Сватоплук Чех - Путешествия пана Броучека

• Название: Путешествия пана Броучека
• Автор: Сватоплук Чех
• Издательство: Издательство: Художественная литература
• Жанр: Юмористическая фантастика
• Год: 1977

Книгу составляют две повести чешского поэта и прозаика Сватоплука Чеха (4846–1908). Герой этих повестей — пражский домовладелец, мелкий буржуа пан Матей Броучек. Отправив своего героя в одном случае на Луну («Правдивое описание путешествия пана Броучека на Луну»), в другом случае-в XV век («Новое эпохальное путешествие пана Вроучека, на втот раз в XV столетие»), автор в сатирических красках представляет многие стороны современной ему чешской действительности, обнажает сущность и природу мещанина.

---

Тут-то пана Броучека и пронзила мысль, от которой у него волосы встали дыбом. Он прервал селенита вопросом: — Слушайте, надеюсь, вы обедаете не только в свой лунный полдень? Надеюсь, не ограничиваетесь трехкратным питанием в течение вашего дня продолжительностью в четыре недели?

— Слова «обедать» и «питание» в лунном языке отсутствуют, — ответил Лазурный. — Но, учитывая твой земной материализм, я заключаю, что вопрос твой касается процедуры, именуемой у нас «ренессансом» и «возбодрением» тела.

— Как бы оно ни называлось, главное, что вам это известно.

— Этот акт мы действительно совершаем главным образом в полдень, объявил селенит, — и, с гораздо большей. воздержанностью, утром и под вечер.

— О, горе мне! Горе! — в отчаянии простонал пан Броучек. — Только этого не хватало! Выходит, пообедать мне удастся лишь через неделю, а следующего обеда изволь ждать еще целый месяц! Черт бы побрал этот лунный рацион!

И в припадке ярости пан домовладелец со всего размаху швырнул на простиравшуюся внизу лунную равнину часы, которые все это время держал в руке, и те, должно быть, разбились вдребезги.

Дав выход своему гневу, пан Броучек несколько поостыл. Ему стало жаль прекрасных часов, хотя он и буркнул: — Черт с ними, на кой они мне здесь нужны!

VIII

Новые надежды. Финансовые затруднения. Доказательство бесполезности немецкого языка и кое-что для господ депутатов. Лунный город. Общество охраны слуха. Будни лунных улиц. Безудержное потребление книг. Опасная бабочка.

Новые надежды в пане Броучеке пробудил большой город, фантастические башни которого засверкали на горизонте. «Уж в городе-то наверняка будут рестораны, — размышлял он, — где посетителям подают горячие завтраки до самого полудня».

«Да, но за деньги!..» — спохватился пан Броучек и полез в карман за бумажником. Он не брал с собой по вечерам в трактир больших денег, вследствие чего сумма, оставшаяся в его бумажнике после затрат у Вюрфеля, была весьма скромной, ее едва хватит на два дня.

«Теперь это весь твой капитал, — с горечью сказал себе наш друг, — на Земле ты был состоятельным человеком, а здесь, чего доброго, пойдешь по миру с нищенской сумою. На Луне под твой земной дом ни один ростовщик не даст ни гроша».

Но следующей его мыслью было: «А ведь я наверняка не смогу тут истратить даже этой мелочи, кроме разве серебряного талера. Бумажные же деньги годны лишь на растопку. Поди знай, есть ли у австрийского государства кредит на Луне. И потом, неизвестно… знают ли… Да нет, это само собой разумеется!..» Но на всякий случай пан Броучек осведомился у Лазурного: — Вы ведь здесь все знаете немецкий?

— Немецкий? А что это такое?

— Как?! Бог ты мой, вы даже не знаете, что такое немецкий язык! Нет, быть этого не может! Вы меня разыгрываете.

— А, по-видимому, вы на Земле говорите на нескольких языках? Мы объясняемся только по-чешски.

— По-чешски? Только по-чешски? И вам неизвестно, что на свете существует немецкий?

Пан Броучек никак не мог взять этого в толк. Лазурному пришлось подтвердить столь невероятный факт.

«Куда я попал?! — сокрушался несчастный землянин. — Что это за чехи, которые понятия не имеют о немецком языке?! И они еще имеют наглость разглагольствовать о своей образованности. Да, теперь эти бумажные деньги можно преспокойно выбросить вслед за часами. Если здесь не знают немецкого, то уж венгерского — и подавно! Прав был перчаточник Клапзуба, когда в трактире «У петуха» распекал депутатов, не сумевших добиться, чтобы на деньгах стояло хотя бы два слова по-чешски. Теперь из-за этого я лишусь трех порций жаркого и доброй дюжины пива!» Немецкий не давал пану Броучеку покоя, и он снова обратился к своему спутнику с вопросом: — Скажите, милейший, так у вас и в университете экзамены держат не на немецком? И не говорят понемецки ни дамы на улице, ни актеры за кулисами, ни молодые дипломированные специалисты, которые готовятся стать государственными деятелями? На каком же языке говорят у вас железнодорожные служащие, и как обстоит дело с накладными и платежными ведомостями, с заголовками протоколов и почтовыми штемпелями?

— Я в этом не разбираюсь, но уверяю тебя, что у нас все только на чешском.

— Только на чешском! Но ведь все это без немецкого просто невозможно! Воображаю, какой тут у вас кавардак! А как же обходятся без немецкого почтенные муниципальные власти?

— У нас нет никаких властей.

— Ни… никаких властей? Помилуйте, да как вы можете жить без властей?

— У нас имеются лишь критические трибуналы, которые, руководствуясь соответствующими параграфами различных эстетик, пригвождают к позорному столбу и казнят литературные произведения.

— Но налоговые-то ведомства у вас есть?

— Я не знаю, что это такое.

— О, счастливейший человек! Я поверить этому не могу! — воскликнул пан Броучек и про себя добавил: «Вот единственно разумная вещь на Луне, которую, ей-богу же, следовало бы перенять и нам, землянам!» Затем он спросил: — А как же, скажите на милость, армия? Весь армейский лексикон, а? Не станете же вы меня уверять, будто офицеры тоже изъясняются по-чешски?

— У нас никакой армии нет, ведь мы сражаемся исключительно перьями и проливаем не кровь, а чернила.

«Тоже недурно! — подумал пан Броучек. — Чeрнила и гусиные перья куда дешевле пушек и человеческой крови».

Между тем они уже парили над самым городом.

Если голубятня лунного философа повергла Броучека в изумление, то теперь от зрелища, открывшегося внизу, у него закружилась голова. Глазам Броучека предстало вавилонское смешение самых причудливых форм и стилей, настоящая оргия архитектурного произвола.

Пану домовладельцу вспомнилось, как иногда глубокой ночью на пути от Вюрфеля или из «Петуха» домой у него бывали весьма странные зрительные галлюцинации, невиданным, диковинным образом преображавшие всю Прагу: дома валились набок, один — туда, другой — сюда, окна хаотически перетасовывались, точно игральные карты после азартной баталии, балконы навещали друг друга через улицу, фронтоны неимоверно вытягивaлись кверху, крыши вспучивались верблюжьими горбами, и дымовые трубы сновали по ним наподобие обезьян; Каменный мост[11] извивался змеей, и скульптуры на нем играли в пятнашки; Карлова улица, преображенная в туннель, медленно удлинялась, как подзорная труба, устремленная в бескрайние дали; староместская ратуша обращалась со своей достопримечательной башней, как подгулявший ночной страж — с алебардой. Но все это были игрушки по сравнению с фантастической вакханалией лунного города.

Здесь вам могла бы привидеться дикая, буйная гохика с хаотической мешаниной почерневших контрфорсов и стрельчатых арок, прихотливейших орнаментов и страшилищ, самых диковинных из всех, каких породила необузданная фантазия средневековья; там — чарующее великолепие мавританского стиля или сказочная роскошь индийского зодчества; тут — чудеса рококо; рядом — живописный фрагмент древней Венеции; чуть дальше — уголок Царьграда… Я говорю — могла бы привидеться, потому что при более пристальном рассмотрении вашему взору предстали бы лишь немыслимые выверты и вывихи всех этих стилей; причем кое-где из отдельных их элементов была сляпана сущая архитектурная абракадабра, каковой являлся, например, готический кафедральный собор с романским порталом и вазами позднего рококо вместо резных каменных цветков. Здесь, в этом городе, лунная архитектура большей частью совершенно нe укладывалась в рамки привычных стилевых реминисценций и, давая волю фантазии, переносилась в царство невероятного, где, кстати говоря, охотно возводят свои сказочные чертоги и наши пииты, тем болeе охотно, что для этого им вовсе ни к чему изучать историю искусства и другие неблагодарные дисциплины. И каждая башня в этой мешанине уходила в необозримую высь; каждая арка поражала необычайной дерзостью, каждый купол был величественным, каждый портик — головокружительным, каждый переход — таинственным, перспектива — волшебной, все-великолепно, грандиозно, ошеломительно, сказочно.

И, подобно самим селенитам, их город тоже был воздушным, кисейным и походил скорее на бесплотное сияние фата-морганы, чем на реальный город из камня и кирпича. В заключение следует добавить, что он буквально кишел кариатидами, сфинксами, крылатыми львами, грифонами и прочими скульптурными изображениями, а также водостоками в виде всевозможных чудищ, ажурными каменными цветами, вазами, флюгерами самых фантастических очертаний, что каждый дюйм штукатурки покрывали радужно сверкающие фрески и что весь этот Вавилон, казалось, неистово отплясывал под звуки неслыханной музыки. Более того, можно было подумать, что сам город — это один гигантский музыкальный инструмент.