Левон Хачатурьянц - Здравствуй, Фобос!(Науч.-фант. хроника — «Путь к Марсу» - 3)

• Название: Здравствуй, Фобос!(Науч.-фант. хроника — «Путь к Марсу» - 3)
• Автор: Левон Хачатурьянц
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1988

В книге космонавта Евгения Хрунова и профессора Левона Хачатурьянца читатели вновь встретятся с героями предыдущих повестей «Путь к Марсу» и «На астероиде». На этот раз предстоит экспедиция на Фобос, чтобы проникнуть в загадочный объект, сооруженный инопланетянами…

---

Палец — на панели. Должно пройти пять секунд, чтобы микрокомпьютер «понял»: прикосновение не случайно…

Внезапный резкий удар выбил передатчик из рук Шварцкопфа.

…Предки О'Нейла были родом из Ирландии. Его прабабка затонула на одном из судов, сраженных фашистской торпедой. Молодой инженер не имел того, что можно было бы назвать стройными политическими убеждениями. Он твердо знал лишь одно: на Землю не могут вернуться времена военного кошмара, массовых убийств мирного населения, самолетов с бомбовым грузом над беззащитными городами, концлагерей, окоченелых детских трупиков на снегу перед бараком… О'Нейл прочел немало книг о войнах, о фашизме, просмотрел уйму старых кино- и видеохроник. В свободное время он изучал материалы Нюрнбергского процесса, свидетельства очевидцев о напалмовой и химической «обработке» американцами Вьетнама, леденящие кровь описания событий в Кампучии… Наивной, идеалистически-прекраснодушной была его вера в то, что людям «надоест» взаимное истребление, и однажды они, невзирая на все барьеры — классовые, религиозные и иные, — бросятся друг другу в объятия и будут жить в вечной любви.

Этот бледный, сутулый, большеносый брюнет с развинченными движениями прямо-таки вскипал, услышав хотя бы намек на сожаление о «добром старом времени». Каково же было О'Нейлу столкнуться в дни подготовки к полету со Шварцкопфом, у которого сквозь напускную доброжелательность то и дело проглядывали замашки правнука штандартенфюрера СС! Все эти разговоры об утрате мужества, о «беззубом» человечестве, времени разоружения, о боевых походах и овеянных славой знаменах предков были противны О'Нейлу. Клаус, заметив, что инженер корабельных коммуникаций явно сторонится его и даже выказывает неприязнь, начал изощренно насмехаться над ним. Этого было достаточно. О'Нейл возненавидел Шварцкопфа и стал относиться к нему с подозрительностью. Интуиция подсказывала: человек с подобными взглядами не может просто так, благодаря одним профессиональным достоинствам, оказаться в международном экипаже, рядом с неграми, арабами, «красными»… О'Нейлу показались странными и первая (стоившая лучевой болезни), и вторая экскурсии Клауса к реактору. Технически в них не было никакой нужды. Все системы ядерного двигателя управлялись дистанционно, претензий к «котлу» за время полета не было; в излишнюю добросовестность Шварцкопфа, якобы осуществлявшего регулярный техуход почему-то в одном и том же отсеке форсунок, верилось с трудом. Поэтому когда Клаус отправился через весь корабль к реактору за минуты до запуска «Аннушки», с риском прозевать столь важное событие, О'Нейл отправился следом, уверенный, что тот задумал что-то недоброе…

Тщетно ожидали шифрованного сообщения джентльмены из ЦРУ, собравшиеся на приватной квартире, — о подготовленной операции не докладывали даже начальнику отдела, не говоря уже о «либерале», «президентском хлюпике», возглавлявшем управление. Руководство ударом по Фобосу осуществлялось из совсем другого офиса — оттуда, где сидел и тоже ждал самой важной в своей жизни радиограммы чиновник со слишком естественной шевелюрой и зубами куда лучшими, чем природные…

Было еще и третье место, где проходили напряженные минуты ожидания, — старомодная гостиная «фермерского дома» в центре Нью-Йорка. Хозяин с сигарой во рту покачивался в скрипучей плетеной качалке, чувствуя, что скоро не выдержит сердце. «Папаша-фермер», угробивший добрую часть своего капитала на бессмысленный рейс «Дэниэла Буна», опасался новой неудачи… и неизбежного инфаркта вслед за ней.

И лишь злополучный Майкл Донован, имевший прямое отношение к столь опасному развитию событий, не был ни во что посвящен и ни о чем не подозревал. Надвинув пропотевший стетсон, он подсчитывал дневную выручку игровых автоматов. Шляпа скрывала бледный рубец на виске — последнюю память о том, как свалился Майкл без памяти на палубу яхты «Сказка»… Тогда его, бесчувственного, отвезли в некий, хорошо оборудованный бетонный подвал, сделали два-три укола — и Донован, не приходя в сознание, подробно рассказал и об устройстве аппарата, улавливающего биополе, и о своих разговорах с советскими делегатами. Бедняге конструктору добавили уколов — чтобы забыл все, происшедшее с ним, и более не испытывал дружеских чувств к Сурену и его товарищам. Теперь ему только и оставалось что дремать, толстеть да подсчитывать десятицентовики в павильоне…

Шварцкопф был физически куда крепче О'Нейла, но нападающим двигало настоящее остервенение. Они молча катались по полу. Срывая ногти, Айзек расстегнул ворот скафандра Клауса. Уже задыхаясь, диверсант извернулся и со страшной силой ударил противника стеклом шлема о колонну форсунки…

Их нашли через час, после старта «Аннушки» — сцепившихся в нерасторжимом объятии…

ЗДРАВСТВУЙ, ФОБОС! (Пролог вместо эпилога)

Отстыковка десантной ракеты произошла четко по программе. Зависнув на расстоянии тридцати метров от раздвинутых створок трюма, Акопян еще раз проверил посадочную площадку, якоря. Ровно в двадцать один час по московскому времени на «Аннушке» были включены маршевые двигатели. На фоне басистого рокота в динамиках — сначала на «Контакте», а через пятнадцать минут и под сводами ЦУПа в Звездном — прозвучало традиционное уже для трех поколений космонавтов прощание: «Поехали!»

— Ни пуха ни пера! — не выдержал оператор на планетолете. Панин и Брэдшоу сделали вид, что не заметили этого нарушения уставного языка связи.

— К черту, — не задумываясь, откликнулся Акопян.

Один за другим летели через пропасть в двести миллионов километров короткие рапорты с борта корабля-матки:

— Двигатели окончили работу, капсула выходит на околоспутниковую орбиту. (Бегут, бегут золотисто-зеленые цифры, выстраиваются в столбцы рядом с главным табло ЦУПа, где вычерчена схема Марса, кружком указан Фобос и ползет к нему, изгибаясь, жирная алая линия — маршрут «Аннушки».)

— Высота заданная.

— Полный виток.

— Готовность к выходу на посадочную трассу…

Глуховато звучит голос Виктора Сергеевича:

— «Севан», «Севан», я «Аврора»! Сообщите готовность к посадке.

— «Аврора», я «Севан». Готовность ноль. Прошу разрешения посадить вручную. Место посадки узнаю.

— «Севан», ручную посадку разрешаю. Включите дополнительные мощности аппаратуры слежения.

— Вас понял, «Аврора». Перехожу в активный режим… (Снова рокот реактивных сопел. На малых табло возникают строки цифр и знаков — это датчики, введенные в скафандр, через телеметрию рассказывают о психофизиологическом состоянии Акопяна. Несмотря на остроту момента, даже сердце бьется ненамного чаще, чем обычно. Медик-оператор докладывает Тарханову: «Обобщенный критерий качества деятельности близок к единице».)

— «Севан», я «Аврора»! Выходите на трассу.

Брэдшоу — от себя, тоже не по уставу:

— Держу вас в локаторном луче, мой мальчик, в случае чего подхвачу, как перышко!

— Спасибо… «Аврора», я на трассе, «Севан».

— Доложите захват.

— Понял, доложить…

На экране внутреннего обзора «Аннушки» видно: Акопян в скафандре жадно следит за пультом, руки лежат на рычагах.

— «Аврора», я «Севан»! Захват — двадцать один тридцать три двадцать.

— «Севан», отслеживай!

— Понял… Идет сносно, скачками.

— Выравнивай креном.

— Понял, «Аврора»…

Поверхность Фобоса стремительно приближалась — шершавая, морщинистая, как слоновая шкура. Еще несколько секунд, и капсула перешла в горизонтальный полет. Она почти касалась равнины растопыренными крючьями якорей. Вдали виднелся тот самый, оскаленный зубьями кольцевой хребет скал. Сурен садился внутри кратера, надеясь остановить ракету почти точно напротив «тоннеля». Это было рискованно, но профессиональный опыт и новая чуткая реакция Акопяна гарантировали, что в случае слишком большого разгона он успеет включить вертикальные вспомогательные сопла и капсула взмоет над барьером…

Посадка! Толчок, еще толчок… Скорость нулевая. Тело Сурена летит вперед, вон из кресла, натягивая до отказа «привязные ремни», как по традиции называли в космофлоте магнитные присоски. Медленно, так медленно, что это можно проследить лишь по движению пылинок к потолку, капсула опускается на грунт. Здесь почти невесомость… Еще раз «Аннушку» слегка встряхивает; пол кабины накреняется, но гироскопы немедленно выравнивают его. На «Контакте» и в ЦУПе слышат шмелиное жужжание — это вгрызаются в камень буры якорей.

— «Аврора», я «Севан»! Табло горит, стыковка полная. Прошу разрешения на выход.

…Он не воспринял сознательно зов, исходивший из темноты рукотворной пещеры. Просто потянуло, непреодолимо потянуло т у д а. А бесстрастные датчики на планетолете и на Земле зафиксировали: есть импульс чужого биополя! Есть молчаливое приглашение!