Ирина Лукьянова - Конь в пальто

• Название: Конь в пальто
• Автор: Ирина Лукьянова
• Жанр: Современная проза

---

— Он не трусливый, он у нас хороший мальчик, — торопливо оправдывается женщина, — он просто боится.

— Ничего страшного, — утешаю я. — Для этого просто нужна привычка.

— Вы поможете нам спуститься? — умоляюще смотрит женщина.

— Я не дурак, — вдруг говорит мальчик и смотрит ясными глазами безумца. — Я умный, но умный человек тоже может бояться. Это не стыдно.

— Алеша у нас умный, — говорит женщина.

Мы сходим с эскалатора: сейчас большой шаг вперед — рраз! Молодец!

— Спасибо, тетя, — говорит Алеша.

— Девушка, как вас зовут? — спрашивает женщина.

Я быстро убегаю и, завернув за колонну, торопливо вытираю слезы пальцами. Опять не купила бумажных платочков. Хватит. Я не буду больше расклеиваться. Закидываю в рот таблетку.

Если книжка забыта дома и нельзя запереться в ней, я начинаю смотреть по сторонам и думать. Две недели я пересчитывала людей и сиденья в вагоне в час пик, чтобы понять, могло быть больше пятидесяти жертв при теракте или не могло. Могло, если бы людей туда набилось как селедок; но столько набивается редко.

Я заранее знаю, где зажать нос: на Савеловской сразу на выходе в подземный переход, на Киевской в верхней части первого эскалатора на выходе к пригородным поездам. Там всегда пахнет мочой. На Марксистской у выхода лежат рыжие бродячие собаки, грызут мослы. На Беговой в переходе всегда торчит неприятный молодняк с пивом. На платформе Автозаводской все еще стоят цветы в ведрах в память о погибших.

От дома до работы — полтора часа. Моя новая игра — «мое и не мое».

Не мое:

Вот распухшие, дремлют на сиденьях, половина вагона вокруг них пустует: воняет;

вот группа товарищей, по виду бывшие партработники;

вот обложка с Дарьей Донцовой и мопсами;

вот эти профессионально целуются, работая губами, как осьминоги щупальцами;

вот зеленое пальто в ошметках кошачьей шерсти;

вот пухлые губы в перламутровом блеске, сложенные в брезгливую гримасу;

вот этот развалился на двух сиденьях, колени в разные стороны, на пальце татуированный перстень;

вот конспект: виды пиара;

вот мать с выщипанными в ниточку бровями кричит визжащему ребенку: отлуплю;

вот старшеклассница подружке: бабушка опять пришла, говорит, можно я новости посмотрю, я говорю, ну, блин, ты опять, я же занимаюсь!

Сто человек подряд: остроносые сапоги на шпильке, бурая дубленка с отворотами, шарф до пола, ресницы до бровей, волосы до плеч, одинаково кричат в одинаковые мобильники: ну Леша, ну ты, блин, чо такой?

Мое:

вот мать с беременной дочерью, нет ничего грустнее зрелища матери, оберегающей бледно-зеленую беременную дочь, вот они вошли, огромные, как медведицы, в лохматых искусственных шубах, одинаковые, с глупыми толстыми лицами, с одинаковыми носами картошкой, нет, нет, не мое;

вот парень читает — смотрю что — Пер Гюнта из БВЛ;

вот старик с мохнатыми бровями, бывший инженер или научный сотрудник, трудолюбец, владелец участка и домика, строитель парников, безропотно таскавший в своем институте тяжелые ящики, — от пальто с истрепанной цигейкой пахнет зимой, нафталином, корицей, советским одеколоном, домашней пылью, домом, детством, дедом;

у этой в сумке альбом Джотто, в волосах вместо шпильки колонковая кисточка;

эта, глазастая, вертится, всем улыбается, в руке воздушный шар;

вот девчонки лет шестнадцати врываются с морозной уличной платформы, обсуждая контрольную по химии, изо ртов валится пар вперемежку с трихлоргидратами;

вот вошла грустная, строгая, идет прямо, вдруг качается вправо и падает на меня: ой, извините, меня занесло;

вот классическая бабушка с аккуратной сединой и глазами плюшевого медведя под толстыми очками;

вот одетая с иголочки, красивая, испуганно вопит в телефон, быстро шагая по пустому вагону от двери к двери: Мишенька, ну ты подожди, я уже еду, ты ляг, пожалуйста, температуру мерил? — пока в тоннеле связь не обрывается.

Через неделю упражнений я понимаю, что в «мое» попадают детные, семейные, занятые делом, обремененные заботами и поклажей, несчастные, смешные, заплаканные, непохожие на журнальные фотографии, эквусы вульгарисы и гомо советикусы. «Типичные лузеры», как выразилась бы Лариса. Целый день я грузилась, не значит ли это, что я идентифицирую себя только с лузерами. Нет, девочки с контрольной по химии не лузеры. И парень с серьгой, с виолончелью в футляре, который стоял на платформе, распираемый счастьем, и лучился во все стороны, как лампа на двести ватт, — тоже.

В «не-моих» — сплошь какие-то гоблины в черной коже, бомжи и постсоветикусы. Что роднит гоблина с богатой дамой и группой девок в помаде? Непроницаемость лица. «Мои» люди смотрят на мир с разными выражениями (следуют двадцать строк перечисления выражений). «Не-мои» — с презрительной скукой или непроницаемо; разница в том, что одни истребляют в себе человеческое усилием воли, другие безволием. «Мои» — люди. «Не-мои» — гуманоиды, андроиды, биороботы. Как только гуманоид выразит лицом что-то человеческое, заплачет, испугается, улыбнется — он мой.

О если бы

Ну, если бы я писала молодую английскую прозу, все было бы куда проще. Я бы даже ради этого вытерпела похмелье. Молодая английская проза обязана начинаться с похмелья.

Героиня просыпается и долго описывает, что у нее в голове, во рту, в комнате, и никак не может вспомнить, что она делала вчера… трахалась, да… с кем? С этим… как его… с залысинами… Я трахалась с залысинами?

Да, моя дорогая, и мужики у тебя с залысинами, и сама ты так себе бутончик, два абзаца обвисающих бицепсов, жирных валиков на животе, толстых бедер, варикозных вен, рост в футах, вес в фунтах, выкурено вчера полпачки, выпито двести граммов по сорок пять градусов… Но зато грудь во, задница во, и при зюйд-зюйд-весте я еще сойду за хорька вместо верблюда…

Героиня сползает с кровати и слушает автоответчик. Звонит мать и ничего не понимает в ее жизни. Жалуется: отец на старости лет осознал, что он гей. Звонит подруга и зовет на еженедельные феминистские откровения в пабе, звонит этот как его с залысинами, мне было хорошо с тобой, детка… Куда смотрел редактор, думает читатель, кто в здравом уме говорит «детка»?

Героиня зарывается в шкаф, оттуда несется пыхтение с припевом «мне нечего надеть». Вылетает моль, за ней пиджак, за ним героиня с выраженьем на лице.

Она идет на работу, там ее гнобит шеф. Она переписывается с подругами по мейлу (две страницы мейлов).

Надоело, короче. Наконец, находится добрый с понимающими глазами, затем две страницы восхитительного секса, семейные ценности торжествуют, течет по усам и не попадает в рот. В финале героиня получает замечательную работу и прославляется на всю страну.

Но я пишу русскую прозу среднего возраста, а в ней все делается не так.

Пессимистическая комедия в пяти припадках.

Припадок первый.

Героиня накануне ложится спать в три часа ночи, засидевшись над статьей. Утром не слышит будильника и просыпается от звонка в дверь. За дверью стоит бригада газовщиков: они пришли менять во всем доме ветхие аварийные трубы и просят обеспечить им доступ на кухню. Собака вылетает в прихожую и заливается лаем. Героиня оттаскивает ее в детскую и закрывает дверь.

От бешеного лая просыпается сын и осознает, что опоздал в школу. Героиня пишет записочку: уважаемая Анна Иванна, мой сын Александр не явился на первый урок, поскольку не сработал будильник.

Сын Александр убегает в школу, на ходу зашнуровывая ботинки. По дому, грохоча сапогами и инструментами, ходит бригада и покрикивает: хозяйка! Холодильник-то надо подвинуть! Хозяйка! Мы говорили вам подводку купить?

Я купила, бормочет хозяйка, завернутая в халат, и нащупывает за спиной концы висящего в петельках пояса. Достает из шкафчика за унитазом подводку газовую сильфонного типа, по концам соединение типа «папа-мама» плюс две прокладки. Сколько, критически спрашивает бригада, восемьдесят сантиметров? Мало, надо было метр покупать. Холодильник-то подвиньте, мы трубы будем проносить, места мало. И это вот все уберите, и это. Героиня мечется по квартире, унося в комнату цветочные горшки, сковородки, посуду, зверячьи миски.

Затем идет будить дочь. Дочь капризничает и заползает под одеяло. Внезапный лай и визг вторгается в ее сладкий сон, вонючий дым заполняет квартиру: бригада пилит ветхую аварийную трубу. Дочь хочет есть, но газ уже отключен, плита стоит поперек кухни, перекрывая доступ к мойке, холодильнику, стиральной машине и помойному ведру. Изловчившись, героиня приоткрывает дверцу холодильника и крадет оттуда два банана.

Тем временем дочь отправляется в туалет, включает свет, раздается взрыв, и во всем доме гаснет свет. Бригада уже ушла и теперь с веселым визгом пилит трубу у нижних соседей. Собака воет. Кошки не видно.