Марина Цветаева - Автобиографическая проза

• Название: Автобиографическая проза
• Автор: Марина Цветаева
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

— Нет еще, а ты?

— И я нет.

— Ты меня видишь?

— Вижу!

— Ты где?

— Здесь!

Игра в прятки среди статуй. Наконец вопль Аси:

— Есть! Кажется, мальчик!

Полная ревнивого любопытства, я бы помчалась на ее голос, но не очень-то тут помчишься. Пробираюсь, даже протискиваюсь.

Действительно, мальчик. Наш сверстник, даже, пожалуй, моложе — и с нашей челкой на лбу. Не статуя, не торс — голова.

— Нравится?

— Для тебя — да, для себя — нет.

Не успеваю скрыться в дебрях человеческих окаменелостей, как снова — зов.

— Еще нашла! Опять мальчик! Подхожу, и, вглядевшись:

— Никакой это не мальчик.

— Мальчик!

— Говорю тебе — не мальчик.

— Ну, знаешь, ты с ума сошла, если считаешь это — девочкой!

— А я и не говорю, что девочка. Скорее — ангел.

— А крылья?

— Значит — греческий ангел. Или римский. Во всяком случае — не человеческий мальчик.

— Человеческий — не человеческий, зато у меня их два, а у тебя — ничего.

И правда — ничего. Потому, что хочу чего-то очень своего, не выбранного, а полюбленного с первого взгляда, предначертанного. Что не менее трудно, чем найти жениха.

Ах, если бы здесь была голова Бонапарта! Я давно бы схватила ее, притиснула бы к груди — но он родился куда позже Греции и Рима! Ну а Цезаря мне не нужно; Марка Аврелия тоже.

Остается продолжать поиски среди женщин.

И — вот она! Вот — отброшенная к плечу голова, скрученные мукой брови, не рот, а — крик. Живое лицо меж всех этих бездушных красот!

Кто она? — Не знаю. Знаю одно — моя! И так как столь же моего мне больше не найти, и так как мне ничего (никого!), кроме нее, не нужно — не раздумывая присоединяю к ней некую благонравную и туповатую девицу с чем-то вроде шарфика на волосах — первую попавшуюся!

Найдя — прогуливаемся.

— Конфетку хочешь?

— Давай!

В моих, уже слипшихся, пальцах капелькой крови — кислый русский леденец, носящий французское — времен их эмиграции? — название «монпансье». Переглядываемся и — одним и тем же молниеносным движением вталкиваем: Ася — зеленую, я — красную конфету в разверстые пасти: Льва — (Ася), Героя — (я).

До чего же этот изумруд и этот гранат оживляют белизну гипсовых языков!

Сестра, засунув руку поглубже:

— Знаешь, у них нет глотки. Совсем. Там, внутри, — тупик! (Голос отца: «Ася, Муся!» — «Сейчас, папа!»)

— Надо их вынуть!

— Нет, оставим!

— Но что директор подумает?

— Он и не увидит: у него очки. Да если и увидит — никогда не поверит, что дочери нашего отца…

— А если и поверит, то никогда не решится сказать…

— А если и решится, то не успеет…

— …Ну как, выбрали?

О, ужас! Папа с директором направляются в нашу сторону!

— Нашли себе что-нибудь по вкусу, милые барышни? (Директор.)

— Вот это — и это — и это — и это.

— Сразу видно, что вы — дочери своего отца! (Одобрительно:) Донателло — и — (забыла имя) — и Амазонка — и Аспазия. Прекрасный, прекрасный выбор! Разрешите мне, уважаемый профессор, преподнести эти слепки вашим дочкам!

Итак, моя любовь с первого взгляда — Амазонка! Возлюбленный враг Ахиллеса, убитая им и им оплаканная, а та, другая, благонравная, моя «первая попавшаяся» — не кто иной, как Аспазия!

— Поблагодарите же господина директора за чудесный подарок! Благодарим. Но истинную нашу благодарность господин директор обнаружит несколько погодя — в разинутых пастях Героя и Льва.

Довольные, покидаем заколдованное царство.

— А теперь пойдем выпьем пива, — говорит отец.

II. МАШИНКА ДЛЯ СТРИЖКИ ГАЗОНА

Как-то, из поездки по хозяйственным делам отец привез машинку для стрижки газона, разбитого им на лужайке перед главным входом собственноручно.

— Это тебе, это — Асе, это — Андрею, а это — для Музея. «Это для Музея» было машинкой для стрижки газона: тяжелая, сверкающая и внушающая уважение садовая игрушка, которую он бережно достал из небольшого ящика, трижды обвязанного веревкою.

— Ну как, хороша?

— Великолепна!

— Угадайте, сколько я за нее уплатил?

— Марок сто?

Отец рассмеялся:

— А вот и вдвое меньше.

— А пошлина на таможне?

— Совсем ничего.

— Как это?

— Да так. Я взял её с собой в вагон. «А что у вас в ящике, господин профессор?» — «Там греческие книги, дружок». — «А! Господин преподает греческий?» — «В Московском университете, дружок, уже тридцать лет». — «Это, наверное, очень трудный язык!» — «Нет, не очень, нужно немного терпения, вот и все». — «Я был бы очень горд, если б умел читать на греческом!»

Уже через две минуты я преподал ему урок греческого языка тут же, в вагоне. Милый человек! Мы расстались друзьями.

— Ну, а если б он попросил тебя открыть ящик?

— Я бы сказал, что я ничего не знаю, что букинист все напутал… Но никакого риска не было: ну разве я похож на типа, который может прятать у себя в багаже что-нибудь иное, кроме греческих книг?

Действительно, отец выглядел именно тем, кем он на самом дел был — самым честным из людей, потому и сомнений быть никаких не могло…

Только благодаря таким хитростям и попадают в Царство Небесное.

III. МУНДИР (Перевод А. Эфрон.)

Для отца моего новая одежда была не радостью, а горем, если не катастрофой.

— Папа, пора тебе сшить костюм. Твой ведь…

— Еще годится. Крепкий и без единой дырки.

— Но цвет…

— Не может быть иным после пятилетней носки. Доживешь до моих лет — узнаешь, что такой срок и нас не украшает.

— А все же, папа, почему бы тебе не заказать новый костюм?

— Зачем, когда мне и этот хорош? А если другим не нравится, пусть не смотрят. И вообще — кто будет по одежде встречать и провожать старого профессора?

На следующий день окликает на лестнице моего брата:

— Андрей, слушай, Андрей, не помнишь ли адреса моего приятеля — портного Володина? Я все же решил его перелицевать.

— Что?!

— Пиджак перелицевать.

— Купи себе лучше новый!

— Купи, купи… Это ты привык, с колыбели нужды не знаешь. А я учился на медные деньги и не привык бросаться тем, что еще может послужить.

Поймите меня: это не было скупостью.

Вернее — было. Скупостью в превосходной степени.

Скупость сына бедных родителей, стеснявшегося тратить на себя то, чего не могли на себя тратить они, трудившиеся до последнего вздоха.

Итак — скупость, являющая собой сыновнее уважение.

Скупость бывшего нищего студента, чьи нынешние траты как бы наносили ущерб нынешним нищим студентам.

Итак — верность своей юности.

Скупость земледельца, знающего, с каким трудом земля родит деньги.

Итак — верность земле.

Скупость аскета, которому все лишнее для себя — тела и всего слишком мало для себя — духа; аскета, сделавшего выбор между вещью и сутью.

Скупость каждого, делом занятого, человека, знающего, что любая трата — прежде всего трата времени.

Итак — скупость: экономия времени.

Скупость каждого, живущего духовной жизнью и которому просто ничего не нужно. (Отрешенность Льва Толстого от всех благ земных была не «фантазией», а потребностью, ибо писателю куда сложнее управлять имуществом, чем раздавать его. Ибо обыкновенный некрашеный стол нужнее полированного письменного, со множеством ящиков, наполненных лишними вещами, захламляющими в первую очередь голову. Приверженность Вагнера к роскошным декорациям жизни всегда была для меня загадкой большей, чем его гений.)

Итак, скупость: духовность.

(Все эти скупости недаром мне ведомы — я их унаследовала от отца, среди многого иного! Выиграй я завтра миллион, я купила бы себе не норковое манто, а честную шубу на овчине, самой простой выделки, как все наши крестьянки носили. Овчина — не каракуль. Теплая, без сносу, не вызывающая ни зависти, ни неловкости, ни угрызений.)