Геннадий Драч - Рождение античной философии и начало антропологической проблематики

• Название: Рождение античной философии и начало антропологической проблематики
• Автор: Геннадий Драч
• Жанр: Философия

---

1 См.: Чанышев А.Н. Италийская философия. М., 1975. С. 55 - 59.

2 См.: Там же. С. 48.

189

Однако в этом случае мы вынуждены ограничиваться внешними наблюдениями, констатацией фактов, характеризующих историю союза, представляющую видимый продукт его внутренней трансформации, невидимой под покровом тайны, которая окружала учение пифагорейцев и сопутствовала многочисленным легендам и вымыслам.

Однако внутренняя жизнь пифагорейского союза поддается реконструкции, хотя и на основании поздних свидетельств, в основном Порфирия. Фундаментальное исследование К. де Фогель восстановило доверие к составленному Порфирием жизнеописанию Пифагора. Конечно, Порфирий сообщает лишь то, что наиболее всего поразило современников Пифагора и оставило память в последующих поколениях. Необычным было то, что Пифагор покушался на самые основы повседневной жизни человека - на его сон и бодрствование, на его пищу и питье, на его здоровье (физическое и моральное), на его имущество. Создается впечатление, что Пифагор воспринимался современниками как маг, кудесник. Ведь он ни много ни мало как "обновлял" человека, делал его другим. А ведь это было под силу лишь Дионису с его неисчерпаемыми жизненными силами и способностью мирообновления. Спокойный, величественный, в "сверкающих белых одеяниях", Пифагор покушался не только на человеческое спокойствие, он присваивал себе функции божества - Диониса, Асклепия, Аполлона. Не случайно он мог "понимать" язык животных и с ним "разговаривали" реки. И, конечно, у него одно бедро, как гласит легенда, вполне могло быть золотым. Ведь жители Кротона считали Пифагора самим Аполлоном Гиперборейским.

Действительно, в каком еще образе мог быть представлен современниками человек, который учредил таинства, соперничавшие по своей направленности и конечной цели со знаменитыми и широко распространенными элевсинскими и дионисийскими мистериями [1]. Ведь, как мы можем судить на основании самых ранних свидетельств, в центр своего учения Пифагор поместил вопрос о душе, о ее бессмертии и спасении, о человеческом счастье и т.д. Религиозный комплекс дионисизма с его идеей миро- и человекообновления, достижения личного счастья и нахождения "правильного" образа жизни (последнее берет начало от орфиков) - в полном объеме нашел свое место в деятельности учрежденного Пифагором общества. Высказанное нами предположение о связи с орфизмом нуждается в дальнейшем анализе раннепифагорейских представлений о душе, которые могут пролить свет на вопрос о преемственности в развитии орфико-дионисийской предфилософской антропологии и засвидетельствованными по этому вопросу взглядами Пифагора.

1 См.: Новосацкий Н.И. Елевсинские мистерии. СПб., 1887.

190

Рассмотрим образ жизни членов пифагорейского союза [1]. Утро пифагорейцы начинали с успокоения души игрой на лире и прогулок вдоль берега моря или в священной роще, затем следовали физические упражнения. Завтрак состоял из сотового меда и хлеба. Часы после завтрака предназначались для ведения государственных дел. За обедом ели сырые или вареные овощи, просяной или ячменный хлеб. После обеда надлежало заниматься хозяйственными делами. Вечер был посвящен прогулкам, беседам и священным песнопениям. Перед сном надлежало продумать все происшедшее за день, задавая себе вопросы: что я сделал, что мне надлежит сделать, в чем я не преуспел (имеется в виду моральная сфера). Поражает отказ пифагорейцев от всякого рода излишеств в пище. Употреблялись самые простые и необходимые продукты: хлеб, мед, молоко, сыр. Вина пифагорейцы не пили, предпочитая пить воду. Все это говорит, с одной стороны, о стремлении ограничить чувственные желания человека. Сохранился рассказ о том, как пифагорейцы подавляли свойственное человеку чревоугодие: они готовили пиршественный стол и, подойдя к нему, возбуждали аппетит, а затем, перевернув его, уходили не оглядываясь.

Однако существует и другая сторона в пищевых запретах пифагорейцев. Они употребляли пищу, которую мы сегодня можем назвать "биологически активной", - свежеиспеченный хлеб, свежие овощи и фрукты - все, что еще не подлежало переработке и хранению, что сохраняло первозданную свежесть. Подлежащие размолу зерна могли пустить ростки и дать начало злаку, содержащиеся в плодах семена хранили таинство жизни плодоносящих деревьев и т.д. Употребление пищи превращалось в своего рода космический акт приобщения к сокровищнице жизни, в своего рода "гомофагию" Диониса.

Но насколько очищен этот акт "растерзания" божественного тела: пифагорейцы не едят мяса животных, а употребляют ту пищу, которая служит продолжению жизни как людей, так и животных - молоко, которым выкармливаются ягненок и теленок, зерно, овощи, фрукты. То, что еда для пифагорейцев обладала религиозно-космической символикой, несомненно, вытекает и из системы пищевых запретов, и прежде всего на употребление в пищу мяса. Сообщения по этому вопросу многочисленны, хотя в них имеется и путаница. Наиболее авторитетным является положение Эмпедокла, который слушал Пифаго

1 См.: VogelC.J. de. Pythagoras and Early Pythagoreamsm. Assen, 1966. P. 156-199.

191

pa, был его учеником, развивал учение о переселении душ и справедливо считается пифагорейцем. Эмпедокл восклицает:

Где же убийствам ужасным предел? Неужели беспечный

Ум ваш не видит того, что друг другу вы служите пищей?

(Очищения, 137. Перевод Г.И. Якубаниса // Лукреций. О природе вещей. Т.2. М., 1947)

Более спорен вопрос о бобах, которые пифагорейцы не употребляли в пищу ни под каким предлогом. Но свидетельства по этому вопросу противоречивы. Были бобы "нечистыми" для них или, наоборот, "священными" - это остается неясным. Пифагор, преследуемый врагами, якобы не захотел бежать через поле, засеянное бобами. Этот вопрос также говорит о биологической стороне: бобы имели отношение к жизни, содержали души людей, были родственны по рождению и т.д.

Поражает также проходящее через весь распорядок жизни пифагорейцев стремление к упорядоченности, гармонизации, совершенствованию человека. Первое место в лечении недугов души пифагорейцы отводили музыке. Музыка у пифагорейцев была тем "расслабляющим" комплексом, который делает возможным переход человека от внутреннего мира к внешнему. Не смех, как это было в дионисизме, а музыка позволяла человеку вернуться к реальности после осознания божественного присутствия в себе. Музыка обладала у пифагорейцев психотерапевтическими свойствами: она позволяла лечить гнев, тревоги и уныние.

Следует отметить еще одну сторону жизни пифагорейцев: мнемические упражнения, тренировка памяти. Пифагорейцы высоко ценили память. Не была ли эта "повседневная" память переходом к "припоминанию" - anamnesis, подготовкой к тому созерцанию божественного, целям которого служила и математика? Во всяком случае, эта процедура носила в отличие от пищевых запретов не мистический, а рациональный характер и говорила о внимании к памяти, воображению и обобщению - ко всему тому, что лежит в основе математики.

Вопрос о пищевых запретах у древних пифагорейцев, с одной стороны, и об их интеллектуальных упражнениях - с другой, позволяет коснуться самых интимных сторон внутренней жизни пифагорейского союза. Пищевые запреты поражают своей архаичностью, их придерживались "религиозные фанатики", однако другое крыло пифагорейцев - "энтузиастов математического знания" отличалось тайным презрением к наивным и суеверным предписаниям и пищевым запретам. Последнее обстоятельство не замедлило сказаться на противоречивости дошедших до нас сведений о требованиях самого Пифа

192

гора к воздержанию от мяса. Обсуждая такого рода проблемы, У. Гатри заключает, что "воздержание от мяса (по религиозным понятиям употребление его есть форма каннибализма) было принципом пифагореизма с самого начала... Позднее, когда рационалисты и фанатики избрали разные пути, оно было отвергнуто теми, кто по-прежнему предъявлял права на членство в школе" [1].

Вопрос осложняется еще и тем, что среди слушателей Пифагора были так называемые акусматики и математики. Порфирий сообщает о Пифагоре: "Разговаривая с собеседниками, он их поучал или описательно, или символично. Ибо у него было два способа преподавания, одни ученики назывались "математиками", то есть познавателями, а другие "акусматиками", то есть слушателями: математиками - те, кто изучали всю суть науки и полнее и подробнее, акусматиками - те, кто только прослушивали обобщенный свод знаний без подробного изложения" (Порфирий. Жизнь Пифагора, 36-38). Вопрос представляет для нас интерес не столько в связи с тем, что эти две ступени в овладении тайнами Учителя послужили размежеванию в последующем развитии союза, сколько с тем, что они имели единую идейную основу, единую направленность. Здесь недостаточно констатировать, что в учении самого Пифагора предрассудки и знание, мистика и наука не были разъединены. Вопрос заключается в том, чем объяснить такое противоречивое сочетание.