Белва Плейн - Золотая чаша

• Название: Золотая чаша
• Автор: Белва Плейн
• Издательство: ОЛМА-Пресс
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1995
• ISBN: 5-87322-178-2

«Золотая чаша» Белвы Плейн – это семейная хроника трех поколений одной большой семьи эмигрантов, каждый из которых, вливаясь в бурную жизнь Америки времен I мировой войны, стремится занять в ней свое место, устроить свою судьбу в соответствии с собственными представлениями.

---

Внезапно на память ему приходит строчка из одного из первых писем Фредди, присланных им с фронта: «Я рад, что я не оказался трусом». И хотя эти слова глубоко, почти до слез тронули его тогда, он в сущности их не понял; они показались ему детскими и наивными. Сейчас он понимает и видит, с каким неоправданным высокомерием судил тогда эти слова: «Я рад, что я не оказался трусом».

Это было три года назад. Бедный Фредди, где ты сейчас? Но я не сомневаюсь, что с тобой все будет в порядке. Не погибнуть в течение столь долгого времени означает только то, что ты неуязвим и останешься жив.

Внезапно на северо-западе небо озаряется яркими вспышками. Оттуда доносится далекое громыханье, как в летнюю грозу, и перед его мысленным взором вновь возникает место, которое он так любил: домик в Адирондакских горах и он, ребенок, лежит в кроватке в комнате, насыщенной запахом сосны.

– Здорово кому-то достается.

Солдаты стоят на стрелковых ступенях и, с опаской приподняв головы, вглядываются в ночь.

– Далеко это, как ты думаешь?

– Миль сорок, пожалуй.

– Значит, это достается англичанам. Похоже, где-то рядом с Армантьером.

Пол обращает взор к небу на севере. Фонтаны огня взметаются вверх и низвергаются, как водопад; подобно серебристо-алым цветам, они расцветают в вышине снова и снова в своем нескончаемом великолепии. Странно, что все это выглядит так прекрасно, думает он.

Когда великолепный фейерверк над Армантьером гаснет, становится ясно, что этот суматошный день не принес ни победы, ни поражения, и, как и прежде, обе стороны находятся в тупике. Остается только подготовиться к следующему дню, отремонтировать то, что разрушено, доставить боеприпасы на передовую и отвезти раненых и убитых в тыл.

На перевязочном пункте в расположении британских войск санитары готовят раненых к отправке.

– Да, здорово досталось этому парню. Ты только посмотри.

– Оторвало ногу.

– Похоже, обе, черт подери, как ты считаешь?

– Да уж, двух мнений тут быть не может.

– Это ведь тот самый американец?

– Не знаю. Хотя, может и так. Как его зовут?

– Кажется, Фред. А вот фамилия… Росс? Что-то вроде этого.

– Чего ты гадаешь, взгляни на его бирку! Мы не можем с ним возиться всю ночь.

– Подожди, подожди секунду. А, вот она. Я был прав. Его зовут Фред, Фред Р-о-т. Рот.

– Ладно, поднимай его. Времени у нас в обрез.

ГЛАВА 4

По мере того, как проходили дни, изумление и неверие, охватившие Анжелику в первый момент, сменились негодованием.

– Куда, черт возьми, он ушел? – спросила она.

– Он живет сейчас в комнате над лабораторией, – ответила ей Лия, бросив взгляд на Хенни. – Он велел мне сказать вам об этом, Хенни, если вы спросите.

– Я не спрашивала, – подала голос Хенни.

Итак, он вернулся в ту комнату, что была когда-то его домом; туда, где был зачат Фредди, где на подоконник наметало столько снега, что его можно было видеть, не вставая с кровати; где занавеси колыхались под порывами горячего летнего ветра и на крышке пианино лежали вперемешку ноты…

Страдай там, подумала она. Скорби там теперь в одиночестве!

Анжелика открыла свою корзинку с вязанием, но тут же закрыла снова и нетерпеливым жестом отодвинула ее в сторону, словно говоря: у меня сейчас нет никакого настроения заниматься чем-то столь банальным, как вязание.

– Милосердие! – высказалась она с презрением. – Великий благодетель человечества удалился, оставив жену после двадцати трех лет совместной жизни!

– Он не бросал меня, мама, – ответила Хенни. – Пойми это, наконец. Это я его выгнала.

– Я совсем ничего не понимаю. Ты не желаешь мне ничего говорить. В чем тут дело? Ты ничего не рассказываешь…

Очень спокойно, несмотря на неприязненный взгляд Анжелики, Лия заметила:

– О некоторых вещах невозможно говорить.

– Спасибо, Лия, – поблагодарила Хенни. Казалось, самый воздух гостиной был пропитан томительной скукой воскресного дня. Сидим здесь в полутьме, как три старые карги, подумала Хенни и встала, чтобы зажечь все лампы.

Анжелика тоже поднялась.

– Если ты не желаешь ничего мне говорить, то я не вижу, как я могу тебе помочь, хотя, Бог свидетель, я готова сделать все, что в моих силах. Да, все рушится. Война. Все рушится во время войны. Помню… – она прервала себя на полуслове и тяжело вздохнула. – Становится поздно. Думаю, мне лучше отправиться домой.

– Вы не останетесь на ужин? – спросила Лия учтивым тоном, каким она всегда разговаривала с Анжеликой.

– Не сегодня. Может, завтра? Дайте мне знать, если захотите меня видеть, – она слегка прикоснулась губами к щеке дочери. Поцелуй был не лишен нежности и оставил после себя запах ее цветочных духов.

Она, надо отдать ей должное, навещала их каждый день после того, как ушел Дэн, принося с собой цветы и что-нибудь из еды. Бедная женщина была в полной растерянности. Она даже ни разу не сказала: «Я говорила тебе это» или «Я предупреждала тебя», что в этих обстоятельствах вполне могла сделать. Все это следовало ценить.

И, однако, Хенни было легче, когда ее не было. Тогда она ела на кухне; Хэнк на своем высоком стульчике поглощал все внимание Лии, и лишь время от времени молодая женщина бросала тревожные взгляды на Хенни, которая ела в полном молчании.

Только однажды Хенни подняла глаза и, встретив устремленный на нее взгляд Лии, сказала:

– Лия, ты мне как дочь. – В следующую секунду неожиданная вспышка гнева вырвала у нее слова, которые, она могла бы поклясться, она была просто неспособна произнести: – Ты знаешь, он никогда тебя не хотел.

– Я знаю, – ответила спокойно Лия. Она вынула ребенка из стульчика и сняла с него фартучек. – Он звонил сегодня. Сказал, что хочет повидать Хэнка.

– Пусть приходит в любой день. Я уйду к себе в комнату или отправлюсь прогуляться.

В один из дней апатия вдруг оставила Хенни. Она не могла усидеть на месте и минуты; ей нужно было постоянно двигаться. Внутреннее напряжение в ней все росло и наконец сделалось совершенно невыносимым. Тогда она принялась за уборку квартиры, перевернув в ней все вверх дном.

Лия была ошеломлена.

– Вы не должны делать все сразу.

– Наоборот. Здесь все просто заросло грязью. И даже не думай о том, чтобы мне помогать. Ты и так целый день работала и потом, я предпочитаю сделать все сама, – решительно проговорила Хенни, стоя в шапочке и длинном переднике возле приготовленных ею орудий: жесткой половой щетки, тряпки для вытирания пыли, совка для мусора, выбивалки для ковров, камфары, толя, губок, ведер и воска.

Она вычистила ковры с помощью спитого чая; проветрила одеяла, сняла занавески, выстирала их, погладила и повесила снова на окна; она протерла всю мебель разведенным в воде уксусом и затем натерла ее до зеркального блеска; она вымыла весь фарфор и разобралась в ящиках; она протерла каждую книгу в книжных шкафах.

Под конец она едва могла разогнуть спину, но эта невыносимая усталость принесла ей утешение.

Несправедливо обиженная, обманутая и униженная, она, однако, могла все еще гордиться своей силой и волей к жизни.

Через какое-то время, когда все было переделано, владевшая ею лихорадка деятельности покинула ее, апатия вернулась, и она вновь стала жить одной минутой. Днем она водила Хэнка в ближайший крошечный парк и сидела там, глядя, как он играет. Там были и другие женщины со своими детьми, но она их избегала. Ей казалось, что ее одиночество видно всем, как туманные ореолы вокруг голов святых на религиозных полотнах.

Она жаждала поговорить с какой-нибудь женщиной. Но Анжелика, как и Лия, без сомнения отпадали. В эти дни она много думала о своей сестре. Полузакрыв глаза, она наблюдала за ребенком Фредди, ковыряющим лопаточкой твердую землю, и перед ее мысленным взором вставали картины из ее прежней жизни, которая сейчас казалась ей такой хорошей и покойной.

Вот в комнату к ней заходит в своем первом вечернем платье, цветастом и отделанном рюшами Флоренс и, кружась, разглядывает себя в зеркало. А вот сестра будит ее в полночь, чтобы дать ей завернутые в салфетку пирожные. Она стащила их с вечеринки для Хенни… Вот, много, много раньше их с Флоренс наказывают. Они закрываются в спальне и рыдают в объятиях друг друга. И снова более близкая по времени картина: Флоренс рожает Пола. Хенни первой берет на руки младенца после того, как его заворачивают в пеленки; она подносит его к свету и внимательно изучает его крошечное личико… «О, он вылитый ты», – говорит она Флоренс. И он действительно походил на нее тогда, да и сейчас походит. Его аристократические черты лица и спокойная грация движений – все это от его матери.

Что она скажет Полу, когда он вернется и узнает, что произошло в его втором доме, как он его всегда называл? И что она скажет Фредди? Он будет раздавлен. Да, это несомненно раздавит его.

О, лучше вообще никого никогда не любить! Не полюби она тогда Дэна, она не сидела бы сейчас на скамейке в этом парке среди голубей, шума городского транспорта и равнодушных прохожих. Если бы она не была так сильно ранена… И она ясно увидела в этот момент свои стиснутые на коленях руки с вздувшимися от напряжения темно-синими жилами…