и сестрой Варварой отправились во дворец умолять Петра о помиловании. Они дождались выхода императора из церкви, пали на колени и просили о пощаде. Сведения о том, как повел себя Петр, тоже противоречивы. Прусский посол Мардефельд доносил, что Петр поднял княгиню и произнес какие-то слова утешения. Австрийский же дипломат Караме сообщал по-другому: Петр прошел мимо просителей, велев передать Меншикову, чтобы тот более его не беспокоил.

Потерпев неудачу у Петра, княгиня с детьми отправилась с мольбами к Елизавете Петровне, Наталье Алексеевне и Остерману, но те тоже не вняли им. Обращает на себя внимание тот факт, что княгиня просила о пощаде не кого-либо из вельмож, а Остермана, не подозревая, что он как раз и является источником всех их бед. До конца не осознал истинной роли Остермана и сам Меншиков. Известно, что он отправил с дороги в ссылку письмо к Остерману с просьбой прислать к нему доктора (князь нуждался в медицинской помощи): очевидно, он был осведомлен о влиянии наставника на императора, но не о его тайном участии в своей собственной судьбе.

Пока же Меншиков обратился с пространным письмом к императору. Он не признавал за собой никакой вины: «Никакого вымышленного перед вашим величеством погрешения в совести моей не нахожу, понеже все чинил я ради лучшей пользы вашего величества». Далее следовала просьба о всемилостивейшем прощении, освобождении от ареста и, наконец, «дабы ваше величество повелели для моей старости и болезни от всех дел меня уволить вовсе».[61]

Прошение осталось без ответа — неписаные законы того времени не предусматривали пощады для поверженных в борьбе за власть. И разве сам светлейший забыл, как он остался глухим к просьбам родной сестры о помиловании ее супруга, Антона Девиера?

За арестом последовал указ, подписанный Петром II в Верховном тайном совете 8 сентября. Его составил Остерман:

«Понеже мы всемилостивейшее намерение взяли от сего времени сами в Верховном тайном совете присутствовать и всем указам отправленным быть за подписанием собственных наших рук и Верховного тайного совета, того ради повелели, дабы никаких указов или писем, о каких бы делах оные ни были, которые от князя Меншикова или от кого иного партикулярно писались или отправлены будут, не слушать и по оным отнюдь не исполнять, под опасением нашего гнева, и о сем публиковать всенародно во всем государстве и в войске из Сената».[62]