Андрей Мартьянов - Отречение от благоразумья

• Название: Отречение от благоразумья
• Автор: Андрей Мартьянов
• Жанр: Фэнтези

Роман основан на реальных событиях начала XVII века — история революции в королевстве Чешском, приведшая к началу Тридцатилетней войны. Однако, в тексте использовано множество мистических пражских легенд: среди действующих лиц присутствуют раввин Бен-Бецалель и его Голем, магистр Джон Ди (алхимик и личный маг королевы Елизаветы Английской), знаменитый император Рудольф, покровительствовавший оккультистам и так далее. Стилистика — «смешной готический роман», в некотором роде изрядно замаскированная пародия на «ужасы» госпожи Радклифф.

Рассказ ведется от имени секретаря пражской иквизиции, все мистические события крутятся именно вокруг инквизиционного трибунала, пытающегося добросовестно разобраться, что же за чертовщина творится в старой-доброй Праге. Инквизиторы — добрые и справедливые, еретики и маги — плохие. Такова концепция. :-)

Место действия — Прага и Париж. Время — 1611-1613 годы.

В тексте наличествует некоторое количество аллюзий на Адександра Дюма-отца и его «мушкетерские» романы, по крайней мере среди действующих лиц встречаются и молодой кардинал Ришелье, и королева Мария Медичи, и совсем юный Людовик XIII.

---

За окнами старого особняка на Градчанской улице лежит притихшая и настороженная Прага — сердце Чехии, Praha caput regni. Я слышу прерывистый стук этого сердца и понимаю, что он грозит вот-вот оборваться. Предсказанного Конца Времен, конечно, не случится, слишком маловато нынешнее событие в общей картине мира, чтобы отметить начало Конца, однако ничего хорошего тоже не произойдет. Мятежи, голод и войны — первое, что приходит на ум, и это еще не самое страшное.

Куда страшнее будет вырвавшаяся в мир Сила. Сила, что бурлит в корнях и листьях маленькой виноградной плантации, затерянной среди лесистых холмов этой загадочной и притягательной страны. Сила, которая скоро переполнит созревающие гроздья и которую не удержит вся самоуверенность мэтра Филиппа Никса. И я представления не имею, кто сможет встать у нее на пути.

...Снег во внутреннем дворе Карлштейна действительно потемнел от пролитой крови. Впрочем, подозрительные бурые комья вполне могли оказаться банальнейшей грязью — там все перепахали копыта и сапоги. Единственным чистым, пронзительно-белым пятном оставался медленно расширяющийся круг инея вокруг Голема. Выполнившее свою задачу создание пялилось себе под ноги и еле слышно урчало.

— Вы на еврейском языке говорите? — вполголоса поинтересовался Штекельберг. Мы только что отыскали подходящее местечко, чтобы привязать лошадей, и теперь оглядывались по сторонам, решая, куда направиться. Человек, велевший нам пройти в ворота, куда-то делся, все прочие выглядели слишком занятыми, чтобы обращать на нас внимание. В дальнем углу двора копошились уцелевшие и весьма мрачные солдаты замкового гарнизона, под присмотром козлоголовых стаскивавшие в одно место трупы погибших при штурме крепости. Наверное, гадали, что с ними станется по завершению работ и не разделят ли они судьбу своих товарищей.

— На иврите, — поправил я, даже не задумавшись, с чего вдруг пану секретарю понадобилось узнавать глубину моего образования. — С горем пополам и жутким гойским акцентом. Читать с листа получается лучше.

— Можете перевести слово, которое произносится вроде как «эмэт»?

— Истина или жизнь, — удивленно сказал я.

— А если отнять первую букву? — не отставал Станислав. Похоже, для него это имело некое важное значение.

— Тогда получится «мэт», — кажется, я сообразил, к чему он клонит. — Иврит не похож на европейские языки, в нем от одного лишнего звука смысл слова иногда меняется на прямо противоположный. «Мэт» означает «мертвый», «неживой». В целом же сочетание «эмэт» — «мэт» означает мрачноватое высказывание наподобие «Истина ведома только мертвым» либо «Жизнь и смерть слиты воедино».

— Так я и думал, — Штекельберг кивнул в сторону огромного бесформенного силуэта Голема и рассеянно добавил: — Однажды при мне так назвали эту дрянь. Как думаете, вдруг ему в самом деле известна какая-то истина, недоступная нам?

— Глиняному болвану?.. — начал я, но тут же прикусил язык. За последние часы я столкнулся с количеством невероятного, достаточного для разубеждения целой армии скептиков, и твердо усвоил одно простое правило: не шути с тем, чего не понимаешь.

Чтобы попасть к донжону, центральной башне замка — мы здраво предположили, что основные события развиваются именно там — требовалось подняться по нескольким узким каменным лестницам, пронизывающим толщу внутренней крепостной стены. Огонь, метавшийся в западной части укрепления, наткнулся то ли на дровяной склад, то ли на залежи архивов, и теперь нас время от времени осыпало жирным черным пеплом. Бои в крепости почти закончились, лишь кое-где вспыхивали редкие последние стычки. Говоря по справедливости, неприступный внешне замок взяли малой кровью, и, как я заметил, нападавшие почти не понесли никакого урона.

На верхние ярусы башни, откуда доносилась громкая перебранка и где в узких окнах мелькали вспышки света, вела крытая галерея, начинавшаяся на караульной площадке бастиона. Я не удержался, подошел к зубцам и выглянул: беззвездное небо, затянутое серыми тучами, темные окрестные холмы и начинающийся снегопад. Возле моста и на улицах притихшей деревни — никого. Топтавшийся позади Штекельберг презрительно хмыкнул:

— Я же говорил — шмыгнут в подвалы и носа не высунут до завтрашнего утра.

— Как называется река? — зачем-то спросил я.

— Бероунка, — пан Станислав чихнул и недовольно осведомился: — Будем здесь мерзнуть или все-таки пойдем внутрь? Мне нужно посмотреть, что они там натворили.

За его обманчиво-капризным брюзжанием явственно корчил рожи таящийся страх. Он догадывался, какое зрелище нас ждет, больше жизни не хотел оказаться свидетелем и ничего не мог поделать — у него тоже имелся покровитель, чьи приказы не стоило нарушать.

Возле массивных бронзовых дверей, покрытых рельефами на библейские темы, маялись двое караульных в явно надоевших им козлиных личинах. Они подозрительно уставились на нас сквозь глазницы масок, обведенных уже тускнеющим колдовским огнем, но, признав Штекельберга и услышав от него пару фраз на чешском, очевидно, служивших паролем, посторонились, разрешая войти.

Обитатели замка, видимо, испытывали те же трудности, что и повсюду в Европе — как превратить мрачное сооружение средневековых времен (Карлштейн, если мне не изменяла память, строили в XIV, если не в конце XIII века) в нечто, соответствующее нынешним представлениям о надлежащей жизни. Посему некогда голые каменные стены везде, где только можно, завесили гобеленами с игривыми сюжетами, заменили громоздкие деревянные люстры изящными позолоченными и фарфоровыми светильниками, понаставили всюду закупленную во Франции и Италии вычурную мебель с гнутыми ножками и атласными подушками, выглядевшую здесь несколько неуместно.

Мы поднимались по широкой винтовой лестнице, застеленной красным ковром, скомканным и щедро вымазанным грязью после того, как по нему пробежались нападающие. По дороге нам попались на глаза два или три трупа — судя по одежде, невовремя выскочившие на шум слуги — потом снизу долетел женский визг и тут же смолк. Штекельберга слегка передернуло, а я подумал, насколько все неизменно: пока высшие чины делают политику, их подчиненные наскоро вознаграждают себя за тяжкие труды. Интересно, согласуется ли грабеж захваченной крепости с учением протестантизма? Наверняка отлично согласуется, как и в любой армии — не оставим врагу того, что может пригодиться нам самим!

Основные действующие лица собрались на третьем этаже, в комнате, некогда служившей то ли гостиной, то ли кабинетом. Точнее сказать не берусь — по ней словно пронесся изрядный шторм, не оставив ни одного целого или не перевернутого предмета обстановки. Главенствовал важно задравший ножки огромный письменный стол, из-под которого торчали обрывки исписанных бумажных листов и растекались чернильные лужицы. На опрокинутой тумбе, поблескивающей содранной полировкой, боком сидел владелец самой жуткой из масок, только сейчас она валялась на полу, бессмысленно таращась на нас. Мы предусмотрительно остановились возле дверей, я попытался сосчитать число участников драмы. Получилось около дюжины и еще сколько-то человек находилось в соседних комнатах: я слышал, как они там переговариваются и возятся с чем-то.

В целом же происходящее напоминало разыгрываемую в соответствующих декорациях сцену из исторических пьес моих соотечественников — Вильяма Шекспира, главы королевского театра «Глобус», или его приятеля и вечного конкурента Филиппа Марлоу из труппы театра «Роза». Герои на местах, а мы с паном Станиславом, значит, те самые скромные личности, что занимают в списке персонажей нижние строчки: безликие придворные, стражники или члены свиты. Спасибо и на том, ибо в подобных сочинениях весьма опасно оказаться даже дальним соратником главного действующего лица. Неровен час, автор сочтет полезным избавиться от тебя ради обострения конфликта или эффектной концовки акта.

— Они спятили, — почти беззвучно и на удивление непререкаемо заявил господин секретарь и горестно добавил: — Зачем я только согласился идти с ними?

Я хотел кивнуть, но не успел — из соседнего покоя раздался пронзительный вопль, затем еще один, сопровождаемый звоном бьющегося стекла и грохотом падения тяжелого предмета. Предводитель, нетерпеливо постукивавший носком грязного сапога по деревянной стенке тумбы, раздраженно рявкнул, чтобы там пошевеливались и жестом велел своим спутникам вернуть письменный стол в надлежащее положение. Непонятный шум в соседних покоях усилился, переместившись ближе.

Игнациус фон Клай не смотрел в нашу сторону, и мне очень хотелось, чтобы такая мысль как можно дольше не приходила ему в голову. Этот человек точно не относился к тем, кого хочешь иметь своим врагом, но еще бoльшая беда случается, когда он оказывается у тебя в союзниках. На вид я бы дал старшему из братьев Клаев годков тридцать или чуть больше. Крупный, но не грузный, он скорее напоминал купца средней руки, нежели представителя благородного сословия, если не считать странного выражения лица, озлобленного и горького одновременно. Завершалась картина копной светло-рыжих волос, которым не помешала бы толика внимания со стороны их владельца.