Юрий Петухов - Измена, или Ты у меня одна

• Название: Измена, или Ты у меня одна
• Автор: Юрий Петухов
• Издательство: Метагалактика
• Жанр: Современная проза
• Год: 1990
• ISBN: 5-265-02222-8

Роман «Измена» — это эротико-лирическое повествование о любви и верности, изменах и алчном ненасыщаемом сладострастии. Автор выводит читателя из рамок штампованного «классического» любовного треугольника, ибо жизнь сложнее и любовные переплетения имеют гораздо большее число углов.

Особое место в романе отведено историко-романтической линии — походу князя Святослава на Византию. Показан быт язычников, еще не перешедших от полигамных любовных отношений к моногамным, а также нравы клонящейся к упадку Византии.

---

— Я буду помнить эти мгновения всегда! — сказал он Снежане. — Никакие воды, какими бы они ни были прозрачными и чистыми, снимающими грехи и воспоминания, не заставят меня забыть тебя! Снежка, милая, если у меня когда-нибудь родится дочь, я назову ее твоим именем!

— Нет! Не хочу! — ответила она резко. — Ты будешь смотреть на нее, а вспоминать меня, все будет путаться в твоей голове. Нет! Не называй! Я знаю, ты относишься ко мне и всегда относился как к взбалмошной девчонке, как к ребенку! Ты и любил то меня как-то по-отцовски скорее, ты нянчился со мною, все прощал, носил на руках, щадил… А я хотела грубой мужской руки, хотела сама оберегать тебя, как вначале, помнишь, у стены, хотела, чтобы ты оттолкнул меня… но не совсем, чтоб ты снова потом взглянул на меня, да, я всего это хотела, но не решалась сказать. Не называй! Пусть у тебя в жизни будет одна только Снежка- одна-единственная!

Вех прижал ее к себе еще сильнее. Они словно и не стояли в водах Дуная, а плыли по ним, разрезая их своими телами. И воды были бесконечны, животворны, оплодотворяющи. Вех не удивился бы, если б он узнал потом, через положенное время, что Снежана ждет ребенка, и он бы посчитал даже не себя отцом этого дитяти, а в первую очередь его, седого и могучего старца, Дуная-батюшку, невидимого бога водных струй… Ах, как сладостно было в этих струях. Вех упирался ногами в ласковое песчаное дно. Ему не приходилось прикладывать усилий, он лишь чуть напрягал мышцы ног, расслаблял, еле заметно, ритмично — и они оба покачивались, будто и в самом деле плыли. Легонькая рябь разбегалась от них во все стороны, шарахались стайки мальков и мелких рыбешек, извивались, касаясь икр и бедер, мохнатые ласковые водоросли.

И Вех понял вдруг: она права, эта река и есть та огромная купель, в которой они смоют с себя все ненужное и недужное, в которой очистятся для предстоящей новой жизни. Да, они расстанутся чистыми, они не будут томиться досадою н ревностью, злобой и негодованием, все смоет Дунай-батюшка. Они выйдут из него рожденными для другого. И расстанутся с легкими сердцами, сохраняя нежную память друг о друге, о своей любви, о всем что происходило с ними в эти три таких страшных кровавых месяца.

А когда Снежка ослабила свои объятия, опустилась стопами на песок, прильнула к нему с благодарным поцелуем, Вех погладил ее по волосам, совершенно сухим, пахнущим дурманящими травами. И почувствовал ее своей дочерью слабой, нежной, маленькой девочкой, которую нужно оберегать и защищать. Она была права! У него выкатилась слезинка из глаза. И упала на ее голову, но не пропала, не затерялась в волосах, а зависла на них прозрачным шариком, росинкой. И в этот миг она отстранилась от него. Сказала тихо:

— Нет, я не дочь твоя. Я твоя любимая, я жена твоя. Ты уйдешь отсюда — далеко-далеко, на север, к своей Любаве. И пускай, уходи! Со мной останется мой маленький Вех! Он уже со мной… Видишь, как в жизни бывает! Мне нечего дать тебе кроме какой-нибудь пустой побрякушки, какой-нибудь безделицы! А ты меня одарил так, что вовек подарок твой со мною пребудет. Спасибо, любимый, ах, как это дивно — один Вех уходит, а другой Вех остается. Остается со мной, навсегда!

Они простояли молча, прижавшись друг к другу, еще долго. Вех даже почувствовал, что Снежка начинает дрожать, что ей становится холодно в этих скользящих, обтекающих их струях- Но он не мог разжать объятий, не мог решиться на это последнее движение, разлучающее и вместе с тем освобождающее.

Он спросил ее неожиданно, будто очнувшись от долгого сна и пропустив все то время, бесконечное время, пока этот сон длился:

— А если у тебя родится дочь?

Она ответила сразу, будто ждала такого вопроса:

— Я назову ее Любавой.

Вех вздрогнул, ему стало не по себе, точно и он внезапно ощутил холод струящихся вод.

— Но почему?!

Снежана положила ему голову на грудь. И Он услышал ее ответ не ушами, а сердцем:

— Потому что где бы и когда бы ты ни был со мною, что бы мы ни делали, как бы ты ни смотрел на меня, милый, ты всегда думал о ней!

— Сурков, на работу выходи! — рьздалось из-за двери.

— Леха встрепенулся, протер руками слипающиеся глаза. Выводящий звякнул ключами, послышался скрежет металла.

Дверь распахнулась.

"Вспомнили, — оживился Леха, — хoть какое-никакое развлечение, а то вообще с ума спятишь!" Он еще раз пристально всмотрелся в лицо выводящего. Парень как парень!

Пересчитав крутые ступеньки, ведущие из подвала, поднялись наверх. От свежего воздуха у Суркова закружилась голова. Окружающее бросилось в глаза своей необычностью, яркостью. На секунду Леха потерял ориентацию в этом повседневном для прочих, но праздничном для него мире. "Надо было специально попасть сюда, на губу хренову, чтоб цену свободе узнать!" Сн нг мог надышаться обступившим его простором.

Шля гуськом: впереди Сурков, по-срежнему без ремня, без пилотки, с заведенными за спину руками, позади выводящий с автоматом на плече.

— А что за работа? — спросил Леха, не оборачиваясь.

— Разговаривать запрещено, — строго заметил выводящий, помолчав, добавил:

— Вот придем, узнаешь. А бежать надумаешь, я тебя шлепну с ходу, понял?!

— Дурак ты! — буркнул Леха.

Работы Сурков не боялся, привык к ней на гражданке.

Время от времени выводящий направлял: "налево, направо, прямо". Когда прошли уже достаточно много, Сурков понял — его ведут к контрольно-просускному пункту. Оставалось метров сто пятьдесят, не больше.

Но то, что случилось дальше, выбило Леху из колеи: ворота КПП распахнулись, и он увидел… Рота, его рога входила в них. Наверное, oна возвращалась после тактики или с марш-броска — Сурков не знал, но в эту минуту ему захотелось провалиться сквозь землю. Он даже приостановился, но не тут-то было, выводящий подтолкнул рукой вперед.

Рота приближалась. Чем меньше оставалось расстояния между ней и конвоем, тем ниже опускал Сурков голову.

Он чувствовал, ках побагровели уши, но ничего не мог с ними поделать. "Да что я, в самом делe! — ругал себя Леха. — Да был бы на моем месте любой другой, да тот же Борька Черецкий, разве так бы себя вел? Прошел бы играючи, нос кверху". Самобичевание не помогало — Леха знал, что сейчас все глаза, глаза его друзей, и просто товарищей, и тех, с кем отношений наладить так и не удалось, короче, глаза всей роты были устремлены на него, но встретиться с ними боялся…

— Чего сомлел-то? — ехидно спросил выводящий. — С похмелюги мучаешься?

— Рота, запевай!

От резкой команды Сурков вздрогнул.

Теперь, когда все три взвода прошли мимо, он слегка обернулся, но увидел одни затылки. С придорожного дерева, перепуганная ревом сотни молодых глоток, сорвалась сорока.

— Солдат всегда здоров! — вытягивал запевала, не жалея легких. Остальные подхватывали лихо, с присвистом, помолодецки:

Солдат на все готов!

И пыль, ках из ковров, Мы выбиваем из дорог!

Леха невероятно остро ощутил свое одиночество, аж сердце в груди сжалось в комок. Рота прошла мимо. А он? Он прoшел мимо роты, не нашел в себе мужества даже взглянуть в глаза ребятам.

— Живей, живей! — подстегнул выводящий. — Совсем заснул иа ходу, алкаш. Теперь налево! А ну, прибавь ходу!

— Заткнись, жандармская рожа! — тихо, сквозь зубы процедил Леха.

Он увидел стоящую невдалеке машину, потрепанный грузовик. В кузове грузовика поблескивал иссиня-черный, в брикетах, уголь.

— Твоя везуха — один ты проштрафился в части- проговорил выводящий, — вот и придется одному пыхтеть!

— Ничего, справимся.

— Ну-ну! — выводящий остановился. — Лопата в кузове. Давай искупай грехи.

Сурков, сбросив с себя гимнастерку и майку, полез наверх.

Из кабины грузовика высунулась голова водителя.

— Шустрей! Мне еще пару заходов надо сделать.

— Вот вылези да шустри! — отозвался Леха. — Погоняла выискался! С меня одного жaндарма хватит!

— Поговори еще! — озлился выводящий.

Брикеты зашуршали, загремели, поблескивая своими антрацитовыми боками, дружно посыпались вниз. Выводящий отошел подальше. Водитель тоже вылез кз своей кабины, отбежал к маленькому холмику на обочине, присел, закурил.

Через полчаса, когда Суркова вполне можно былo принять за негра — столько чернoй угольной пыли въелoсь в его кожу и на лице, и на теле, когда кузов опустел больше чем наполовину, на дороге, ведущей из казарм, показался Слепнев. Он еще издали замахал рукой.

— Помощь не нужна. Сурок?!

Выводящий насторожился. Леха помалкивал.

— Ты чего — язык проглотил? — Слепнев подошел совсем близко.

— Стой!

— До брось ты, Толик! — искрение удивился Слепнев — с выводящим он был знаком.

— Стой, кому говорю! — Толик не шутил.

— Ладно, ладно, обурел совсем! Служака! — Слепнев отошел метра на два. — Леха, не отчаивайся! И за решеткой жить можно! Я тебе передачи носить буду, ха-ха!