Сильвия Раннамаа - Приемная мать

• Название: Приемная мать
• Автор: Сильвия Раннамаа
• Жанр: Детская проза

---

Мне показалось, что ты велела хорошенько укрыть тебя, а мне самой подойти к окну, отворить его и выглянуть на улицу. Конечно, только ты, с твоим мудрым личиком, могла знать, что Урмас стоит под фонарем и смотрит вверх, на наше окно и что, увидев меня, он по­машет мне рукой, а в руке у него что-то белое.

Так что ты совершенно напрасно сердилась на меня за этот платок.

Ой, сестренка, ты и не знаешь, как счастлива ты была в свою первую новогоднюю ночь! Однажды, когда ты вырастешь, я расскажу тебе об этом. О нашей с то­бой новогодней ночи и о том, что тогда случилось или даже не случилось, а просто было. Было, как все хоро­шее в мире.

СРЕДА...

«Малышке не нужен такой яркий свет», «Ой, ми­лочка, приглуши радио, малышке это мешает. Это вредно для ее нервной системы», «Малышка хочет на ручки. Возьми ее», «Малышка хочет смотреть в окно, подойди с ней к окошку» – и так далее, беспрерывно в том же духе. Опять и опять о том, чего малышка хочет или не хочет. Как будто между мной и сестренкой давно уже не появились свои тайны и словно я в малышах ничего не понимаю.

Хорошо все-таки, что сестренка еще не умеет потре­бовать луну с неба. Уж не знаю, кому из нас пришлось бы тогда взбираться на небо.

И вообще, зачем ее называют малышкой? Ведь это вовсе не имя. Конечно, с ее настоящим именем не все в порядке, но раз уж так назвали, то, по-моему, иногда все-таки следует произносить это имя. Ведь и кошку обычно не называют Кошка.

Флёр! Назвать эстонскую девочку французским име­нем из английского романа и самой никогда не произ­носить этого имени! Это так похоже на мою мачеху. И к тому же имя, которое в метрике пишется Fleur, а произносится Флёр, означает просто цветок. Зачем столько сложностей? Неужели флер звучит лучше, чем цветок? Я, право, не нахожу. Это все происходит от того, что человек читает мало хороших книг. И если моя мачеха сейчас не успевает ничего читать — а это вполне возможно — то можно опасаться, что когда-нибудь у меня появится брат, которого назовут, напри­мер, Сомс!

С каким удовольствием я забрала бы отсюда этот цве­ток. У меня даже хватило глупости предложить это ма­чехе, Я вздохнула и сказала что-то в таком роде:

— Жаль, что у нас с Флёр такая разница в возрасте. Когда она придет в школу-интернат, меня там уже давно не будет...

Мачеха сердито оборвала меня:

— Ты с ума сошла, что ли? Мой ребенок — в школе-интернате! Для чего же, по-твоему, у нее есть я и отец?

Не знаю, наверно, она не подумала, прежде чем ска­зать это. Но и после она не попыталась смягчить ска­занное или превратить в шутку, а я сделала семь глу­боких вдохов и выдохов и задержала дыхание так, что чуть не лопнули легкие, но... О, древние йоги, как вам легко жилось, если вам это помогало!

Но в конце концов, я не смею забывать, что мачеха сделала мне много хорошего и ее дочь все-таки моя сестренка.

СРЕДА...

Сегодня в магазине я случайно встретила Лики. Она поторопилась сообщить мне, что уже завтра уезжает в школу-интернат. На мое удивление она ответила:

— Ах, у нас дома такое положение.

Я ожидала совсем другого, как вдруг Лики, которая вообще-то не очень любит рассказывать о себе (и тем более о домашних делах), стала рассказывать мне свою биографию. Ее отец и мать умерли. У нее приемные родители. Наверно, у меня очень изменилось лицо, по­тому что Лики поспешила объяснить:

— О, не думай, что из-за этого. Мои приемные роди­тели лучше, чем у многих настоящие. Приемный отец в самом деле мой дядя со стороны мамы. В наш дом попала бомба. Папа и мама погибли. Потом мы жили в деревне, у дедушки с бабушкой. Бабушка умерла в тот же год. И мы все четверо — сестра, брат, я и дедушка — остались на шее у дяди. Тогда-то дядя и женился на моей приемной матери. Если бы ты знала, какая она! Как-то раз один умник спросил у нее, разве она не хочет иметь своих детей? Ты бы видела тогда ее лицо! «А чьи же, по-вашему, эти дети? Хотела бы я с в о и х? Считаете, что эти мне предназначены законом? Вот именно этих-то я и хотела». Ой, знаешь, это были здо­рово замечательные слова, их надо было бы записать на магнитофон. Стоило бы их иногда давать кое-кому послушать. И знаешь, в чем для нее самая большая радость? Когда кто-нибудь чужой, кто не в курсе дела, находит, что кто-нибудь из нас похож на нее. Конечно же, мы зовем ее мамой.

Ты бы только послушала ее, когда она, если в на­строении, рассказывает о своей жизни. Ни в каких кни­гах ты такого не встретишь. Буржуазная тюрьма, побег, потом долго скрывалась. Это так увлекательно, что слу­шаешь — и поесть забываешь. Ты как-нибудь зайди, тогда сама увидишь. Сестра записывает ее рассказы. Сестра у меня другая. Пишет стихи и прочее там. Вы с ней станете друзьями. Вообще у нее голова на месте. Но мачеха не делает между нами никакой разницы. Может быть, о брате заботится немного больше, ведь брат у меня инвалид. Когда был маленьким, подорвался на мине и остался без ноги. Мачеха тренирует его. В свое время она была хорошей спортсменкой. И сейчас еще играет в волейбол. Потому-то и у меня со спор­том... Конечно, лучше бы моя голова была приспособ­лена к более хитрым вещам, но ее радуют и мои пер­вые места в спорте, и стихи сестры, и радиоприемники, сделанные братом...

— Зачем ты себя так принижаешь, ведь ты пре­красно рисуешь, — торопливо перебила я, а сама была в восторге от этой чудесной семьи. Мы уже давно вы­шли из магазина, стояли на углу и продолжали разго­варивать. Смешно — в школе, где мы днем и ночью вместе, мы почему-то ни разу так не говорили, а тут вдруг! Я узнала, что дома у них туговато. Работников двое, а семья — шесть человек. Лики говорит об этом так просто и деловито, как будто это благо. Дома она обстирывала всю семью, штопала и латала на всех и теперь прямо руки чешутся — хочется работать.

— Знаешь, я терпеть не могу болтаться без дела, — добавила она откровенно и тут же предложила: — По­едем тоже. Ну что тебе здесь, в городе, делать! Хватит уже жевать пряники и плевать в потолок. А в интернате дел по горло. Я уже все обдумала. Долго ли мы будем еще дожидаться, пока достроят новый дом. По­жалуй, при нас его так и не достроят. Слышала, и воспи­тательница того же мнения. Давай возьмемся за дело и своими руками приведем в настоящий порядок и под­ремонтируем наши комнаты. Я все обдумала. Там нужно будет сделать перестановку и навести уют. Сей­час как раз подходящее время. С Вестой я еще до кани­кул поговорила. Она вообще не собиралась уезжать домой. Марелле мы всегда найдем. Еще кое-кого из де­вочек — и, смотри, какие кадры!

— Возьмем хотя бы потолок...

Тут уж началось горячее обсуждение возможностей санитарного и не знаю какого еще ремонта, который мы могли бы сделать. В разговоре все чаще слышалось ужасно привлекательное слово — оформление. До сих пор я считала, что оно применяется только по отно­шению к большим художникам, к выставкам и витри­нам, но выходит, что в самом обыкновенном жилище многое можно оформить! У Лики все-таки большой талант художника, хотя она сама в это не верит, а тут, стоя на углу улицы, она заставила проснуться и мою фантазию. Мы размахивали руками, как ветряные мельницы, рисуя планы в морозном январском воз­духе. Я и сама не заметила, как увлеклась ее идеей. И вдруг почувствовала совершенно невероятное и не­логичное — тоску по интернату! По той самостоятель­ности, по тем возможностям, по нашим девочкам.

ПЯТНИЦА...

Мальчики, те, конечно, кто оставался в интернате на каникулах, привели в порядок каток. Увидев меня ут­ром на школьном дворе, Энту удивленно приподнял брови и даже шапку!..

— Ого. Кукла уже вернулась. Доброе утро!

Кстати, после того «кукольного собрания» он зовет меня не иначе, как Кукла. Мне, наверно, надо благо­дарить судьбу, что мне не пришлось в тот раз говорить, например, о сельском хозяйстве: возможно, что тогда он стал бы звать меня Брюквой.

А кататься на коньках чудесно. Замечательно!

Когда я в первый раз вышла на лед, я просто обал­дела. И малыши тоже. Они, казалось, готовы были ра­зорвать меня на части. Одной помоги надеть коньки, другую возьми за руки и покатай, третьей помоги встать, четвертой подуй на ушибленное место. Даже маленькие мальчишки и те вертелись около нас. На катке собирались и интернатские, и живущие в городе.

А Сассь беспрерывно требует показать, как повора­чивать, как переступать через ногу и т. д. Я все пока­зываю ей с удовольствием, не скромничаю. Наконец-то нашлось что-то, что и я по-настоящему умею. Выда­вала такие круги и восьмерки, что даже Энту загля­делся. Не скажу, чтобы это меня смутило!

И погода была как на заказ. Все вокруг — каждая веточка, каждая бровь, каждая прядь волос были при­сыпаны серебристой пудрой инея. Неожиданно солнце скользнуло единственным длинным лучом по стенам школы, и лед засветился розовым, а тени на снегу, по краям катка, стали голубыми. Такого голубого цвета не найдешь ни в каком наборе красок.