Макс Фрай - Куда исчез Филимор? Тридцать восемь ответов на загадку сэра Артура Конан Дойля

• Название: Куда исчез Филимор? Тридцать восемь ответов на загадку сэра Артура Конан Дойля
• Автор: Макс Фрай
• Издательство: Амфора
• Жанр: Детективная фантастика
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-367-00764-0

Артур Конан Дойл в эссе "Кое-что о Шерлоке Холмсе", датированном 1924 годом, рассказывает, в частности, следующую историю:

Я слышал об одном случае в Америке, так и оставшемся нераскрытым. Некий джентльмен безупречной репутации отправлялся со своими домочадцами на вечернюю воскресную прогулку и вдруг обнаружил, что кое-что забыл. Он вернулся в дом, дверь которого оставалась еще открытой, а его спутники остались ждать на улице. Но он исчез за этой дверью навсегда, и с того дня не нашлось ни единой зацепки, чтобы хоть как-то приблизиться к решению. Могу с уверенностью сказать, что это одна из самых таинственных историй, о которых мне когда-либо доводилось слышать.

Эта история, к слову сказать, мельком упоминается в рассказе "Загадка Торского моста"; Ватсон приводит ее в качестве примера одного из немногих дел, с которыми не удалось справиться Шерлоку Холмсу. У исчезнувшего господина появляется имя Джеймс Филимор, предмет за которым он вернулся, принимает очертания зонтика.

Меня совершенно захватила история о человеке, который на минуту вернулся в собственный дом за зонтиком и исчез навсегда. Мы прекрасно провели вечер дома, придумывая мало-мальски удовлетворительные объяснения этого происшествия, с огромным трудом изобрели четыре убедительных сюжета на двоих и с удивлением поняли, что уже очень давно так не развлекались.

По ходу стало ясно, что если втянуть в игру как можно больше участников, ее итогом может стать сборник рассказов, объединенных общим сюжетом: человек выходит из дома в сопровождении небольшой группы свидетелей, тут же возвращается в дом, объяснив это необходимостью взять некий забытый предмет, и исчезает навеки. Все остальное, начиная от декораций и заканчивая разгадкой тайны, было оставлено на усмотрение авторов.

По-моему, вышло очень здорово.

---

Шкаф был битком набит вещами, которые Алик помнил с детства. Его мать любила говорить с особенным умилением - например, про покрывало на их с Галей кровати: "Ты это с детства помнишь!" Это было поводом пользоваться вещью и дальше, ничего не вбрасывать, не покупать нового, кутаться в обветшавшее Аликово детство. Спальня раньше была комнатой Алика, он часто вылезал в окно, чтобы поиграть с мальчишками, потому что это был самый короткий путь, но мать всякий раз устраивала ему такие взбучки, что он сперва перестал лазить через окно, а потом, как-то незаметно, - играть с дворовыми друзьями. Непостижимым образом мать знала что-нибудь нелестное про семью каждого из этих мальчишек, ни один из них не был Алику "ровней". Алик не понимал, что значит "ровня", но посыл воспринимал верно: мать не одобряла этой дружбы. Боялась дурного влияния и грязи на полу, - конечно, если в ботинках-то, да через подоконник.

А потом она стала ругаться, что он часами сидит перед телевизором.

Среди прочих коробок с хламом отыскалась одна с бумажными архивами. Там была Галина переписка с подругой детства, фотографии, какие-то документы и поздравительные открытки. Прямо сверху лежала открытка с Лондоном: фонари и однообразные пешеходы с черными зонтами, отражающиеся в лужах. Единственное, что Алик твердо знал о Лондоне, - тамошние пешеходы предпочитают черные зонты, причем знание свое он почерпнул именно из этой открытки. Еще он знал, что на английских монетках - профиль королевы. Интересно, где монетка, которую незнакомка ему вручила в обмен на зонтик? Что можно было бы купить на нее в Англии? Алик никогда не собирался в Англию, да и языка не знал, но почему-то сейчас мысль, что он никогда в жизни не попадет в Лондон, его зацепила. Почему, собственно, никогда? С чего он это взял? Пусть он не знает английского, но это его не слишком смущало. Он надеялся, что сможет ориентироваться по путеводителю или с разговорником. Путеводители и разговорники, в конце концов, делают именно для таких, как он. Подумать только, он ни разу в жизни не воспользовался ни путеводителем, ни разговорником. Он вообще никогда не ездил один за пределы города. Сперва с матерью, затем с женой. Теперь вот - с обеими сразу. А казалось бы, что может быть проще? Доехать до вокзала. Сесть в поезд. Предъявить билет. И дальше будь что будет. Он никогда не боялся неизвестности, но только сейчас понял, что она ему нравится. Алик улыбнулся. Он целых две вещи знал про себя наверняка: ему нравилась неизвестность, и ему нравились черные зонты. Может быть, там, на открытке, среди пешеходов был кто-нибудь вроде него - впервые оказавшийся в чужом городе, далеко от семьи, без малейшего понимания, что будет дальше. Слился с толпой, как будто он часть толпы, а на самом деле...

Алик посмотрел на часы и понял, что торчит в квартире уже добрых четверть часа. Его передернуло от мысли, что сейчас все-таки кто-то придет и он будет оправдываться, что никак не может найти этот чертов зонт в отвратительной куче бесполезного барахла, которое мать все никак не соберется вывезти на дачу: "Вот была бы машина, а без машины-то как, людей просить неловко".

Но зонт внезапно нашелся. Он висел на перекладине с вешалками, без чехла, похожий на свернувшуюся в кулек летучую мышь. Алик решительно снял его. В подъезде хлопнула дверь и раздались шаги. Алик вздрогнул и замер с зонтиком в руке. Идиот. Как это на него похоже - стоять на месте и мечтать бог весть о чем. И зачем он вечно что-то придумывает, в его жизни и так все нормально, как у людей, все давно утряслось и сложилось, - что ему еще нужно? Нет, посмотрите на него, стоит и думает о каких-то лондонах, о какой-то неизвестности. Ну какая может быть неизвестность. Чего хорошего в неизвестности? Идиот, хватай зонтик и быстро назад к своим женщинам, езжай с ними в Крым, не заставляй их ждать, будь человеком. И поставь решетку в окне спальни, а матери купи ящички для цветов на внешний подоконник, и все наконец будут довольны, и никто не будет ругаться, и хорошо, и ладно.

Но в квартиру так никто и не зашел - наверное, дверью хлопали соседи. Алик выдохнул с облегчением и случайно нажал на кнопку, зонт с хлопком раскрылся. Повинуясь смутному побуждению и ни о чем больше не думая, он положил зонт на кровать, на ненавистное с детства покрывало с кисточками, и открыл окно. Что-то блеснуло под рамой, когда створки распахнулись наружу. На подоконнике лежала английская монетка. Он взял ее, погладил большим пальцем и улыбнулся. Снаружи было тепло, по двору бегали дети. Алик ловко перемахнул через подоконник и посмотрел в комнату с той стороны. Жутковатая люстра из стекла на фоне глухого темного шкафа. Какому идиоту может прийти в голову сюда залезать и что-нибудь красть? Какой идиот может здесь жить? Какой вопиющий, лубочный, но - нет, все-таки не законченный идиот. Алик покопался в карманах и достал зарплатную карточку. Она как раз поместилась в щель между рассохшейся нижней рамой и створкой окна. Окна у них, конечно, были "не как у людей". "Люди-то давно поставили стеклопакеты", - говорила мама. "И решетки!" - добавляла Галя. Но сейчас Алик был рад, что у них нет ни стеклопакетов, ни решеток, а есть только старые деревянные рамы с жуткими щелями. Открывающиеся наружу. "Как в частных домиках".

Он приподнял щеколду так, чтобы она оказалась вровень со створкой, прижал ее снизу карточкой, плотно прижал раму и вытащил карточку обратно. Раздался щелчок. Щеколда захлопнулась, как будто ее заперли изнутри. Получилось! Как в кино. Господи, почему ему всю жизнь казалось, что такие вещи легко делаются только в кино? Что вообще в жизни может быть сложного? Разве что не забывать зонтики.

Алик повернулся и дворами пошел к дороге - ловить такси до вокзала. В кармане приятно похрустывали билеты в пустое купе и дальше - в неизвестность.

САША СМИЛЯНСКАЯ

УДИВИТЕЛЬНАЯ ИСТОРИЯ ПРО МЕЗАЛЬЯНС И ПАВЛИКА

- Крышка гроба захлопнулась, и больше эту девочку никто никогда не видел, - с облегчением закончил Павлик.

- Никогда-никогда? - шепотом спросила Варя.

- Никогда, - Павлик безжалостно кивнул, гипнотизируя дверь подъезда: жена обещала выйти пятнадцать минут назад. - И так будет с каждым, кто не слушается маму.

Варя с неожиданной для девятилетней девочки грацией подпрыгнула, сорвала цветок с тяжелой ветки старой акации, сжевала и убежденно заявила:

- С девочкой ничего страшного не случилось. А не вернулась она потому, что там прикольно.

- Где прикольно? - уточнил Павлик. - В гробу на колесиках?

- Ага, - кивнула Варя, прыгнула за следующим цветочком и проницательно заметила: - Да не дергайся ты так, мама скоро выйдет.

- Я не дергаюсь, - буркнул Павлик.

- Не ври.

- Ты как разговариваешь?

- По-русски, - ответила Варя, немного подумав.

"Я ее ненавижу, она меня раздражает", - привычно резюмировал Павлик. И привычно устыдился.

Из-за угла старой пятиэтажки вырулил роскошный мини-вэн.

- Смотри, бабушка, - Варя запнулась на непривычном слове, - бабушка приехала.

- Твою мать, - уныло выругался Павлик. - Где твоя мать, Варя?

- Сейчас придет, - пожала плечами девочка и весело помахала рукой. - Привет, бабуля!

"О господи, - похолодел Павлик. - Господи, ты все можешь, сделай так, чтобы мама не услышала про "бабулю"".

Судя по поджатым губам приближающейся Ольги Петровны, Господь отвлекся на вечное и просьбу Павлика проигнорировал.

- Мамочка! - Павлик расплылся в улыбке, принял приветственную позу и отстраненно подумал, что охотно бы сейчас сменял этот уютный цветущий дворик на горячий песок Колизея с двумя львами сверху. Или даже с тремя.

Ольга Петровна троекратно облобызала воздух в районе Павликовых щек и, не взглянув на девочку, уставилась на часы.

- Четырнадцать сорок пять? - вздохнула она, педалируя вопросительную интонацию.

- Она... - замялся Павлик. - Наташа забыла зонтик, она сейчас вернется.

Ольга Петровна заинтересованно задрала голову, с интересом изучая небо на предмет наличия тучки или на худой конец облачка.

- Мама ушла плакать, - сообщила Варя и ловко сплюнула несъедобную часть очередного цветка. - Она очень разволновалась, потому что вы ее ненавидите.

Ольга Петровна поморщилась. Конечно, слегка, почти незаметно.

- Ты как себя ведешь? - спросил Павлик.

- Я, - хлопнула глазами Варя, - говорю правду. Меня мама учила правду говорить, и ты тоже учил. А сами вы то одно говорите, то другое, когда никто не слышит.

Повисшую тишину можно было бы с успехом использовать в качестве снаряда тяжелой атлетики на следующих Олимпийских играх.

- Постоишь с Ольгой Петровной, - приказал Варе Павлик, - я схожу потороплю маму.

- А она не бросится? - громким шепотом спросила Варя. - Она у тебя какая-то бешеная, Павлик.

* * *

Ольга Петровна пыталась понять, почему она так волнуется, и не могла. Вроде бы все схвачено, сейчас сотрудница загса придерется к паспорту этой девки - мол, печати размыты, фотокарточка отклеивается, извините. Вот и все. А второй раз Павлик ее не ослушается, никакой свадьбы не будет, вернее - будет, но с наследницей ликеро-водочной империи, эта девка с детенышем уберется обратно в свой Ульянов-на-Крупск, или как там его, и всем будет счастье.