Марина Палей - Рая & Аад

• Название: Рая & Аад
• Автор: Марина Палей
• Издательство: Журнал «Зарубежные записки», №15
• Жанр: Современная проза
• Год: 2008

Об авторе:

Прозаик, переводчик, сценарист. Родилась в Ленинграде, закончила медицинский институт, работала врачом. В 1991 году с отличием закончила Литературный институт. Печатается с 1987 года. Автор девяти книг. Переведена на двенадцать языков. Финалист премий Букера (2000, роман “Ланч”), И. П. Белкина (2005, повесть “Хутор”), “Большая книга” (2006, роман “Клеменс”). Выступает в жанре one-person-show, соединяя свою лирику, фотографию и дизайн с классической и современной музыкой. С 1995 года живёт в Нидерландах.

---

prose_contemporary МаринаАнатольевнаПалейcf61c8ac-4887-102c-9c5b-e8b0b7836b8fРая & Аад

Об авторе:

Прозаик, переводчик, сценарист. Родилась в Ленинграде, закончила медицинский институт, работала врачом. В 1991 году с отличием закончила Литературный институт. Печатается с 1987 года. Автор девяти книг. Переведена на двенадцать языков. Финалист премий Букера (2000, роман “Ланч”), И. П. Белкина (2005, повесть “Хутор”), “Большая книга” (2006, роман “Клеменс”). Выступает в жанре one-person-show, соединяя свою лирику, фотографию и дизайн с классической и современной музыкой. С 1995 года живёт в Нидерландах.

2007 ru glassy FB Editor v2.0 27 January 2009 http://magazines.russ.ru/zz/2008/15/pa8.html http://magazines.russ.ru/zz e2f25b7a-4887-102c-9c5b-e8b0b7836b8f 1.0

v. 1.0. Создание fb-книги, доп. вычитка (glassy)

Марина Палей. Рая & Аад Журнал «Зарубежные записки», №15 2008

Марина ПАЛЕЙ РАЯ & ААД

Часть I. Медленное харакири под куполом цирка (письменные показания Первого брачного свидетеля)

1

В лагере для беженцев она значилась как вдова украинского оппозиционера. Детальней версия звучала так: вдова украинского оппозиционера, зверски растерзанного верными приспешниками антидемократического режима.

Между Киевом – и этим нидерландским лагерем рядом с деревней Маасланд – тайной занозой саднила её память Великая Британия, которая была явлена ей, месяц назад, в виде такого же лагеря, только значительно меньше и грязней, – Великая Британия, где зацепиться ей так и не удалось. А ведь родители продали последнее, залезли пожизненно в долги, чтобы выпихнуть её, старшую из трёх дочерей, в Европу. Теперь надо было драться насмерть.

Сложность состояла не в том, что она прибыла в лагерь девственницей. Люди, бравшие у неё интервью (то есть допрашивавшие её с переводчиком и заполнявшие какие-то бумаги), как ни странно, не стали требовать никаких дополнительных доказательств имевшего место брака, то есть остались вполне удовлетворены документом, купленном её мамашей на Подоле. И, судя по всему, запрашивающие вряд ли собирались сопоставлять юридическую мощь этой бумаги с результатами, скажем так, деликатного медицинского обследования «молодой вдовы». (А ведь она именно этого, то есть «обследования», больше всего и ужасалась. Потому что в лагере не прекращались упорные слухи, что такие дела, конечно же, проверяют. Например: назвался гомиком – так побудь гномиком, постой домиком. Продемонстрируй, стало быть, – ну и так далее.)

Однако же неувязка заключалась не только в том, что она, объявив себя безутешной вдовой, являлась анатомически безупречной девственницей. В конце концов, при желании, можно было бы (ссылаясь на исторические, а также доисторические источники) напомнить «проверяющим» лицам, что человечество знало сколько угодно платонических браков – которые были таковыми из принципа, из вредности характеров, из социального эпатажа, из особенностей артистического имиджа – или по немочи одного из супругов. Да что далеко ходить! – а родители Иисуса Иосифовича? 

На случай страшной проверки в загашнике был припасен и другой изворот: можно было бы загодя разделаться с этой уликой (в смысле: с досадным анатомическим рудиментом) собственноручно – как это делают (она вычитала это из женского журнала) в некоторых полинезийских, что ли, племенах.

Но неувязка заключалась, повторяем, не только в этом. Тем более, что и длилась она недолго: на третью же лагерную ночь слаженно действующая четвёрка марокканцев – этот телесный дефект ей живёхонько устранила. Без гамлетовских колебаний со своей стороны – и, главное, без заблаговременного оповещения стороны противоположной. Делов-то. То есть четверо верных друзей привели, наконец, её гендерную оснастку в полное соответствие с возрастным стандартом.

Вдова политического оппозиционера, она проплакала потом месяца полтора: венерические хворобы или залёт – это было бы в её положении полной катастрофой. Однако – судьба помиловала.

Далее. Закавыка усугублялась даже не тем, что она, двадцатидвухлетняя ширококостная деваха, напрочь не обнаруживала в своём поведении неуловимых, но одновременно неоспоримых черт, которые с головой выдают заматерелую тётку, вдосталь хлебанувшую матримониального счастья.

Главная сложность состояла в ином. Конкретная (то есть политическая) мотивация бегства, выбранная ею вместе с родителями – так любовно, продуманно, взвешенно и, как им всем казалось, так дальновидно, – данная мотивация к этому времени перестала работать. Железная занавесочка – стыдливо, но непреклонно – опустилась в одностороннем порядке. Лагерным мытарям (из коллапсировавших в одночасье царств-государств Восточной Европы), уповавшим на безотказно действовавшую до того магическую статью, всё чаще стали говорить: ваша страна уверенно движется по пути построения демократического, правового, экономически и культурно развитого общества. Так что, типа того, срочно езжайте назад, дабы, в полном объёме, насладиться такими достижениями вашего социума, каковые нашему не видывались даже и в психоделических грёзах.

В итоге иммиграционная процедура закончилась для неё отказом, и она оказалась – ну да, на улице.

2

В том же регионе, относительно недалеко от лагеря, а именно: в индустриальном, денно и нощно грохочущем городе-порте – ей удалось обнаружить необычную протестантскую кирху. Означенный Domus Dei (занимаясь, главным образом, виноторговыми операциями с одной из стран неспокойной Колхиды) предоставляла временный приют некоторым «ограниченным контингентам и отдельным группам лиц».

А именно: на первом этаже этой кирхи располагались местные наркоманы (не самые образцовые подданные королевы Беатрикс, но не оставленные, тем не менее, её неусыпной заботой – равно как и милостью дальновидно-лояльного общества), на втором – кантовались такие, как она, международные бродяжки – с негативно завершённой иммиграционной процедурой – и вполне естественным нежеланием умереть, будучи заключёнными в пенитенциарные и любые прочие объятия родины-мамы.

Жёстким условием постоя для непризнанных беженцев являлся их нежный, надёжный, регулярный уход за наркодоходягами – остроумно продуманный цикл безотходно-богоугодного, почти самоокупаемого производства (с соответствующими дотациями от конфессиональных партнёров). Однако главный («имплицитный») навар приносила руководству кирхи отлаженная спекуляция нектарами кахетинских богов.

О, этот нектар образовывал в акватории кирхи очень густую дельту, куда впадали: «Кахети», «Эрети», «Алазанская долина», «Цинандали», «Саперави», а также «Киндзмараули», «Напереули», «Ахашени», «Хванчкара», «Оджалеши», «Пиросмани»… Ничего не забыли?

Перспектив у Раи, получившей это странное прибежище, не было никаких. И не потому, что уют этого крова (где снова сшиблись лоб в лоб, нож в нож – непримиримо враждебные этносы, именно друг от друга-то и пустившиеся врассыпную с матери-родины), – не потому у Раи не было перспектив, что уют этого крова был куда менее зыбким, чем обетованное совместное благоденствие агнца и льва. Главная незадача состояла в том, что филантропическое предоставление крыши над головой являлось, по сути, аналогом укорачивания собачьего хвоста – в смысле: укорачивания по кусочкам – то есть лишь отдаляя, но не устраняя жуткий день депортации. Иногда призрачные постояльцы второго этажа, нарушая заведенный ход событий, присоединялись к потусторонним постояльцам первого – и где-то, в альтернативной инобытийности, заедино склеивали коньки от милосердной overdose.

Для тех, кто ещё цеплялся за жизнь, не оставалось ничего, кроме чуда.

В случае Раи оно сработало.

3

Она умела услужливо – как бы «лучезарно» – улыбаться. Раздольно, румяно, белозубо. И это умение (церковной администрации нравилось сияющее подтверждение её богоугодных дел) оказалось для смекалистой киевлянки индивидуальным билетиком в следующий круг забугорного рая.

А именно: невестка пастора, включённая в семейный бизнес, взялась познакомить её с молодым человеком, своим дальним родственником, который, произнося «О, Tolstoy!» – или «О, Dostoeffsky!», молитвенно закатывал глаза и словно бы впадал в транс.

Знакомство состоялось. Они, вдвоём, сидели в синих бархатных креслах за изящным буковым столиком, то есть находились именно с правильной стороны кафе «England» (на внешней стороне витрины которого значилось: «You are from the wrong side of the glass!»[1]), и, почти не слыша небрежно-элегантного бренчания белоснежного фортепьяно – джазового, обманчиво-разболтанного, мощно подхлёстывающего адреналин, – довольно напряжённо цедили уже по четвёртой чашечке кофе.