Герберт Розендорфер - Латунное сердечко или У правды короткие ноги

• Название: Латунное сердечко или У правды короткие ноги
• Автор: Герберт Розендорфер
• Издательство: Лабіринт
• Жанр: Современная проза
• Год: 1996
• ISBN: 5-7101-0092-7

Эта книга – первое русскоязычное издание современного немецкого писателя Герберта Розендорфера, куда вошли романы «Большое соло для Антона» и «Латунное сердечко, или У правды короткие ноги».

«Латунное сердечко» – лирико-сатирический роман, сплав блестящего юмора Гашека и изысканной прозы Кафки, история современного интеллигента, где есть и секретные службы, и перипетии любви, жизнь, полная гротескных ситуаций.

Ироническая проза Розендорфера – это призыв к современному человеку, притерпевшемуся к окружающим его нелепостям и уже их не замечающему, взглянуть на себя со стороны, задуматься на тем, что он делает и зачем живет.

---

Система переборок предполагала также – на этот счет существовали объемистые, детально разработанные инструкции, – что сотрудник одного отделения не имеет права входить в служебные помещения другого, даже если когда-то сам там работал. От него требовалось как можно скорее забыть его адрес.

Однако с этим, как выяснилось, дело у Кесселя обстояло так же, как с отражением. Адрес Ансамбля и номер его телефона запечатлелся в его памяти на всю жизнь, как и слово «отражение». Давным-давно, это было много лет назад, Кессель записался на курсы русского языка и ходил на них целых два семестра. На одном из уроков ему встретилось слово «отражение» (otraschenije), означавшее картинку в зеркале или, в переносном смысле, защиту от нападения врага. «Впрочем, это слово можете не запоминать», – сказал преподаватель. От этих курсов в памяти Кесселя не осталось ничего, кроме слова «отражение».

Барон, как выяснилось, был намерен неукоснительно придерживаться инструкций: он пригласил Кесселя в ресторан «Шварцвельдер» (счет за обед проходил по статье «орг. расходы» и оплачивался БНД, что составляло одно из несомненных достоинств «системы переборок»).

Таким образом, в пятницу около двенадцати часов Кессель по долгу службы уже сидел в ресторане. Он читал «Нойе Цюрхер», причем свою собственную. Она позволяла ему по-настоящему почувствовать себя начальником отделения. Подписка на «Нойе Цюрхер» была его первым служебным актом на новом посту в Берлине. Он взял в дорогу газеты за среду и четверг, но, пользуясь выражениям доктора Якоби, еще не успел их «проработать». Кессель успел лишь прочитать сообщение о необычайных холодах на северо-востоке США и репортаж о снежных заносах в Чикаго, когда появился Гюльденберг, пунктуальный как всегда: была ровно половина первого.

Курцмана нет, сообщил Гюльденберг, ему пришлось срочно уехать, поэтому он прийти не смог. А ему так хотелось первому выслушать отчет о работе нового отделения. Однако сегодня утром произошла одна дурацкая история. Вы знаете агента V-3003? Нет? Кличка Карус. Из-за него-то Курцман и поехал сегодня с утра в Кельн. История совершенно дурацкая, и еще неизвестно, чем все это кончится…

– Так что придется вам пока удовлетвориться моим обществом, герр Крегель.

Кессель не стал говорить, что ему гораздо приятнее видеть Гюльденберга, чем Курцмана.

– Материалов на гражданку Герду Земмельрок не выявлено, – сказал Гюльденберг.

Расследование и опросы, проведенные с невероятной быстротой в течение одних суток, подтвердили сообщенное Кесселем. Она действительно вела молочную торговлю в магазине на Эльзенштрассе, 74, начиная с 1938 года. Помещение она унаследовала в 1947 году от матери, Берты Вайсман, урожденной Деннерйан. Густав Земмельрок. по профессии электромонтер, разошелся с женой, хотя официально они не разведены, и последние годы жил у другой женщины в городе Висбадене, где и умер 4 октября 1976 года. Все чисто, контактов с Востоком никаких, вообще это тихие и вполне благонадежные люди…

– Беда только в том, – заключил Гюльденберг, – что вы дали объявление в газете. Хизель этим крайне недоволен. Вы же знаете, что мы не принимаем самотека: тот, кто сам предлагает нам какие-либо услуги или сведения, подозрителен по определению. Так что очень жаль, но…

– Но ведь магазин расположен идеально!

– В том-то и дело. И план вы нарисовали прекрасный. Магазин и устроен, и расположен так, что лучшего и желать нельзя. Да Хизель и сам сказал: так хорошо, что даже не верится. Очень, очень жаль.

– Но старушка-то благонадежная, вы же проверили…

– Ничего не поделаешь. От помещения придется отказаться в любом случае… Кроме одного, – подняв на Кесселя свои маленькие прибалтийские глазки, Гюльденберг неожиданно подмигнул одним из них, в котором непременно красовался бы монокль, если бы мир был устроен как надо, – если вы уже его сняли.

– Конечно, – сказал Кессель, – фактически я его уже снял.

– Если вы уже подписали договор с хозяйкой, – уточнил Гюльденберг. – Письменный договор Хизель отменять не будет.

– Конечно, – подтвердил Кессель.

Так бывший молочный магазин фрау Герды Земмельрок, урожденной Вайсман, материалов на которую выявлено не было, стал отделением А-626/1, известным также под названием «Букет». Кессель снял магазин с 1 марта, заплатив за два месяца вперед наличными. Правда, ремонт он начал там раньше, против чего фрау Земмельрок не возражала. Не возражала она и против того, чтобы договор на аренду был заключен задним числом, с седьмого февраля.

– А какая у вас легенда? – спросил Гюльденберг.

– Я сразу понял, что молочный магазин не годится, – сказал Кессель. – Представьте себе Бруно за прилавком! Да и потом, торговля молоком там не пошла бы, фрау Земмельрок потому его и закрыла. Так что появление молочного снова на том же месте показалось бы по меньшей мере странным. Это было бы… – и Кессель процитировал слова Гюльденберга – как красные джинсы.

Гюльденберг хмыкнул.

– Значит, молочный отпадает…

– Может быть, не молочный, – задумчиво начал Гюльденберг, и взгляд его слегка затуманился, – а винный?

– Об этом я тоже думал. Но тут все опять упирается в Бруно. Вы же знаете, как он переменился. Для него это было бы слишком опасно. А он так старается избегать искушений.

– Книжный?

– Еще хуже. Нет, все гораздо проще: сувенирный. Торговать сувенирами в Берлине – дело достаточно простое, нужное и вполне логичное Никто ничего не заподозрит. Всякие там тарелочки, газеты, сигареты…

– Берлинские медведи и все такое, – кивнул барон.

– Да-да. Колокольчики с надписью «Свобода», пивные стаканы с эмблемами Бундеслиги и тому подобное. Это как раз никого не удивит, потому что совсем рядом, в конце Эльзенштрассе, Стена заворачивает и там стоит такая деревянная вышка, помост, с которого можно заглянуть на ту сторону. Там останавливаются автобусы с туристами. В понедельник я видел, как туда привезли японцев.

– Прекрасно, – резюмировал барон, – Прекрасная легенда. И бизнес такой, что не требует специальной подготовки. Это тоже прекрасно. Думаю, что за это Хизель охотно простит вам… н-да. Кроме того, вам наверняка дадут субсидию.

– Какую субсидию?

– На покрытие убытков от вашей лавки сувениров. Надеюсь, вам хватит полутора тысяч марок? Я имею в виду в месяц.

– Н-не знаю… Надеюсь, что хватит.

Потом, позже, Кесселю не помогла даже ссылка на Гюльденберга. к тому времени уже давно вышедшего на пенсию, который тоже не сумел предвидеть, во что выльется этот сувенирный бизнес.

Как только датированный седьмым февраля договор между Кесселем и фрау Земмельрок «о найме служебного помещения, расп. на 1 этаже дома № 74 по ул. Эльзенштрассе» был подписан (нанимателем значилась фирма «Анатоль Крегель»), Бруно рьяно принялся за дело (к хозяйке Кессель, кстати, поехал сразу, как только вернулся в Берлин, опасаясь, хотя, скорее всего, и напрасно, что этот замечательный магазин перехватит кто-нибудь другой). Это было в понедельник, а уже в пятницу там появились нанятые Бруно маляры, выкрасившие заново магазин и всю квартиру, включая ванную и клозет. Саму ванну Бруно тоже заказал новую, и на следующей неделе водопроводчик установил ее вместо старой, совсем облупившейся и худой. Мало того: малярам было велено покрасить все окна и двери, как изнутри, так и снаружи. В комнатах, где пол был паркетный, его весь перестлали заново. В других помещениях Бруно велел застелить пол коврами, заказанными в близлежащем магазине «Страгула».

Однако самая важная работа велась в магазине по ночам, когда рабочих не было. Вечером Бруно, а иногда и сам Кессель подъезжали к магазину сзади, не с Эльзенштрассе, а со стороны дачного кооператива, и проводили внутрь будущего отделения двух-трех абсолютно секретных специалистов из Пуллаха, прилетавших в Берлин только ради этого. Специалисты простукивали стены, проверяли розетки, проводку и все прочее, едва успевая закончить работу к рассвету.

В первое время Кессель как начальник чувствовал себя обязанным оставаться с ними все или хотя бы некоторое время, часов до десяти Он усаживался в мягкое кресло в принимавшей все более обжитой вид «гостиной» за магазином и читал «Нойе Цюрхер».

Но, так как сидеть и читать газету пять часов подряд совершенно невозможно (если не иметь к этому ярко выраженных способностей, как у герра фон Гюльденберга), у Кесселя время от времени возникало желание размяться. Тогда он шел в ресторан ужинать – иногда вместе с Бруно, а иногда и с кем-нибудь из специалистов. Или совершал променад вокруг квартала – хотя обойти его кругом, конечно, нельзя было, потому что одной стороной квартал упирался в Стену, – гулял взад-вперед по Эльзенштрассе, по Гарцерштрассе, по Зюльцхайнерштрассе. Заглядывал на ту сторону, в Восточный Берлин, забираясь на вышку, которой потом суждено было сыграть в служебной карьере Кесселя столь роковую роль. Вышка стояла, строго говоря, уже на восточно-берлинской территории. От Эльзенштрассе, продолжавшейся, кстати, по ту сторону Стены в том же направлении, вправо шла Гейдельбергерштрассе – бывшая Гейдельбергерштрассе, все время хотелось сказать Кесселю при виде ее пустых окон. Она, собственно, тоже должна была находиться в Восточном Берлине. Гэдээровские чиновники, наверное, ощущали себя великими гуманистами, когда в таких случаях, как с Гейдельбергерштрассе, отодвигали границу от стен западных домов на какие-нибудь метр-полтора, на ширину тротуара, отказываясь тем самым от части своей кровной территории. Или, возможно, они боялись перегнуть палку, припирая свою Стену прямо к домам Западного Берлина и, так сказать, замуровывая их обитателей? Они же могли, как в других случаях, настоять на соблюдении «оговоренной соглашением» границы и заставить людей пользоваться только черным ходом, входить и выходить со двора, хотя берлинские дворы и так отгорожены друг от друга. Что бы было, если бы они настояли на этом? Хотя, скорее всего, ничего бы не было, во всяком случае ничего сверх того, что и так случилось, когда построили Стену.