Зиновий Юрьев - Часы без лружины (сборник)

• Название: Часы без лружины (сборник)
• Автор: Зиновий Юрьев
• Издательство: © Издательство “Молодая гвардия”
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1984

Юрьев З. Часы без пружины. Повести: / Художник В. Плевин. М.: Молодая гвардия, 1984. — (Библиотека советской фантастики). — 95 к. 100 000 экз.

В книгу писателя-фантаста Зиновия Юрьева вошли три повести: «Черный Яша», «Часы без пружины», «Беседы с королем Цурри-Эшем Двести десятым». Используя фантастические приемы, автор исследует взаимоотношения людей, их внутренний мир. Писатель затронул и интересную проблему взаимоотношений человека и искусственного интеллекта, с которой в будущем придется столкнуться человечеству. В повести «Беседы с королем Цурри-Эшем Двести десятым» автор в форме гротеска разоблачает нравы общества, в котором царят неравенство и частная собственность.

---

«Общеизвестно, что…»

Ай да Майка, здорово завернула.

— Не отвлекаться, друг любезный, не отвлекаться…

А как не отвлекаться, когда показалось, что из-под рукава трикотажной кофточки выглянул самый краешек коричневой вельветовой пижамки?

— Списал? — прошептала («Что значит привычка!» — подумал Николай Аникеевич), — а то я страничку перевертываю…

Оглянуться не успели, четыре страницы.

— Давай прочту, — сказала Майка. — А то ошибки… Списывать тоже уметь надо.

— Да ничего, это не важно.

— Ну и хорошо, — сказала Майка и подмигнула Николаю Аникеевичу совершенно по-мужски, совсем как Бор-Бор. — Ну, я поехала, а то Сережке скоро кормиться надо. Рада была повидаться, Колька… Даже не верится, — вздохнула она и слабо провела рукой в воздухе, точно отодвинула воспоминания. — Прощай…

— Прощай, Майка, спасибо.

— Может, чтобы мне не тащить по лестнице коляску, я через стенку выеду? — спросила Майка, снова подмигнула ему глазом старика Вахрушева и легонько выкатила коляску прямо сквозь стену. «Гм, может, и не было ее? А сочинение?»

Николай Аникеевич посмотрел на тетрадочку. «Общеизвестно, что…» И все.

И печально и смешно. Захотел списать смысл жизни!

Только подумал, а перед ним бородатый гигант Иван Сергеевич Коляскин. Кивнул, пожал руку.

— Поздравляю, разлюбезнейший Николай Аникеевич.

— С чем?

— Как с чем? Сдали вы экзамен, и устный и письменный.

— Письменный?

— А как же! Очень четко вы сформулировали: «Общеизвестно, что…»

— А вы не издеваетесь надо мной?

— Помилуйте! Я совершенно серьезен. Но вообще я замечаю, что вы относитесь с большим доверием к Виктору Александровичу Вахрушеву. Разумеется, мне бы следовало обидеться, но, с другой стороны, — Иван Сергеевич вдруг подмигнул часовщику, — мы с ним ведь в довольно близких отношениях.

И прямо на глазах Николая Аникеевича бородач съежился, как проколотая камера — будто даже шипение воздуха послышалось — и перед часовщиком сидел уже разлюбезнейший друг Виктор Александрович.

— Значит, вы согласны, дорогой мой, — сказал старичок.

— Если вы за меня решаете…

— Да вы все сами давно решили, друг мой разлюбезный. И в исходе экзамена я не сомневался. Человек, соприкоснувшийся с чудом — а для вас вначале все это было чудом — и не бежавший от него, не может сказать «нет» такому предложению. Знаете ли вы, уважаемый Николай Аникеевич, что испытание чудом — одно из самых тяжелых для множества людей. Одни глухи и слепы и не умеют увидеть чудо. Любое чудо, от росистого стебелька в тишине рассвета до часов без пружины. Другие видят, но не понимают. Третьи бегут от чуда как от чумы. Четвертые пожимают плечами: это все парапсихология. Пятые кричат: «Милиция! Академия!» Знаете, кстати, когда вы согласились?

— Когда?

— Когда заплатили старушке Екатерине Григорьевне шестьсот пятьдесят рублей. Безумная ведь это цена за часики. Признаться, я до последней секунды не был уверен, что вы решитесь. Вы ведь всю жизнь с копеечкой на «вы». Надежнейший, кстати, инструмент для плавания в житейском море эта копеечка. Какой там компас… Вот и лежали на весах: на одной чашке чудо, на другой шестьсот пятьдесят рублей. Что, думаю, перетянет? И верите, почти до конца вашей душевной схватки не мог угадать исхода… Так как, друг мой разлюбезный?

— Я согласен, — тихо сказал Николай Аникеевич.

— Ну и прекрасно. Спасибо. Прощайте.

— Постойте, — прошептал часовщик, — постойте. Вы обещали мне предстать, как бы выразиться… в своем настоящем виде…

Нахмурился старичок, пососал губы, пожал плечами.

— А нужно ли вам это? — спросил почти грубо, непохоже на себя.

— Вы обещали, — по-детски упрямо настаивал Николай Аникеевич.

— Еще раз спрашиваю: а нужно ли это действительно вам? Ведь расстанемся мы сейчас, и вы, хочется надеяться, унесете в сердце и пижамку, и пушок мой на голове, и «друга разлюбезного», и все мои превращения, и буду я вам отовсюду подмигивать, как Бор-Бор, но только веселее. Чудиться буду везде, подобно тому, как увидели вы мой рукав из-под трикотажной кофточки вашей милейшей Майки Прусс…

— Значит, вы все-таки в ней сидели?

Покатился лукавый смешок:

— Нет, конечно.

— Но я же видел…

— В этом-то и фокус… Об этом и разговор. Не я и не Майка Прусс вам помогли. Сами вы себе помогли.

— Ничего не понимаю.

— И прекрасно, друг разлюбезный. Поверьте, иногда и незнание — сила.

— Да, но…

— Обождите. Это на одной чашке весов. На другой — определенность, которую вы требуете, совсем как ваша внучка: «Ты же обещал». Тайна или чертеж. Понимаете?

— Да.

— Вот и отлично. Держите, — и протянул пластиковый пакет с олимпийской эмблемой.

— А что это?

— Десять универсальных блоков. Учитывая вашу профессию, я их все наладил для часов. Любой, как вы видите, конструкции. Снимете барабан и поставите блок. Или просто выньте пружину и весь блок вставьте в барабан.

— А если кто-нибудь все-таки захочет вскрыть блок?

— Во-первых, не захочет, — улыбнулся Виктор Александрович. — Вы, кажется, сами видели, как это получается. А если и открыли бы, ничего не нашли.

— Как так?

— Секрет фирмы, — снова усмехнулся. — Ничего подробнее сообщить вам не могу. Нечто подобное появится на Земле только в начале двадцать второго века, и правила…

— Да, да, — нетерпеливо сказал Николай Аникеевич, — слышал я уже про правила. — Значит, как я понимаю, я должен каким-то способом подсунуть эти блоки разным людям?

Виктор Александрович пожал плечами:

— В целом совершенно верно. Но «подсунуть» — вряд ли уместное словечко. Две-три недели максимум — и вы должны объяснить человеку, что именно вы ему предлагаете. Причем заметьте, это время с человеком связаны только вы, а машины в Центре ничего не регистрируют. Регистрация начинается только с момента, когда новый владелец блока дает добровольное согласие на обладание им. Вот, собственно, и все.

— Я хотел спросить… — начал было Николай Аникеевич.

— Пожалуйста…

— Вот сочинение. Это… и экзамен… Как это понимать?

— Ну, Николай Аникеевич, — усмехнулся старичок Вахрушев, — я был о вас более высокого мнения. Извольте, если хотите, я вам, конечно, растолкую их смысл, так сказать, применимо к вашей прекрасной и одинокой роли, но как бы потом вы не казнили себя. Есть ведь вещи, до которых лучше докапываться самому…

— Может быть…

— Ну и прекрасно. Да, кстати, чуть не забыл. Само собой разумеется, вы становитесь практически бессмертны.

— Что-о?

— А что вы так удивились? Этот Николай Аникеевич завершит, разумеется, естественный свой цикл, но ваше информационное поле, душа, если угодно, останется. И как именно мы реализуем грядущую метаморфозу — это уже наше дело. Не обидим, хозяин, как сказал вчера моему Ивану Сергеевичу слесарь-сантехник. Можно было бы, конечно, оставить вам нынешнюю вашу оболочку, но согласитесь, что через двадцать-тридцать лет вы начали бы вызывать нездоровый интерес. — Виктор Александрович улыбнулся. — А через пятьдесят? Сто лет? Старейший житель. «Скажите, вы делали зарядку? А может, это от болгарской простокваши?» И так далее.

— Это что же, награда? — спросил Николай Аникеевич.

— Награда, вы говорите? Бессмертие награда? — Виктор Александрович пожал худенькими плечиками под вельветовой пижамкой. — Это довольно спорный вопрос…

— Я еще хотел бы спросить вас…

— Пожалуйста, Николай Аникеевич.

— Вот вы было уже совсем со мной попрощались, а потом: да, кстати, чуть не забыл. И мне по голове бессмертием. Это что, специально вы так?

Старичок потер ручки и засмеялся:

— Наверное, не без этого, если подумать. Все мы немножко артисты. Но поверьте, я еще действительно не привык к земному понятию смерти. Преабсурднейшая, между прочим, вещь. Ну-с, счастливо вам оставаться, друг мой разлюбезнейший…

И уже совсем неожиданно, как Витенька, поднял руку, сказал «чао» и исчез за дверью.

* * *

Через неделю поздно вечером вдруг зазвонил телефон. Заснувшая только что Вера ошалело вскочила неясным со сна голосом пробормотала:

— Что? Кто это?

— Спи, спи, Веруш, не волнуйся. Это, наверное, мне.

Одну ногу успел всунуть в тапку, а другую — нет, и так и проковылял по холодному полу к телефону.

— Дядь Коля, — послышался голос Витеньки. — Голос был дик. — Дядь Коля, часы, которые вы мне продали… Они… Они…

— Знаю, знаю, друг мой разлюбезный, — засмеялся Николай Аникеевич, — увидимся — объясню.

Друг разлюбезный… Улыбаясь, Николай Аникеевич шел в темноте к кровати. По комнате поплыл бой хрустального колокольчика. О, уже полночь… сказочный час… Общеизвестно, что… И ведь действительно известно.