Август Шеноа - Сокровище ювелира

• Название: Сокровище ювелира
• Автор: Август Шеноа
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1986

«Сокровище ювелира» – первый роман Шеноа и первый «настоящий» роман в хорватской литературе. В нем читатель найдет не только любовную линию, но и картину жизни Хорватии XVI века, из последних сил оборонявшейся от османского нашествия и все больше подпадавшей под власть Австрии, изображение средневекового Загреба, конфликты между горожанами и государственной властью. Шеноа с удивительным чутьем исторической правды раскрывает психологию горожан, священников, дворян, никого из них не идеализируя.

---

Предчувствие, что ли?

«Да хранит тебя бог, Милош!» – запричитала жена и обвила руками мою шею.

Хватка у бана Петара была железная. Ударили мы на турок, турки стоят, ударили еще, турки бежать. Гонял их бан Петар, и бегали они от него, как мыши от кота. Окрестили их чин чипом, тишь да гладь настала в Крайне, а мы с песнями домой. Шагали день и ночь. Оставалось до нашего села часа два пути, нас было несколько человек, все харамии. Встретил я кума из соседнего села.

«Бог на помощь, кум!» – «Помоги господи!» – ответил кум как-то боязливо. «В чем дело, кум, чего смотришь косо? Как дома?» – «Да так, ничего. А дома все здоровы!» – «И слава богу!»

Стало мне веселее. Кум пошел своим путем, мы своим, к селу. Дошли до горы. Нету Мары! Чудно. Ну, думаю, погоди, милая, нынче я тебя опережу. Как вдруг точно из-под земли вырос перед нами Джордже, сын сельского старосты.

«Во имя господа, скорей!» – «Что случилось?» – воскликнули все. «Скорее в село! Турки из Пожеги напали, увели скот и пленников!»

Душа у меня захолонула.

«Как же это, Джордже», – спросил я вне себя.

«Свалились как снег на голову, около полудня, все на конях. Впереди Юсуф, а с ним знахарь, вот такусенький! Лазутчик турецкий, стало быть! Увели весь скот, что был дома. А тот лазутчик повел Юсуфа к твоему дому, Милош. Вошли. Раздался вопль. Выволокли твою мать, всю в крови, и бросили на землю, как падаль какую, а жену и сына на лошадей и айда в сторону леса. „Передай привет Милошу!“ – крикнул лазутчик, увидав меня, и захохотал, а я стоял точно каменный. Вскоре над домом поднялось пламя. Убили попа и попадью, разрушили церковь. Беда! Беда!»

Глаза налились у меня кровью, зарычал я как бешеный зверь, и точно меня ветром сдуло, помчался к себе в село. Пожарище! Кругом пусто, безлюдно! Упал на землю, на пепелище своего счастья! Вокруг сердца обвились гадюки. Мара! Мара! Сынок! Где вы, где вы? Никого, никого! Ох, боже! Тяжела твоя рука! О матери не спрашивал; соседи взяли ее к себе, я допытывался о турках, о турках! Когда явились? Куда ушли? В соседнем дворе стоял оседланный конь. Я вскочил на него. Перемахнул через забор и как бешеный помчался в лес. Стояла ночь. Над лесом сияла луна. Гоню час, гоню два. Знаю я турок, они всю ночь без передышки не поедут. Гоню три, четыре часа, не останавливаясь, совсем запыхался. Ветки хлещут по лицу, кровь заливает глаза, голова кружится. Я нагнулся к коню. Горячий, весь в пене, грива вздыбилась, но летит, мчится вихрем, вздымая тихий ночной воздух. Прискакал я к ущелью. Что-то блеснуло впереди. Костер. Остановился я. Пригляделся. Внизу сидят вокруг огня турки. Пьют, горланят. Среди них маленький человечек. Верно, тот самый лазутчик. К дереву привязаны лошади. А в стороне, в тени? Да, да! Пленные.

«Мара! Мара! Сынок!» – закричал я во весь голос. «Я здесь, здесь! Милош мой!» – отозвалась Мара. Турки вскочили. Я нацелился. Бац! Юсуф свалился мертвый. Турки на коней. Бац! Грянул мой пистолет, и с коня свалился другой турок. Я погнал коня в ущелье.

«Ха, вот тебе, Милош!» – крикнул один негодяй.

Грянул выстрел, и жена упала мертвой. Я поскакал вперед. Ружье было разряжено. А карлик схватил моего сына за волосы. Сейчас убьет! Нет! Поднял к себе в седло и умчался, турки за ним. Склонился я к жене. Холодеет. А сын жив, но они его увозят. Гони! Слетела с головы шапка. Лошадь задыхалась. Я выхватил нож и кольнул ее в ребра. В гору, под гору. На полном скаку я зарядил ружье. Вот они выезжают из леса. Ха, вот и лазутчик с моим сыном. Да, да, лети, мой конь! Уже близко. Близко! Сейчас можно будет уже стрелять. Стой! О горе! Конь стал на дыбы и рухнул бездыханный на землю. Упал и я. А те поскакали дальше. О боже, горе!; Убили жену, увезли сына, и только среди ночи слышался еще вдали злорадный хохот этого дьявола.

Харамия умолк. Две крупные слезы выступили на глазах и скатились на седые усы.

– Довольно, – закончил он, – ты слышал все! Кто знает, где мой сынок, я его не нашел. И вот бьюсь по свету, как вода о берега. Но до этого дьявола я еще доберусь, – прорычал харамия, заскрежетав зубами. – Разорвал бы его зубами.

– Кого? Коротышку-лазутчика? – спросил Ерко. – Может, его вода унесла.

В это мгновение Павел появился у городских ворот.

– Ерко, брат, – промолвил он вполголоса, поцеловав юношу, – возвращайся в Загреб и береги Дору как зеницу ока. Прощай!

– Хорошо, брат, – тихо ответил Ерко.

– Поедем, Милош, с божьей помощью.

Офицер и харамия сели на коней и поскакали.

А Ерко долго еще сидел на камне и глядел в ту сторону, куда умчался его брат.

15

Накануне богоявления 1578 года бушевала метель. Зима стояла лютая, такую и глубокие старики не запомнят. Снегу по колено, а он все валил да валил, как из мешка. Было восемь часов вечера. На улицах безлюдно, да и какая крещеная душа выглянула бы в такую непогодь. Первый сон баюкал граждан и гражданок именитого города. Однако в доме мастера Крупича еще не легли. Мастер, сидя у печки, начищал до блеска дворянскую золотую челенку и внимательно рассматривал при свете лампы драгоценные камни, рядом сидела Дора и читала большую, окованную медью книгу – жития святых. Она немного побледнела, но была по-прежнему хороша. Лицо ее выражало не горе, а скорей скрытую грусть. Только что она закончила читать житие святого Августина, епископа загребского.

– Довольно, доченька, оставь святого Фелициана на завтра, поздно. Магда уже завалилась в свои перины. Холодно, буран. Ступай и ты ложись. Иди! Иди!

Старик украдкой наблюдал за своим сокровищем и огорчался. Как будто и здорова, но куда девался ее веселый нрав? И в помине нет с тех пор, как натерпелась всяких мук. Девушка закрыла книгу, поднялась и поставила ее на полку.

– Да, отец дорогой, вы правы, – сказала она, – клонит и меня ко сну. Слабость какую-то чувствую. Должно быть, от непогоды. Спокойной ночи, дорогой отец, – она поцеловала старику руку, а он поцеловал ее в лоб.

– Доброй ночи, дорогое дитя.

И Дора удалилась в свою светелку.

Вскоре кто-то трижды ударил кольцом в наружную дверь. Крупич удивился. Кто бы это в такое позднее время? Он высунул голову в окошко и спросил:

– Кого бог несет?

– Свои! – ответил густой бас.

Мастер поспешил отворить дверь, и в лавку вошел высокий, мрачного вида человек. Волосы и длинные усы его заиндевели. Он отряхнул снег с тулупа и бросил его на скамью.

– О, да это ты, кум Иван? Бог в помощь! Здравствуй! – приветствовал его ювелир, протягивая руку. – Откуда?

– Да славится имя господне. Добрый вечер, дорогой мастер, – ответил тот. – Я прямиком из Пожуна. Проходил мимо, смотрю, в окне свет, и не мог удержаться, чтобы не зайти и маленько не поболтать. Дома меня никто не ждет.

– Знаю, ты же холостяк! – ответил золотых дел мастер.

– Да, да. Бррр! Скверная погода! Продрог до костей.

– Значит, ты из Пожуна? А что там?

– Снова затеваем тяжбу против Грегорианца.

– Что ж, затевайте. Дело бывало – и коза волка съедала, – бросил мастер, покачав головою.

– Ты Фома неверующий.

– От своих слов не отказываюсь.

– Ну, посмотрим! Еще скоро нам бана поставят.

– Да? А кого же?

– Говорят, барона Унгнада!

– Неужто его! Как так?

– Да вот уж такое имечко!

– Но каков он? Что люди о нем сказывают?

– Да так… – Гость пожал плечами. – Был до сей поры генералом в Эгере. Говорят, будто эрцгерцог его очень любит.

– Любит?

– Говорят. В общем, он не совсем нашей крови. Штириец, что ли. Родом он из Самобора. От наследства и гроша не осталось. Все позакладывал. Но теперь, став баном, должно быть, выкупит.

– А что, думаете, будет с нами?

– Хвалят его за решительность. Впрочем, на многое не надейся. Петелька за петелькой тянется. Нашим горожанам это придется, конечно, не по вкусу, Степко медведградский будет у него подбаном.

– Вот тебе на. Хороша песенка, нечего сказать. Да хранит нас святой Блаж!

– Надо собраться с силами, не то всем нам крышка, плохо придется именитому городу.

– Да! Урезывают старые вольности, как золотые цехины! Боюсь я, особенно Грегорианца, – тревожно закончил золотых дел мастер.

– Не бойтесь, мастер, – ответил гость. – Вы-то меня знаете. Иван Якопович еще никогда не ошибался. Давно уж я ломаю голову над этим делом. Когда еще покойный Амброз стал нашим соседом, я все умом раскидывал, как бы не дать себя обойти. Растолковал я обо всем городским старейшинам. Ухватились они за мой совет. Поначалу, конечно, взялись горячо. А потом вползла в их сердца проклятая зависть, и поручили они вести тяжбу против Грегорианца Каптоловичу. Он же завяз с головой в формулах и сентенциях, вместо того чтобы прислушаться к здравому разуму. Так лису из норы и упустили. Сейчас, само собой, во сто крат трудней. Степко будет подбаном, ненавидит он нас до чертиков из-за… ну, из-за вашей дочери! Унгнад постарается угождать вельможам в малом, чтобы они уступили в большом. Их светлости эрцгерцоги убедились, что упорства знати им не сломить, вот и назначили бана, но он будет править не иначе как по указке наместников Эрнеста и Карла. Все это я слышал в Пожуне.